Но мать не поняла моих слов. Мы оба любовались малышом, а он, пожевав комочек красной глины, открыл рот и выплюнул его.
24
ПЕРВОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ
Аборигенов часто называют попрошайками. Эта репутация установилась за ними потому, что они постоянно выпрашивают табак, и еще потому, что мы нередко видим аборигенов-нищих в городах и на железнодорожных станциях.
Абориген по натуре не попрошайка. Таким его делают обстоятельства, а также его уверенность в том, что обычай его народа - всем делиться друг с другом - принят и у беглых. Поставленный в аналогичные условия, белый тоже станет клянчить табак и еду у тех, кто может его снабдить ими. Попрошайничество не типично для белых, поскольку у белых, как правило, в избытке есть все то, что выпрашивают аборигены. Лишите белых этих вещей, и они станут их выпрашивать.
Однажды я приземлился на военном аэродроме в глухой местности. На складе кончился табак. Когда я вышел из самолета, меня окружила группа летчиков, страдавших от отсутствия курева.
- Не найдется ли у вас закурить?
- Ради бога, дайте сигарету!
Закурив, они с облегчением вздохнули. Неподалеку от самолета стояло несколько аборигенов. Когда я проходил мимо, они попросили:
- Дайте табачку, мистер!
Я дал им закурить. Кто-то из команды самолета сказал:
- Вот попрошайки!
Я заметил, что, если у аборигена вдосталь курева, он нередко отказывается от предлагаемой сигареты.
Когда аборигену нечего курить или когда у него курево на исходе, он обратится к вам. Но, поскольку он знает по опыту, что белые не любят, если к ним обращаются, как к равным, он будет клянчить; ему выгоднее принять униженный тон. Когда нуждается в куреве белый, он знает, что его просьба не будет воспринята как попрошайничество.
Каждое утро под моим окном я видел местных женщин, подбиравших окурки, брошенные мною накануне вечером, пока я сидел за письменным столом. Случалось, когда я отправлялся на прогулку, они шли за мной, чтобы подбирать мои окурки, поэтому я не докуривал сигареты до конца. Женщины бдительно следили за мной глазами, куда бы я ни пошел. Брошенный окурок никогда не залеживался. Дети собирали окурки для своих матерей.
Однажды утром я стоял неподалеку от амбулатории и курил. Несколько женщин внимательно следили за мной. Когда сигарета была наполовину выкурена, я бросил дымящийся окурок в их сторону. Вдруг одна девочка кинулась за окурком, несмотря на протестующие крики женщин, которые зарились на него.
Подхватив окурок, девочка помчалась, точно завладевший мячом футболист. Она увернулась от женщин, пытавшихся ее схватить, и, лавируя, бросилась бежать к стоявшей неподалеку хижине. У костра возле этой хижины сидело несколько австралиек. Девочка на бегу подняла руку и что-то крикнула одной из них. Прежде чем эта женщина успела подняться, другая вскочила и бросилась к девочке.
Девочка ловко увернулась, но женщина быстро нагоняла ее. Словно заяц, преследуемый борзой, девочка, казалось, инстинктивно предвосхищала каждое движение своей преследовательницы. Но, как искусно она на уклонялась, та в конце концов ее поймала. Девочка продолжала сжимать окурок в кулаке. Она отчаянно отбивалась и кричала, стараясь вырваться. Женщина бросила ее на землю и принялась разжимать ей кулак. Когда ей это удалось, девочка прекратила визг и вскочила на ноги без всяких признаков обиды или гнева. Возвращаясь к амбулатории, она посмотрела на меня и усмехнулась.
Случается, что аборигены из зарослей направляют за куревом посыльного. Однажды, проходя вместе с Гарри по поселку, я заметил старика в набедренной повязке из коры, которого раньше не встречал. Рядом со стариком лежали копья с каменными наконечниками. Его открытая, приветливая улыбка казалась удивительно молодой для такого старого человека. На поясе у него висела помятая жестянка для табака. Я дал ему немного дешевого табаку, из которого делают ужасные самокрутки - их иногда называют "сигаретами темнокожих". Не многие белые могут курить этот табак. Когда у меня кончился запас хорошего табака, я попробовал курить "сигареты темнокожих", но после нескольких затяжек чувствовал нечто вроде опьянения.
Когда старик открыл свою жестянку, я заметил в ней кусок дерева с замысловатой резьбой.
- Посланнический жезл, - объяснил мне Гарри.
- Может быть, он разрешит мне посмотреть на этот жезл? - спросил я у Гарри.
Гарри поговорил со стариком на родном языке. Тот вынул жезл и положил его мне на ладонь. Это был плоский кусок дерева с зарубками.
- Спроси его, что означают зарубки, - попросил я Гарри.
Они поговорили с минуту, и Гарри сообщил мне, что жезл дал старику абориген с островов Крокодайл, посылая его в миссию за табаком. Чтобы выполнить поручение, старику пришлось плыть на лодке.
- Оставит ли он мне этот жезл, если я дам ему табаку?
- Ясное дело, - ухмыляясь, сказал Гарри.
Я насыпал табаку в жестянку, а жезл взял себе. Старик, по-видимому, был очень доволен сделкой. Вскоре об этом стало известно другим. В тот же вечер трое аборигенов явились ко мне с тремя свежевырезанными посланническими жезлами. Жезлы были разные, но, как выяснилось, все они означали одно и то же: просьбу снабдить табаком.
Как мне объяснили миссионеры, зарубки на посланническом жезле ничего не означают. Эти жезлы лишь напоминают тому, кому их вручают, что он должен передать какое-то известие или о чем-то попросить. Но мне все-таки казалось, что зарубки на жезле, принесенном стариком, имеют особый смысл.
Нужда аборигенов в табаке острее всех других насущных потребностей.
Однажды я сидел в своей комнате и смотрел через окно на берег, где. искали себе пищу кроншнепы. Внезапно они поднялись в воздух и улетели. По тропинке, протоптанной от дома к морю, шли гуськом четыре аборигена. Они были разрисованы розовато-коричневой глиной. На лице у каждого была выведена белая поперечная полоса. Она тянулась от уха до уха, проходя под глазами и через переносицу. Остальная часть лица была, выкрашена в ужасный розовато-коричневый цвет, придававший этим аборигенам устрашающий вид. Их волосы были облеплены глиной. У одного из мужчин глаза были обведены белым; белые полосы тянулись по щекам, сходясь под подбородком.
