She is everything to me,
The unrequited dream,
The song that no one sings,
The unattainable.
She’s a myth that I have to believe in,
All I need to make it real is one more reason.
«Я не могу потерять Кирхайса, это ужасно, несправедливо! Даже для Розе еще есть надежда, она хотя бы не умирает… Могу ли я сделать хоть что-нибудь?»
A catch in my throat, choke,
Torn into pieces, I won’t. No.
Кто-то коснулся его плеча. Он бы подумал, что Джесс вернулась, но пальцы были ледяными.
— Ты хотел сыграть со мной…
She isn’t real.
I can’t make her real.
Комментарий к Глава 13. Смерть
Эпиграф:
Твое дыхание холодное (такое холодное, такое холодное, такое холодное)
Сердце пылает (так горячо, так горячо, так горячо)
“Седьмая печать” Бергмана снова упомянута неслучайно.
Вермилион п.2:
1. Она — всё для меня,
Несбыточная мечта,
Песня, которую никто не поёт,
Недостижимая…
Она — миф, в который я должен поверить…
Мне нужна всего одна причина, чтобы сделать его реальностью…
2. Ком в горле, шок,
Разбиться на куски? не хочу. Нет.
3. Она не реальна.
Я не могу сделать её реальной.
Оригинал: https://en.lyrsense.com/slipknot/vermilion_pt_2
Copyright: https://lyrsense.com ©
========== Глава 14. Время ==========
So take me now before it’s too late
Life’s too short so I can’t wait
© Rammstein — Pussy
Фредерика была уверенна, что произошедшее — не случайность, а злой умысел, но вычислить виновного у нее не получалось. Во-первых, она мало с кем общалась, во-вторых, «забыть» журнал на съёмочной площадке мог практически любой. Но оставить его на самом заметном месте и открытым на фото исполнителя роли императора в недвусмысленной позе со змеей можно было только специально.
Как бы там ни было, фотография разошлась, как вирус — скоро её обсуждали буквально все, кроме самого блондинчика, который был занят на съемке какого-то мега-важного эпизода с Оберштайном. Немного приостановить сплетни смогло только обещание закосплеившей последнего Хильды, что в сценарий добавят зоофилию, и зная таланты Трюнихта, «обиженным» не уйдет никто.
Сценарист, кстати, оказался бывшим адвокатом и подающим надежды политиком, замешанным в коррупционном скандале и поэтому лишенным лицензии и перспектив. Зато небезызвестный режиссер внезапно оценил его талант сочинителя. Узнав этот факт, Фредерика почувствовала себя как-то неуютно. «По какому принципу Оберштайн набирает команду? Что он там про смерть говорил?»
Объявившись в последнюю пятницу 13-го, существо с картами, кстати, больше никак себя не проявляло. «Может, он все-таки понял, что я не хочу с ним встречаться? Или просто спит в каком-нибудь ледяном гробу.» Гринхилл уже думала, что страх отпустил её, когда чисто на рефлексах разбила лицо своему партнеру по съемкам, имевшему странную привычку подкрадываться к ней сзади в каких-то неожиданных местах. Этот Оскар, все поведение которого говорило «меня сложно понять, легко не понять и невозможно понять» бесил Фредерику сам по себе, но его съемочный костюм — белые штаны и черный китель — нервировал отдельно.
Впрочем, у самой Гринхилл костюм был похожий — типа, форма у них такая, белоштанная. Кто покусал художницу сшить эту гадость Фредерика не поняла. Говорить с Эдвардс было не проще, чем с Оскаром. Впрочем, «Ромео» казался высокомерным, а Джессика — просто наивной до глупости и витающей в облаках. Зато очень красивой. Ей это даже портило жизнь — вокруг вечно вертелись какие-то мальчики, включая того же Оскара, и жених потом закатывал скандалы. Этот Жан Лапп, кстати, был отдельной песней — злобный и завистливый типчик, к счастью, уже закончивший сниматься, хотя его персонаж ещё должен был появиться в каких-то флешбеках.
Фредерике с самого утра названивал Минс, как она думала, на тему её отстранения, но, взяв трубку, услышала много нового о своём плохом поведении. Оказалось, он уже откуда-то узнал о фингале на личике Ромео и решил сделать ей выговор.
— Минс, отстань, я ударила его случайно! — пыталась объяснить ему Гринхилл. — Зачем он ко мне все время подкрадывается?!
— Фреди, сколько можно оправдываться? То к тебе подкрадываются, то тебе ничего не оставалось делать, кроме как несколько раз приложить человека, которого ты и так скрутила, головой об асфальт? О каком восстановлении может идти речь?
— Ты сейчас серьёзно? — Гринхилл почувствовала сильное желание наставить синяков самому Джулиану.
— Ты должна учиться контролировать себя! — решительно отрезал тот. «Зубы лишние появились?» — Тебе не помешали бы курсы управления гневом! Ты не можешь вернуться к работе в таком состоянии!
— Отвяжись! — прошипела Фредерика и перестала реагировать на его звонки и сообщения. Она чувствовала себя преданной — сама Гринхилл всегда была на стороне Джулиана, но он не был на её стороне, нет. Сейчас ей даже стало казаться, что Минс в какой-то мере пользовался её состоянием после самоубийства отца, чтобы обойти её по карьерной лестнице. «Он всегда хотел только власти, а я ничего не замечала.»
— Фреди? Я тебя искала, — Хильда удивленно вскрикнула, когда Гринхилл прижала её спиной к стене и жадно поцеловала, одной рукой зарывшись в волосы, а другой расстегивая пуговицы дорогой рубашки. «Не хочу бояться. И вспоминать холодные губы не хочу.» Дорф выгнулась у неё в руках, прижимаясь ближе и впиваясь острыми ногтями в её плечи. — Время… — выдохнула она, касаясь губами уха Гринхилл. — У нас его нет.
— Времени всегда нет, — прошептала Фредерика. Она сама не понимала, откуда у неё в голове такие мысли. — Каждая секунда приближает нас к смерти… но пока мы живые…
Она снова поцеловала Хильду, и та горячо ответила, но чуть погодя опять слегка отстранилась.
— В гримерке… никого, — проговорила она, слегка задыхаясь.
***
Гринхилл не хотелось идти к Джессике Эдвардс сейчас, когда её тело ещё почти физически ощущало чужие прикосновения, ласки, поцелуи, ей вообще не хотелось расставаться с Дорф, но времени, как и говорила Хильда, было мало. Фредерике нужно было примерить «броню», в которой обитатели галактики должны вести абордажные бои.
Эдвардс явно было не до неё. Она плакала.
— Э, привет, что случилось? — спросила Фредерика. Она не особо знала, что делать в этой ситуации. — Абордажная броня, — добавила она, не дождавшись ответа. — Хильда сказала примерить.
— Да, конечно, — печально ответила Джессика, притащив какое-то странное нечто с респиратором и… огромную пластиковую секиру. — Извини, я немного плохо себя чувствую.
— Да ничего, — Гринхилл с некоторым сомнением натянула на себя нечто и выполнила несколько выпадов и стоек. Зачем в космосе секира, ей было совершенно непонятно, но Фредерика на всякий случай покрутила её в руках. — Слишком легкая, — заметила она. — Будет видно, что не требуется никаких усилий, чтобы поднять. Реальное оружие всегда тяжелое и даёт отдачу… — нечто треснуло, когда она попыталась изобразить очередной прыжок. — Извини, кажется, оно сковывает движения в бою.
— Опять переделывать, — с тоской проговорила Эдвардс. — Мало мне этого плаща с эполетами…
— Зато белые штаны вроде всем нравятся, — со скрытой ненавистью заметила Фредерика, снимая с себя порванное нечто. — Как тебе в голову пришла такая идея, кстати?
— Да это из-за той рекламы шампуня, — объяснила Эдвардс все так же печально. «Шампунь-то причём? Златовласка там вообще в одних плавках.» — Жан пошутил, что к нему теперь клеятся мальчики в белых джинсах, дались ему эти белые джинсы…
Джессика бросила взгляд на оставленный Хильдой у Гринхилл на шее засос (Фредерика как раз заметила его в зеркале, когда переодевалась) и снова разрыдалась.
— В белых джинсах? — быстро спросила Фредерика. Нет, она понимала, что это не столь уж редкий предмет гардероба, но… — К Жану?
— Мы с ним опять поругались, — сообщила художница вместо ответа, не переставая плакать. — Когда он снимался, ещё было ничего, а теперь его героя убили, и он мне совсем не доверяет! Думает, я изменяю ему с Оскаром Талем…
