Дополнительного взрыва боли достаточно, чтобы отправить меня в свободное падение за грань пропасти.
В этот раз я кричу, когда стону его имя и выстреливаю вереницу спермы на дверь холодильника. Нити моей спермы нескончаемо разбрызгиваются из моего набухшего ствола, и я чувствую, как моя задница напрягается вокруг него пульсирующими волнами.
— Е*ать, ты выдаиваешь мой член лучше любой пи*ды, что у меня была, — грубо признаётся он, его бёдра сбиваются и теряют ритм. Он выпускает долгий слышимый вздох, когда спускает глубоко внутри меня, и я клянусь, что чувствую каждую пульсацию его оргазма и каждый всплеск его семени, когда он наполняет моё напряженное отверстие своим освобождением, так и не замедлив своих жёстких толчков. Я кошу глаза в сторону своей сверхчувствительной плоти.
— Остановись, — выдыхаю я. — Достаточно, — молю я.
Он трахает меня жёстче, подчёркивая каждый толчок своего по-прежнему твёрдого члена:
— Я. Говорю. Когда. Будет. Достаточно.
Каждое скольжение его члена — это непристойное хлюпанье, и каждый раз, когда он немного вытаскивает его — семя сочится из моего отверстия и течёт вниз по расщелине к моим опустошённым яйцам.
В конечном счете, член опадает, и он выходит из меня. Моё пустое отверстие сжимается в поиске того, что наполняло, трахало и уничтожало его.
— Хороший мальчик, — хвалит Люк, шепча губами у моего уха, его твёрдое одетое тело по-прежнему прижимается к моему.
— Ты погубил меня, — бормочу я, моя голова поворачивается, моя грудная клетка тяжело поднимается, и каждое моё нервное окончание подергивается от проскочивших искр остаточного электричества, подобно троившему выключателю.
Он посадил что-то в пустую часть меня. Я чувствую, как это скользит по тем пустотам, пуская корни, распространяясь как лесной пожар по полю сухой травы. Что произойдёт, когда он вытащит это наружу? Когда он вырвет это из меня и оставит ещё большую дыру внутри? Она заполнится его тьмой? Или это взорвётся и поглотит меня целиком?
— Разве не удивительно, как много разрушения может вызвать один человек в другом? — размышляет он. — Даже в процессе траханья, жизнь может измениться навсегда. Ты говоришь, что я погубил тебя, Джеймс… — он отстраняется от меня и моего использованного тела, осевшего перед дверью впереди меня, — но один лишь твой вкус — проклял меня.
Глава пятнадцатая
Лили
Мне жарко. Слишком жарко.
Колючие одеяла трутся о мою кожу как наждачная бумага, а когда я шевелюсь, то чувствую, что-то воткнуто в мою руку.
Мои глаза открываются — они тонкие щёлочки, края саднят, они слиплись, как будто я спала несколько дней. Я ожидаю увидеть голые стены комнаты, в которой провела последние дни, но мои глаза фокусируются на выцветших цветочных обоях и запятнанных кружевных занавесках, которые раздуваются от небольшого ветерка.
Меня перевезли.
Как всегда, когда я просыпаюсь в новом месте, я мысленно проверяю себя. Я чувствую туманность из-за какого-то препарата, но не так как всегда, когда они вырубали меня. Мои конечности устали и ощущаются тяжелыми, но это стало привычным для меня за эти дни, между моими бедрами саднит… опять, та боль, которую я привыкла испытывать. Осознание этого подгоняет пузырящуюся желчь в моем горле. Никто не должен привыкать к осознанию того, что их телами жестоко злоупотребили, чтобы раздуть эго кого-то другого.
Я всегда думала, что насилие и сексуальное нападение были просто… чем-то связанным с сексом. Похотливая потребность, ради которой монстры рядятся в костюмы людей и которая должна быть утолена несмотря ни на что. Месяцы, проведенные мной в плену, показали мне, что это гораздо больше, чем это. Да, есть сексуальная составляющая, но также это касается власти, контроля и подчинения. Человек, который владеет мной, продаёт людей, как другие продают машины. Он использует нас как товар, чтобы наполнить свои карманы и таким образом увеличить зоны своего влияния. Его знакомые, которые используют меня, хотят вкусить этой власти. Трахать каждое из моих отверстий заставляет их чувствовать себя грозными и мужественными… самая большая собака в районе с самыми острыми зубами. А те, кто покупают женщин подобных мне, делают это для того, чтобы насыть своё извращенное увеличивающее могущество. Взять и использовать другого человека… как там они постоянно говорят мне? «Я неприкасаемый. Я могу трахать, убивать или калечить, и никто не остановит меня».
Итак, сегодня с их властью надо мной покончено, даже если всё это закончится моей смертью.
Сегодня — с ней будет покончено.
Я даю себе несколько мгновений прийти в себя, а затем заставляю себя сесть. Мой пустой желудок крутит, как и туман в моей голове: он перемещается и застывает перед тем, как ударить в мозг, словно мячик пинбола, и я несколько раз сильно взглатываю, чтобы удержат желчь от подъема по моему горлу и не извергнуть её по всей поверхности потертых и колючих, как наждачная бумага, одеял.
«Медленно и верно, Лили. Не спеши. Не спеши», — шепчет голос моей матери, мои глаза резко обводят комнату, ожидая увидеть её здесь, но она лишь в моей голове. Она — часть тумана, отдаленное воспоминание о прежней жизни.
Я глубоко вдыхаю аромат комнаты. Моё обоняние — то, что я научилась скрывать. Не помню, чтобы было по-другому. Даже маленьким ребёнком я понимала, что у каждого человека есть собственный аромат, и я не говорю о запахе кожи или пота, или того, что они пытаются маскировать духами. Я говорю о сущности. Эта комната пахнет плесенью, но с осадком смерти и тьмы, собирающимся по углам.
Он был здесь — тот, которого я подстрелила.
Его аромат постепенно исчезает, но не полностью, а это означает, что он ушёл не очень давно.
С моим медленно успокоившимся желудком и уменьшением дурмана в моей голове, я смотрю вниз на руку и вижу капельницу, вставленную в мою вену. Она жалит, когда я вытаскиваю иглу и кровь брызгает из-за быстрого напора, превращаясь в медленную струйку. Я вытираю её об жалкое одеяло, игнорируя небольшую боль от свежей раны.
Затем оглядываюсь по сторонам, подмечая всё, что могу использовать в качестве оружия. Пакет для внутривенного вливания висит на спинке кровати, здесь нет трансфузионной стойки, чтобы можно было использовать её в качестве биты. Остальная часть комнаты пустая. Нет ни платяного шкафа, ни комодов или буфетов, ничего, кроме кровати и этих занавесок в пятнах от никотина.
«Тебе не нужно оружие, Лили. Верь в себя. Доверяй своим инстинктам. Он хороший. Он сдержит тьму».
Я закрываю глаза, желая, чтобы она была рядом. Но всё, что я вижу, когда так делаю, — это её изувеченное распростёртое обнажённое тело на полу в идеальном круге крови.
— Я доверяю тебе, мама, — шепчу я, и видение за моими веками стирается, пока не остаётся только её красивое лицо и загадочная улыбка. Она награждает меня воздушным поцелуем, перед тем как исчезает, и я хочу зарыдать от потери.
«Вставай, Лили. Вставай и поверь. Есть кое-кто, с кем ты должна познакомиться».
Отяжелевшими конечностями я вытаскиваю себя из кровати, пробую силу моих ног. Когда я не обрушиваюсь кучей на пол, я направляюсь к закрытой двери и ожидаю, что она заперта. Я не обладаю богатой фантазией, поэтому не представляю, как вылезу через окно, но сделаю это, если придётся.
Неожиданно дверь открывается от лёгкого поворота старой медной ручки, и я выхожу в узкий, пыльный коридор с половицами, выглядящими подгнившими, и с рельефными гипсовыми стенами, окрашенными в поблекший терракотовый цвет. Используя моё особое чувство, я нюхаю воздух, но по близости нет ни одного аромата, так что беззвучными осторожными шагами я направляюсь к лестнице и напрягаюсь, когда одна особенно раздутая половица громко скрипит под моими ногами.
Я замираю, мои ноги трясутся от усилий, мои нервы кричат мне — беги обратно в комнату и вылезай через окно вместо этого пути. Но я тихо стою там как караульный, ожидающий нападения, которое так и не свершилось. С глубоким вздохом на цыпочках я спускаюсь по лестнице, вздрагивая от каждого звука, который издаю, пока ароматы Смерти и Океана не доносятся снизу ко мне, их ароматы густые и, по-видимому, сражаются за господство.
