— Ты будешь в состоянии вести? Или нам стоит сразу позаботиться об этом?
Его губы сжимаются, но в глазах появляется блеск, обещающий возмездие. Легким движением бедер он толкается в мой живот твердым членом, затем отодвигает от себя.
— Забирайся в машину, Болтушка, прежде чем я отменю поездку и верну тебя в постель.
— Как бы замечательно это ни звучало, машина манит меня.
И он нуждается в этом отпуске. У меня на него планы. Большая часть из них грязная, а все они разом — веселые.
Габриэль открывает для меня дверь.
— Брошен ради машины, красотка.
Я улыбаюсь.
— Не просто ради какой-то машины.
И какая же это машина. Сидения из темно-серой кожи, блестящие, мягкие. Они предназначены для того, чтобы удержать вашу задницу на месте, когда автомобиль мчит по дороге, но я не жалуюсь. Я касаюсь серо-красной панели, едва Габриэль закрывает дверь.
Когда наши вещи укладывают в передний багажник, он дает на чай посыльному и спустя мгновение скользит на свое сидение. С нажатием кнопки машина оживает.
— Так вот что ты забирал? — спрашиваю я, поглаживая кожаное сидение.
— Да. — На секунду выражение его лица становится настолько удовлетворенным, что он выглядит почти мальчишкой, но вскоре возвращается холодное высокомерие, которое он использует, когда поучает. — Если поедем по побережью вдоль города Амальфи, то сделаем поездку эффектной.
Габриэль такой Габриэль.
— Как тебе удалось заполучить эту малышку? Разве ее можно купить?
— Возможно, если ты в списке, — отвечает он, вливаясь в движение.
Боженька, есть что-то сексуальное в мужчине, который знает, как обращаться с автомобилем. Если бы руководители «Феррари» увидели, как он ведет ее, уверена, они бы пригласили его в качестве главной модели.
— Естественно, ты в списке. Почему я не удивлена?
Он поглядывает на меня.
— Кстати, откуда ты знаешь об этой машине? Из того, что я слышал, ты даже не умеешь водить.
— Эй, большинство ньюйоркцев не умеют.
— Это печальное положение вещей должно быть исправлено, как только я куплю подходящую машину, чтобы научить тебя. А теперь отвечай на вопрос.
— Однажды мне стало скучно, и я читала твои автомобильные журналы. — Я немного поворачиваюсь на сидении, чтобы быть лицом к нему. — Понимаешь, они как мужской эквивалент Vogue.
Он лукаво улыбается.
— Но гораздо сексуальнее.
Поездка проходит быстро, отчасти потому, что машина быстрая и роскошная, отчасти потому, что пейзаж так ослепительно красив, но в основном потому, что я с Габриэлем.
У нас не заканчиваются темы для разговора, будь то музыка или фильмы, или рассуждения об истории, когда мы проезжаем через область, где во время раскопок найдены части Помпеи и Геркуланума — оба места, куда он обещает взять меня в однодневные поездки на их исследование. И я понимаю, что никто другой не видит их такими, как видит человек, у которого есть тонны лакомых кусочков знаний, который часто и легко улыбается и дразнит меня шутками, такими же фиговыми, как и мои собственные.
После полудня мы приезжаем в Позитано — настолько живописный город, что у меня в горле образуется ком. Оштукатуренные красочные здания, архитектура которых похожа на мавританскую, цепляются за зеленые горы, которые погружаются в бирюзовое море. Воздух свежий с оттенками сладкого лимона и соленого океана.
Дом Габриэля стоит немного в стороне, укрытый между двумя горными утесами и скрытый за высокими воротами. С подъездной аллеи о нем мало что можно сказать, но внутри все стены оштукатурены и покрашены в белый, а открытые пространства с видом на море — с бесконечными французскими дверями, распахнутыми навстречу морскому бризу.
Нас встречает невысокая пожилая женщина. Габриэль целует ее в щеки и общается с ней на итальянском. У меня никогда не было фетиша иностранных языков, пока я не услышала, как он говорит на таком. Он представляет меня женщине. Мартина, горничная и повар, не говорит на английском, но ей и не надо. Ее приветственная улыбка выражает достаточно. Она оставляет нас, спеша укрыться в задней части дома.
— Как много языков ты знаешь? — спрашиваю я. В туре слышала, как он разговаривал на французском и испанском.
— Английский, понятное дело. Итальянский, французский, испанский, немного немецкий и немного португальский. Несколько фраз на японском.
— Ты меня убиваешь.
— Мне всегда легко давались языки. — На его лице появляется самодовольная улыбка. — Твое выражение лица, Дарлинг... Тебе это нравится.
— Я собираюсь потребовать, чтобы в постели ты говорил со мной на итальянском.
Выражение его лица становится задумчивым, он наклоняется и шепчет в мое ухо голосом, похожим на горячие сливки:
— Sei tutto per me. Baciami5.
Клянусь, мои колени превратились в желе.
— Боже, ты хоть предупреждай. Что ты сказал?
Его улыбка становится таинственной.
— Я попросил поцеловать меня.
Прозвучало как нечто большее, но я приподнимаюсь на носочки и дарю ему нежный, томительный поцелуй. Он целует меня в ответ, держа аккуратно и нежно.
— Идем, — говорит он. — Давай накормим тебя, пока ты не стала злой от голода.
— Ты так хорошо меня знаешь.
Положив руку на поясницу, он ведет меня на террасу. Она высечена в скале и настолько огромна, что огибает здание. Часть занимает сад с лимонными деревьями и шелестящими пальмами, другая часть выложена сланцем с панорамным бассейном, нависающим над скалой, а также обеденной зоной, скрытой за решеткой, заросшей бугенвиллией. Солнечный свет, пробиваясь сквозь цветы фуксии, окрашивает пространство в розовый цвет.
Габриэль наблюдает за тем, как я упиваюсь всем этим, потом подходит, становится сбоку от меня и засовывает руки в карманы.
— Ты владеешь кусочком рая, — говорю я, глазея на море.
Он трется своим плечом о мое.
— Рай — это состояние души, а не место.
— Справедливо. У тебя есть идеальное место для воссоздания рая.
Перед нами Мартина накрывает на стол. Она отмахивается от моей помощи и вскоре мы потягиваем лимончелло.
— На вкус это как солнце в бокале, — говорю я Габриэлю.
Он располагается в кресле, вытягивая перед собой длинные ноги.
— Подожди, пока попробуешь стряпню Мартины.
Когда она ставит две миски с пастой, я понимаю почему. Моллюски и мидии, смешанные с лингвини, все блестящее от оливкового масла и ароматное благодаря кусочкам чеснока, петрушке и лимонной цедре. Это лучшее, что я ела в своей жизни и я макаю сок хрустящим белым хлебом.
Некоторое время мы молчим, просто наслаждаясь едой и морским бризом, охлаждающим кожу. Приходит Мартина и забирает тарелки, и Габриэль снова что-то говорит ей.
Просто смешно, что я нахожусь в предобморочном состоянии, когда он заговаривает. Он, вероятно, произнес что-то типа «Эй, спасибо за еду». Но звучит так, будто из его рта выходит чистый секс.
Я со вздохом откидываюсь назад. Он выглядит таким же довольным, его руки сложены на плоском животе, выражение лица спокойное, когда он смотрит на море.
— Я этого не понимаю, — произношу я.
Он смотрит на меня.
— Чего не понимаешь?
— Этого. — Я указываю рукой на окружение. — У тебя есть потрясающий дом, который ты редко посещаешь, и другие дома, которые, по-видимому, одинаково великолепны, и все же никто из парней не гостил ни в одном из них. Почему?
Между его бровями образуется мрачная складка.
— Однажды отец Киллиана сказал мне, что лучшей инвестицией для мужчины может стать недвижимость. Она осязаема, истинна, вечна. Я согласен.
— Это я поняла, но зачем это имущество, если ты не собираешься им наслаждаться, никогда не приводишь сюда друзей? — Я наклоняюсь вперед. — Почему ты не впускаешь их, Габриэль? Они тебя любят, а ты держишь их на расстоянии вытянутой руки.
Его щеки заливает румянец, он вскакивает и начинает расхаживать.
— Я не общительный, Софи. Ты это знаешь.
