- Вот пляшут, и будто все боли и напасти забыты начисто. А ведь чего только народ не испытал...
- И грабиловку, и принудиловку. Такую войну выстоял. В нищете прозябает, а веру в будущее не потерял.
- В будущее, но не в газетную болтовню да по радио.
- Тихо!.. Ты что, Зиновев, очумел?.. В момент загремишь. И я с тобой на пару.
- Да накипело, Иваныч. Ну ладно. Все равно будем жить хорошо. Должны. Не мы с тобой, конечно, а вот внуки - точно. Я в этих плясках и песнях вижу веру людей в себя, не примирение с тем, что есть, а именно - веру. А что смахивает на примирение, то, наверное, потому, что до кондиции не дошло. Но дойдет. Кусок хлеба на всех поровну - это нормально, когда он последний. А получше жить будем - так не пойдет. Труженику тружениково, лодырю - лодырево. Можно и в колхоз объединяться, только работать там, а не клопом на шее сидеть. Время нужно. Еще не раз придется людям хлебнуть несправедливости, унижения, пройти через искушения, грех, ханжество. Вон как поют и пляшут! Значит, будут жить по-человечески. Дай, Бог.
- Дай, Бог, дай, Бог, - закивал головой Петр Иванович. Два старика
стояли и разговаривали. Не просто вели беседу, а фило софствовали, размышляли о крестьянской жизни, о будущем. Их размышления были им навеяны еще не отпевшей и не отплясавшей веселой свадьбой. Надолго она осталась в прамяти односельчан. Потом эту свадьбу не раз вспоминали в дни других свадеб, в дни различных праздников: советских и религиозных. Да иначе и быть не могло, Ведь это была первая послевоенная свадьба в селе Тонькина свадьба.
ШИШКОВ
Надо же так случиться, что мой друг детства женился на моей дальней родственнице, а точнее - на моей троюродной тетке. Теперь мы с ним вроде как породнились. Его дети будут моими четвероюродными братьями или сестрами.
Забегая вперед, скажу, что родилось у них двое сыновей: Валерий и Игорь, - первый больше на отца похож, а второй - на мать. Оба закончили сельскохозяйственный техникум, отслужили срочную службу. Валерий служил на флоте, побывал в разных морях и странах, работает в совхозе, воспитывает с молодой женой симпатичного мальчишку Павлуху, вылитого деда в детстве. Игорь после увольнения в запас помогает отцу, первоклассному сварщику, пасти крестьянских коров: в перходный период от застоя к рыночной экономике (переход этот оказался посложнее суворовских переходов) агрономы, выходит, не нужны; как ни странно, сварщики - тоже. Нет, где-то они очень требуются, но им-то надо не где- то, а поближе к дому. Вот они и взялись по-своему решать продовольственный вопрос.
А сообщила мне о женитьбе друга моя бабушка Варя:
- Шишков-то твой женился на нашей Вальке, Парашиной дочери. Помнишь тетку Прасковью-то? Из Лапшиных она, а мне двоюродная сестра.
Я Лапшиных знал всех. Это они по-девичьи Лапшины, а так у всех другие фамилии: Аносовы, Зубковы, Марковы, Мазаевы. Одна тетка Маша - Лапшина, она - старая дева. Валентина была из Зубковых. Их я знал меньше других, жили они в Кривополянье, большом соседнем селе, а остальные - в городе, куда ходили мы очень часто: от дома до рыночной площади - двадцать минут ходу.
К Шишкову я обязательно заходил каждый свой приезд в родное село. Можно сказать, что дружба наша с моим переездом в Питер не прерывалась, лишь приобрела другую форму.
И вот, после бабушкина сообщения, собираясь в очередную поездку на свою малую родину, я с нетерпением ждал встречи с другом и его семьей. Бабушка рассказывала, что они срубили новый дом на главной улице села. Улица называлась Советской, но так ее никто никогда не называл. Помню, даже на конвертах писали не "Советская", а "Село", по-старому, по-местному. Так вот, Шишковы построились на Селе. Ориентировочно, камк бабушка говорила, неподплеку, где жил однорукий председатель сельсовета Николай Никитич, по прозвищу Помаш. Присказка была у него такая: "Понимаешь", а если быстро - "Помаш". Где-то неподалеку от него Шишковы и поселились.
Когда я приехал в Юсово (так наше село называется), обнаружил, что новых домов на Селе достаточно много. Пришлось спрашивать, где тут живут такие-то...
Да, настоящая-то фамилия друга не Шишков, а Рязанцев. Шишков - прозвище. Но редко кто знает, что он - Рязанцев. Почти никто за исключением своих, тех, кто с ним учился, да сельсоветовских секретарей. Я же этого сразу не учел, и долго мне пришлось разыскивать Рязанцева Юрия Владимировича (женатого, жену взял из города, сын недавно родился) буквально в нескольких шагах от его собственного дома. Потом кто-то меня признал:
- А вы не Николая Ивановича внук будете?
Деда моего знали и помнили все старики. Два георгиевских креста, медали в первую мировую, а после революции - первый председатель сельсовета. Позднее еще на два срока избирался...
- Вижу, внешность-то на мать, на Шурку похож?..
И не дав ответить, лишь увидев по выражению лица, что угадал, сразу
на "ты":
- Знал я твово деда-то. Толковый мужик был...
И догадываясь:
- Так ты, небось, Шишкова ищешь? Да вот же его дом с зеленоватым крыльцом.
Дом был добротный, просторный, из двух больших изб, кухни и прихожей. Обширный двор, сарай, мазанка. Во дворе на цепи пес-пустобрех, для порядка. Крылечко так и располагало для отдыха. Что говорить, дом хороший, как и руки у Шишкова. Одно время, правда, ходили разговоры, что, мол, руки золотые, а горло... Да. Но это было давно, по глупости, видно, себя поставить хотелось: не уважит мать или жена - осерчает!.. Кураж, конечно... Но с возрастом, да и к водке организм не испытывал влечения, все быльем поросло.
Встреча была весьма приятная. В Шишкове покоряла отсутствовавшая ранее солидность. Разговор шел о семейных делах, о работе. Мой друг очень гордился профессией сварщика, но и сыном, безусловно, гордился, хотя старался этого не показывать. А сын ходил по избе с фанеркой в руках, держал эту фанерку на груди, как гармонь, представлял, что играет на гармошке. Этот момент особенно отчетливо напомнил мне наше босоногое послевоенное детство, а пацан был копией бати четверть века назад. Даже чубчик так же зализан, как у отца. Про отцовский чубчик тогда говорили: "Бычок зализал". Не обошлось в беседе и без обычных в таких случаях "а помнишь" и тому подобного. А вспомнить было что. С нами разделял компанию Юркин дядя Петя, по прозвищу Карие глазки. Прозвище дали за любимую поговорку молодости, да и сейчас еще нет-нет и вспомнит ее: "Так твою, глаза карие". Она ему заменяет всякие вводные, цензурные и нецензурные "елки-палки".
