Леон заставил себя не выказывать возбуждения, которое почувствовал, увидев открывающуюся возможность; как игрок, который, чуть заметно раздвинув уголки карт, видит вожделенный флеш-стрит, он абсолютно ничего не поменял в своем повседневном поведении.
Но если он не ошибся насчет Вирджинии Хилл, то, значит, он поймал Сигела на стратегической ошибке. Любовница, будь она рядом или вдали, мало что значит, но если Король оказался настолько глуп и сентиментален, что добровольно взял себе жену и, следовательно, может лишиться определенной части своей силы – если она окажется отделена от него водой; чем больше воды, тем слабее он будет.
И поэтому Леон подбросил Вирджинии Хилл идею о том, что Лаки Лучано готовит убийство Сигела – что было чистой правдой, – и что она могла бы предотвратить его, лично обратившись с просьбой к находившемуся в Париже Лучано.
Хилл улетела в Париж в начале июня 1947 года.
Леон обратил в деньги некоторую недвижимость, попросил о некоторых любезностях, прибег к некоторым угрозам и добился того, что в бухгалтерских документах и действиях персонала Трансамериканского телеграфного агентства случились крупные неувязки.
И поздно ночью 13 июня Сигел вылетел из Лас-Вегаса в Лос-Анджелес, чтобы лично разобраться в вопиющих несообразностях.
Его личный самолет коснулся полосы аэропорта Глендейл в два часа ночи 14 июня.
Джордж Леон мог начать действовать лишь в двадцатых числах, и поэтому несколько дней ставил автомобиль напротив дома Вирджинии Хилл на Норт-Линден-драйв в Беверли-Хиллз и наблюдал. Как он и надеялся, Сигел остался в городе и спал в доме Вирджинии Хилл.
Во второй половине дня двадцатого числа Леон проехал по раскаленным, несмотря на тень от пальм, улицам Лос-Анджелеса, остановился у аптеки, вошел в телефонную будку и бросил необходимый решительный вызов.
Сигел взял трубку.
– Алло?
– Привет, Бен. Хорошо ли ловится рыба в пустыне?
Последовала пауза.
– О, – недовольно сказал Сигел, – это ты?
– Совершенно верно. Я всего лишь хочу сказать тебе – сам знаешь, я должен это сделать, – что я хочу заполучить «Фламинго».
– Ах ты сукин сын, – ответил Сигел с интонацией усталого гнева. – Только через мой труп! У тебя духу не хватит.
Леон громко усмехнулся и повесил трубку.
В тот вечер Леон точно понял, что звезды работали на него – Сигел с тремя друзьями отправился в приморский ресторан «На пляже у Джека». Леон последовал за ними и, когда они уже благодарили метрдотеля и собирались уходить, дал официанту десять долларов, чтобы тот передал Сигелу экземпляр утренней «Лос-Анджелес таймс» с приколотой запиской, в которой говорилось: «Доброй ночи. Спите спокойно. С наилучшими пожеланиями от Джека». Сигел взял газету, но даже не глянул на нее.
Через час Леон припарковал свою машину у тротуара перед принадлежавшим Вирджинии Хилл домом в испанском стиле. Выключенный мотор, остывая, шуршал и потрескивал, словно жук, на затененной ночной улице.
Какое-то время он просто сидел за рулем, рассматривал освещенный прожекторами дом с колоннами и думал обо всем подряд, в частности, о том, каково пока что было жить лишь в одном теле и обладать жизненным опытом всего лишь одной особи; он пытался представить себе, что жизненно связан с извечными и ужасающе могущественными персонами, которые втайне одушевляют человечество и движут им, теми персонами, которых психолог Карл Юнг назвал архетипами, а люди более примитивные в испуге величают богами.
Представить это было попросту невозможно. Поэтому он вылез из машины, взял карабин калибра.30–30 и пошел по полого уходившему вверх газону к увитой розами шпалерной ограде, прикрывавшей окно гостиной со стороны улицы. В кустах громко трещали сверчки, и никто не мог расслышать, как он передернул затвор и дослал в патронник первый патрон.
Ствол винтовки удобно расположился на перекладине шпалеры, и несколько минут Леон просто сидел, согнувшись, на деревянной скамейке, наводил мушку то туда, то сюда и изучал обстановку.
За пугающе близко расположенным стеклом гостиной, на диване с цветочной обивкой, Сигел, сидя за столом, читал спортивную страницу той самой газеты, которую прислал ему Леон, рядом скучал, скрестив руки на груди, еще один человек. Комната была обставлена в стиле рококо, сплошные амурчики, мрамор и лампы-статуэтки. На рояле стояла фигура Вакха, бога вина, а на стене красовалась картина, изображавшая обнаженную женщину с бокалом в руке.
Стекло рассыпалось сверкающими брызгами, первые два выстрела раздробили статую и пробили картину; Бен Сигел начал было вставать, и две следующие пули разворотили ему лицо; пять оставшихся в обойме Леон выпустил не целясь, но ему показалось, что он еще дважды попал в Сигела. Грохот выстрелов раскатывался по улице из конца в конец, но Леон отчетливо слышал, как стреляные гильзы ударялись о деревянную скамейку, на которой он расположился.
Затем он бегом вернулся к автомобилю, бросил винтовку на заднее сиденье, включил мотор и, быстро выезжая из квартала, ликовал, будучи в состоянии рассмотреть сделанное с точки зрения двадцати двух новых, выкристаллизовавшихся сущностей.
Заканчивалось 20 июня – в дохристианские времена с этого дня начиналось продолжавшееся целый месяц празднование смерти Таммуза, вавилонского бога плодородия, царившего в пустыне, где летнее солнце накладывало на цикл роста нечто вроде горячего зимнего умирания.
20 июля, с завершением празднования, начиналось новое царствование.
А в суровом сердце пустыни Мохаве той ночью пронеслась песчаная буря, ободравшая до металла краску со всех оставленных на улице автомобилей и навсегда замутившая их ветровые стекла.
Позднее Леон узнал, что цель поразили четыре из девяти пуль и что правый глаз Сигела, аккуратно выбитый из глазницы, нашелся аж в соседней комнате.
Вернувшись теперь в свое бунгало, Джордж Леон ковылял из комнаты в комнату на костылях и наблюдал за сонной нагретой улицей двумя глазами торчавшего на крыше Ричарда. Он слушал радио, читал газеты, делал карандашом пометки на своих диаграммах и старался не заходить в кухню, где на линолеуме все еще лежала брошенная карта.
Сначала ему сообщили, что Скотти погиб вместе с Донной в автокатастрофе, потом – что полицейские не обнаружили в сгоревшей машине детского скелета; Абрамс побеседовал с Бейли и другими, в результате чего удалось установить, где Донна могла высадить мальчика из машины, но к тому времени уже не представлялось возможным выяснить, какие еще автомобили проезжали в ту ночь по Девятой стрит.
Ни объявления в газетах, ни радиообращения, ни полицейские розыски не помогли вернуть мальчика. И в процессе поисков Леон наткнулся на тревожный факт – в Лас-Вегасе вовсе не было казино под названием «Мулен Руж».
Он остервенело нырнул в хобби – коллекционирование марок и монет – покупал экспонаты, изучал изображения и номиналы и пытался прочитать скрытые за всем этим значения. Спал он лишь когда изнеможение валило его с ног, и не обращал внимания на трезвон телефона.
Он часами, превозмогая боль, сидел на полу в «берлоге», изобретая новую разновидность покера; ему было необходимо хоть в какой-нибудь форме снова ощутить себя отцом.
И наконец однажды ночью у него не хватило сил для того, чтобы и дальше игнорировать проблему, и в полночь он выбрался из спальни и на четвереньках, с зажигалкой в кулаке, дополз до кухни.
Карта все еще лежала там, где Донна бросила ее, выдернув из поврежденного глаза Скотти. Леон долго сидел в темноте, держа над картой дрожащие пальцы.
В конце концов он перевернул ее, не замечая гулявшего по бунгало сквозняка, несколько раз чиркнул колесиком зажигалки и посмотрел.
Карта, как он и опасался, оказалась профильным изображением Пажа чаш; эта карта соответствовала современному валету пик. Одноглазый валет.