Но главной заботой Димитрия было войско – истинно царское дело! Ему он отдавался со всей страстью и не жалел на него сил своих. Начал, как я уже рассказывал, с наемников, коих он именовал словом иноземным – гвардия. Было их три сотни. Первая под командой Якова Маржеретова ходила с бердышами, увенчанными чеканным золотым орлом, с древком, обтянутым красным бархатом, и была одета в бархат и золотую парчу, называл их Маржеретов на французский манер мушкетерами, хотя какие они мушкетеры, без мушкетов-то? Вторая, алебардщики под командой Матвея Кнутсона, была обряжена в фиолетовые кафтаны, третья, пищальники под командой шотландца Альберта Вандтмана, – в камзолы зеленого цвета. Так они выступали на всяких церемониях и при выезде царя, придавая процессиям подобающую пышность, или стоя на страже, всегда трезвые, суровые и недремлющие.

Но Димитрий определил им и другую работу, тогда они переодевались в доспехи обыденные и выезжали в поле. Ибо затеял Димитрий дело, невиданное ранее на Руси, – он задумал войско свое обучать. Нет, Русские всегда хорошо воевали, кто сомневается, пусть на карту посмотрит. Но то ли походов больших давно не было и поэтому навыки ратные забылись, то ли войны стали немного другими и требовали новых навыков, как бы то ни было, что-то в организации войска надо было менять. Но за сто лет, со времен деда моего, ничего толком сделано не было.

Казацкие орды, бывшие долгое время главной военной силой, за несколько десятилетий бездействия совсем одичали, в землю по украинам вросли, обженились против правила, расплодились, свои законы установили, боярам и воеводам не то что не подчинялись, а смотрели на них как на врагов лютых. Только волю царя пока еще призвали, да и то не каждого. Если и поднимались, то лишь для защиты от нападения или для набегов грабительских, их и призывать-то боялись, потому что потом обратно в курени не загонишь. Но вояки славные! Атаман Корела под Кромами всем это показал.

А кто ему противостоял? Ополчение из детей боярских, которое раньше на вторых ролях было, в походах военных никогда не участвовало, но теперь вдруг стало главной военной силой державы. А ополчение и есть ополчение, не приученные сызмальства к военному делу, порядку военного не знающие, воинники эти обучались науке ратной по ходу войны, часто платя на науку собственными головами.

Нужно было вновь создавать войско отдельное, чтобы ничем, кроме дела ратного, не занималось. Тем более что страны европейские бунтовать начали. А боярам с воеводами и дела мало, от добра добра не ищут, говорили они, раньше жили не тужили и дальше, Бог милостив, проживем. Пушек у нас больше всех и в людишках недостатка нет, если что – шапками закидаем.

И цари воевод слушали, только брат мой понимал, что надо делать. Войско стрелецкое завел, отдельный царский полк из детей боярских, тот, что под Казанью полег, а больше не успел.

И вот по прошествии пятидесяти лет явился Димитрий, который дело деда своего продолжил. Призвал он в помощники себе некоторых из немцев и из поляков, в деле воинском сведущих, приказал выстроить под Москвой крепость земляную и стал обучать стрельцов брать эту крепость приступом. То есть вначале посадил стрельцов в крепость, а наемников немецких на стены бросил, со всеми их хитроумными лестницами. Но без оружия, лишь с короткими палками, зимой же использовались еще знатные метательные снаряды – снежки. Но даже с этим оружием немцы наших поначалу побили и крепость легко взяли, немудрено, они ведь только этим в жизни занимались, а во всяком деле своя сноровка нужна. Так что на третий раз наши отбились и немцам немного бока-то намяли.

Тогда Димитрий немцев в крепость посадил и заставил наших действия их при приступе повторить, и еще раз, и еще раз, пока так же ловко, как у немцев, не стало выходить, потом другую тысячу стрельцов пригнал и с ними повторил то же самое, и с третьей, и с четвертой.

А еще принялся пушкарей обучать, установил в поле у Нижних Котлов двадцать пушек, а напротив в тысяче шагах двадцать щитов деревянных, приказал пушкарям стрелять, а кто щит ядром разобьет, тому – рубль серебряный. Поначалу казна никакого убытку не терпела, Димитрий гневался, кричал раздосадованно, сам бросался пушки заряжать и прицел наводить и частенько попадал в цель, но потом дело у пушкарей на лад пошло, пришлось награду до алтына снизить.

Когда же пушкари начали щелкать щиты как орехи, Димитрий удумал поставить между пушками и мишенями стрельцов, чтобы ядра у них над головами летали. Пару раз, правда, промашка вышла, зато оставшиеся уже не боялись ни грохота пушек, ни свиста ядер над головой.

Немцы еще настаивали, что в дополнение к этим занятиям хорошо бы еще строем походить, чтобы ровно получалось и для глазу приятно. «А вот это дудки! – воскликнул Димитрий. – Не дам над ратником Русским измываться! Когда же мне захочется приятно для глаз сделать, я вам прикажу мимо дворца моего ногами топать, оно и довольно!»

Все же Димитрий испытывал не совсем понятное мне уважение к европейскому ратному искусству, он даже приказал перевести с немецкого и латинского языков и сделать около сотни списков «Устава дел ратных». В ответ же на недоуменные вопросы, зачем все это надобно, он самолично вписал в начало следующие слова: «Сия книга нужна каждому воеводе, чтобы знали они все новые хитрости военные, коими хвалятся Франция, Италия, Испания, Австрия, Голландия, Англия, Польша с Литвой, и могли не только силе силою, но и смыслу смыслом противиться с успехом, в такое время, когда ум человеческий всего более вперен в науку, необходимую для благосостояния и славы государств, – в науку побеждать врагов и хранить целость земли своей». Чего только ни было в этой книге: даны правила для образования и разделения войска, для строя, похода, станов, обоза, движений пехоты и конницы, стрельбы пушечной и ружейной, осады и приступов. Написано все было с военной ясностью и точностью, но у меня от всего этого голова кругом шла и в сон бросало.

Не понимаю я этих уставов, слишком много слов об исхищрениях силы телесной и почти ничего об укреплении сил душевных, от которых, в сущности, и зависит победа. Вот и в Димитриевом Уставе только один совет дан: пред всякою битвой воевода должен ободрять воинов лицом веселым, напоминать им отечество и присягу, говорить, что сам будет предводительствовать им, что лучше умереть с честию, нежели жить бесчестно, и с сим вручать себя Богу. Хоть так!

Неутомим был Димитрий и в поиске нового оружия и всяких хитроумных устройств для войны. Умельцев у нас предостаточно, только крикнули, что царь жалует щедро за всякие придумки, сразу набежали, волосы всклокочены, глаза огнем бешеным горят, изо рта слюна во все стороны летит, а в руках у многих какая-нибудь игрушка, из дерева или из металла сделанная, у иных же листок, исчерченный линиями угольными. Димитрий все это с интересом рассматривал, дивился, кое-что и на заметку брал. Сделать же успел только две штуки.

Первая была снаряд огненный, который сам по воздуху летал. Даже не знаю, как вам объяснить, я и сам-то не очень хорошо понимаю, почему он летал. Пушку я понимаю, кладешь в нее порох, поверх ядро, поджигаешь порох, он взрывается, как ему положено, и взрыв вышвыривает ядро вон из пушки. Ядро летит, пушка на месте остается, заряжай заново. Тут же ни ядра, ни пушки, только трубка, с передней стороны закрытая, в которую набивали порох, когда же порох поджигали, то он не взрывался, а начинал гореть ярко, и трубка в огне и пламени улетала в небо или куда ее направляли.

Ядро – вещь не страшная, главное, на его пути не становиться, а за хорошей стеной, не то что каменной, но даже и дубовой, от него вполне схорониться можно, ощущение изнутри такое, как будто кто-то молотом в стену бьет, да никак не пробьет. Этот же снаряд, когда в цель попадал, взрывался, как бочонок с порохом, если и не разворотит стену, то все вокруг пожжет.

Штука при ближайшем рассмотрении оказалась не новой, было ей сотни три лет, а то и все четыре. Как порох придумали, так сразу и такие снаряды запускать стали. Но потом на пушки перешли, а эти снаряды, совсем маленькие, для развлечения оставили. Димитрий же решил их вновь для военных нужд приспособить. Он даже такое придумал: сделал подставку специальную, на которую положил рядком десяток таких снарядов, выбрал рощицу в полуверсте, прицелился и – жахнул. Десятины леса как не бывало, это как град в поле, все поломано, все ничком лежит, да его и горит. Правильно в свое время от этого оружия отказались, если такая штука на город обрушится, это же Содом и Гоморра будет, как-то совсем уж не по-христиански, пусть лучше пушки остаются, с ними народ свыкся. А Димитрий, знай себе, хлопает в ладоши: «Ах, как славно! Установлю эти подставки на телеги или на сани, мигом в любое нужное место доставлю, а уж там – берегитесь!»