Несколько дней спустя позвонил Кадри и попросил вернуть коробку. Бурим положил ее в оранжевый рюкзачок и отнес в кофейню. Вручил рюкзачок Кадри и испытал огромное облегчение — словно иссек злокачественную опухоль. Брикет «коричневой чумы» канул в небытие. Адриана через пару дней хватилась рюкзачка и все никак не могла понять, куда же он подевался.

Взамен он получил от Кадри пятнадцать тысяч крон. Отправился в «Палеет» и накупил для Адрианы книг, подписался со скидкой на два года на eMusic.com. Еще он приобрел себе новую зимнюю куртку, а остатки положил в банк на их с Адрианой счет.

Выходя в тот день из банка около Майорстуена, нагруженный покупками, Бурим пытался понять, что это было. Он смутно чувствовал, что люди, с которыми он связался, не выполняют обещаний. И эта мысль привела его в ужас.

Гждон встает на одно колено и открывает небольшую зеленую сумку. Достает оттуда три длинных охотничьих ножа с деревянными ручками и металлическими эфесами.

Энвер говорит по телефону с кем-то неизвестным. Закончив разговор, смотрит на человека, которого когда-то считал своим другом.

Гждон вручает ножи Буриму и Энверу. Оба в замешательстве смотрят на оружие, но у каждого из них свои причины удивляться.

Энвер задает вопрос, который крутится на языке у Бурима:

— И что прикажешь с этим делать?

Гждон встает, открывает багажник «мерседеса» и ставит туда зеленую сумку — рядом с запаской и корзинкой с моющими средствами.

И вдруг дает совсем неожиданный ответ:

— А делай что хочешь, твою мать, Энвер. Кашу заварил ты! Я хочу с этим покончить. А потом я хочу, чтобы ты и твой ублюдок свалили и никогда больше здесь не появлялись.

Бурим отступает назад, держа нож наготове.

Энвер не двигается, затем кивает. Просто кивает. И просит у Гждона сигарету. Тот слегка сутулится, сует руку в карман и достает почти пустую пачку красного «Мальборо». Постучав пачкой по левой ладони, вытряхивает сигарету.

Американские солдаты имеют привычку постукивать фильтром сигареты по столу, камню или шлему сидящего рядом товарища. При этом крошки табака высыпаются, и на конце сигареты образуется воронка из белой сигаретной бумаги, которая начинает гореть сразу, еще до того как закуривающий успевает сделать первую затяжку.

Русские, наоборот, мнут сигарету большим и указательным пальцами. Табак при этом похрустывает и крошится. Какая бы ни была погода, русские складывают ладони лодочкой, прикрывая спичку, заслоняя драгоценный огонь.

Он протягивает сигарету Энверу, тот зажимает ее губами.

— Дай прикурить.

В правой руке Энвера охотничий нож.

Гждон сует свой нож за пояс и достает из кармана джинсов спички.

Он чиркает спичкой по боковой стороне коробка и тут же прикрывает огонь на русский манер. В его ладонях пламя бьется, словно птичка, которую вот-вот выпустят на свободу.

— Подними-ка огонек поближе ко мне, — говорит Энвер.

Гждон делает шаг вперед и подносит руки к лицу Энвера. Настолько близко, что даже при меркнущем свете дня видно, как языки пламени отражаются в усталых глазах Энвера.

Когда Энвер наклоняется, чтобы опустить кончик сигареты в сложенные ладони Гждона, Бурим видит, что в живот Гждона упирается острие ножа.

Даже после того как сигарета прикурена, он видит, как эти двое продолжают сверлить друг друга глазами.

Столько всего было сказано о том, что они все считают своим домом. Запах земли. Вкус пищи. Мужские ценности и женские воспоминания. Они говорили о тех, кого потеряли, и о долге перед умершими. О том, что сделали с ними сербы. И если не каждая рассказанная история случилась на самом деле, то эмоции, вызванные тяжелыми воспоминаниями, всегда были подлинными.

Бурим хотел научиться отделять правду от вымысла. Вслед за Адрианой он записался в библиотеку и часами сидел в Интернете, разыскивая услышанные им названия деревень. Бела Крква. Межа. Велика Круша. Дьяковица. Во всех этих деревнях сербы проводили чистки. Но Бурим никогда не бывал в этих местах. Никогда не видел погромов. Его долг перед Косовом, его независимостью и достоинством — и, в частности, перед Энвером — был абстрактным и опосредованным.

Стоя теперь в этой тенистой аллее, за две тысячи километров от дома, Бурим смотрит на уставившихся друг на друга мужчин и впервые в жизни чувствует, что смерть совсем рядом. Вот чем от него пахнет, когда по ночам он возвращается домой. Вот что так пугает Адриану. Вот что он приносит на себе в ее постель. Их преследует История.

Энвер прикуривает сигарету и поднимает голову. Гждон размыкает ладони и отбрасывает спичку. Она падает на землю и горит еще несколько секунд, пока он ее не придавливает.

Гждон не смотрит на нож. Но и не отступает. Он просто спрашивает у Энвера:

— Что теперь?

Глубоко затянувшись, Энвер чувствует, что чувство голода притупилось. Он кивает Гждону:

— Прошлым вечером они меня учуяли, но ничего не смогли разглядеть. Сегодня они весь день отдыхали, и мы все ждали старика и мальчишку. Вечером захватим дом.

Накануне вечером Рея долго всматривалась в чащу, потом вышла и приблизилась к деревьям. Энвера она не видела. Он наблюдал за ней в бинокль — разглядывал черные кожаные штаны, черные ботинки, винтажную кожаную куртку с металлическими молниями. Ярко-голубые глаза и длинные черные волосы. Когда она подошла поближе, он уставился на ее бедра.

Остановившись на безопасном расстоянии, но достаточно близко, чтобы все видеть, она пригнулась к земле и принялась собирать камешки. В основном, маленькие, но и большие тоже. Потом распрямилась и стала наугад бросать их в заросли, постепенно поворачиваясь.

Но ничего не произошло. Не вспорхнули испуганные птички. Не метнулся встревоженный олень. И даже не захромала прочь какая-нибудь собака, вышедшая на поиски любви.

Тишина.

Рея обернулась и увидела Ларса. Пожав плечами, она вернулась к нему и похлопала несколько раз по груди:

— Спасибо, что терпишь меня.

И неожиданно для Ларса расплакалась. Но это продолжалось не более минуты. Потом она вытерла слезы, улыбнулась, попыталась засмеяться и снова похлопала его по груди.

— Ну и денек!

Они вернулись в дом, и Ларс приготовил нехитрый ужин из макарон и томатного соуса. После еды он помог Рее снять одежду и переодеться в полосатую пижаму. Она улеглась, свернувшись калачиком, а он взял одеяло и укрыл ее, подоткнув со всех сторон. Убедившись, что ни с какой стороны ей не надует, он погладил ее по волосам. Почитал ей вслух рассказ из старого номера «Нью-Йоркера».

Приоткрыв окно, чтобы впустить свежий воздух, он погасил свет и удалился в гостиную — прибрать в комнате и сделать кое-какие наброски для новой игры, в которой геймер бродит по знаменитым павильонам Голливуда с огромным пистолетом и расправляется с зомби-версиями актеров и других знаменитостей.

Когда Рея проснулась, одеяло сползло до пояса, а утреннее солнце уже нагревало дом. Ларс, совершенно голый, пошел варить кофе. На километры вокруг не было ни души, так что он не одеваясь вышел на крыльцо, чтобы смолоть кофе, и сел на ступеньки, разглядывая лесные заросли.

Он прекрасно понимал, почему Рея так разнервничалась. Тропинка до дома, больше пятисот метров в длину, пролегала через чащу, про которую Рея однажды сказала, что тут Икабод Крейн^[9] мог бы спасаться от Всадника без головы. Но Ларс тут вырос. Ему знакомы деревья, животные, камни и даже порывы ветра. Каждому времени года присущи совершенно определенные звуки, запахи, радости. Сам по себе окружающий нас мир не пугает, приходит к выводу Ларс, он нуждается в нас.

Весь день, по настоянию Ларса, они проводят в спокойном расслабленном отдыхе.

— У тебя был выкидыш. А назавтра в нашей квартире убили соседку. Пропал твой отец.

— Он мой дед.

— Он мог бы быть твоим отцом.

— Наверное.

— Сейчас мы можем только ждать и надеяться. Тебе нужно восстановить Силы. Сфокусироваться. Давай поиграем в «скраббл» на английском. Можешь придумывать слова и убеждать меня, что они на самом деле существуют.