- Неужто стрелять будут? - прижав руку к сердцу, срывающимся голосом произнесла Наташа. - Неужто будут?

Сознание того, что она здесь все-таки старшая, заставило Валю собраться с силами.

- Бинты сюда! Разворачивайте вату! Бутыль с йодом поставьте на стол! Да перестань ныть, Наташа! - командовала она.

В дверях появилась Дарья Михайловна Колкунова. Заметив растерянность девушек, она улыбнулась и ласково сказала:

- Что, сороки, приумолкли? Струхнули? Все будет ладно. Давайте-ка я вам помогу.

И сразу всем стало легче, словно ничего особенного не случилось. Присутствие тети Даши действовало успокаивающе. Вале вдруг захотелось выбежать на палубу, узнать, как там. Прошло всего пятнадцать минут, а казалось - часы. Улучив момент, Валя Черноус выскользнула из кают-компании и глянула вверх на мостик. Там Качарава что-то говорил Элимелаху.

"Товарищ капитан, что ж это будет?" - хотелось ей крикнуть и быть поближе к нему. Снова тревожно застучало сердце. По трапу быстро сбегали офицеры.

Сулаков и Сараев спешили в кормовую запасную рубку. Инструкция предусматривала: в случае боя иметь два командных пункта. Туда же направился и старший радиотехник Михаил Будылин. Ему предстояло подносить снаряды.

- Вам что, доктор, помощь нужна? - прозвучал рядом голос Павловского.

Боцман вместе с комиссаром возглавлял аварийно-спасательную команду. И сейчас матросы разворачивали пожарные шланги, готовили песок, огнетушители. Павловский спокойно смотрел на Валю и ждал ответа.

- Нет, мне ничего не нужно, Андрей Тихонович, - ответила Валя и поспешила к девушкам.

- А то берите из пассажиров, - прогудел вслед ей боцман, - люди там бывалые, помогут.

Уже закрывая дверь, Валя глянула в щелку и увидела застывший у орудия расчет. Хобот пушки двигался, как живой, словно нюхая ядреный морской воздух. Из люка вылез кочегар Вавилов и положил на носовую палубу ящик со снарядами.

Над линкором поднялось серое облачко, и почти мгновенно перед носом "Сибирякова" из воды выросла огромная белая пирамида.

* * *

В 13.40 Диксон получил от "Сибирякова" радиограмму всего из двух слов: "Принимаем бой!" В 13.47 пришла еще одна, видимо посланная Шаршавиным по собственной инициативе: "Ну, началась канонада!"

Потом "Сибиряков" долго не отвечал. Наконец несколько сбивчивых, обрывающихся на полуслове сигналов и один полностью принятый текст: "Продолжаем бой, судно горит..." Это было последнее сообщение с ледокола.

Передающая станция Диксона уже посылала в эфир тревожную весть: "Всем, всем, всем. В Карском море появился фашистский крейсер. Ледокольный пароход "Александр Сибиряков" принял бой".

Радиограммы вскоре лежали на столах капитанов четырнадцати судов каравана в проливе Вилькицкого. Через час корабли вошли в лед и стали недосягаемы для пирата.

Подвиг сибиряковцев был у всех на устах. Где они? Чем кончился бой? Теперь ледокол вызывали десятки станций.

Но "Сибиряков" молчал.

"Сибиряков" идет в атаку

СДЕЛАВ предупредительный выстрел, фашистский рейдер просемафорил приказ: "Спустить флаг!" Качарава зло усмехнулся и кивнул головой застывшему в ожидании Никифоренко:

- Давай!

- Бронебойным!.. Бронебойным!.. Бронебойным!.. - как эхо, повторяли заряжающие.

- Огонь!

"Сибиряков" содрогнулся, орудия ударили разом.

- Получай ответ! - крикнул Дунаев и вложил в дымящийся зев казенника очередной патрон.

Перед бортом линкора поднялись четыре фонтана: снаряды не долетели. Но Никифоренко видел в дальномер, как с палубы вражеского судна исчезли маленькие черные фигурки гитлеровцев.

- Спрятались, не нравится! - проворчал офицер. - Эх, жаль, пушки маловаты, я бы вам показал! Огонь! - снова крикнул он.

После второго залпа "Сибиряков" пошел навстречу пирату.

"Таран!" - подумал Качарава. Но тут же отверг эту безумную мысль: фашистский крейсер легко ушел бы от столкновения. Отверг и все-таки дал команду идти на сближение. Одержать моральную победу - вот что было важно сейчас. Только решимость, единство и мужество экипажа он мог противопоставить вооруженному до зубов противнику.

Решение командира поняли все. Поняли, и никто не дрогнул. Люди были готовы идти на смерть!

На линкоре уже прошло первое изумление неслыханной дерзостью маленького ледокола. Зашевелились издали похожие на карандаши стволы пушек, борт окутался дымом. С визгом и стоном плюхались в море вокруг "Сибирякова" смертоносные снаряды, поднимая высоченные столбы взбесившейся воды. Но он шел и шел вперед. По какой-то счастливой случайности первый залп противника почти не причинил вреда. Надо полагать, фашистский командир не был готов к такому неожиданному повороту событий. Он, видимо, рассчитывал, что одного выстрела будет достаточно для устрашения жертвы. Сколько судов разных стран спускали флаг по первому же его приказу, стопорились машины! Команды поспешно спускались в шлюпки, а потом - несколько неторопливых выстрелов по застывшей мишени, и все кончено. Так случалось не раз на разбойничьей дороге рейдера.

Но теперь перед фашистами было советское судно. Его экипаж не испугали десятки тяжелых орудий закованного в броню бандитского корабля. "Сибиряков" смело ринулся в бой со своими четырьмя крохотными пушчонками. Разве могли понять гитлеровцы, что в эту минуту советские моряки думали не о спасении своей жизни, а о тех, кто шел сейчас ледовыми дорогами Арктики!

Срезало верхушку фок-мачты, она падала, задевая за ванты и увлекая вниз красный трепещущий лоскут.

- Флаг! Сбило флаг! - раздались голоса.

"Как же без флага-то? - подумал Иван Алексеев и помчался по трапу к тому месту, куда рухнул обломок мачты. - Гады, еще решат, что мы сдаемся".

Иван бросился к мачте, но в эту минуту резкая боль пронзила левый бок. Руки судорожно прижались к груди, сквозь пальцы сочилась кровь. Жгло спину, на нем горела фланелевка. Старшина пытался стащить ее, но онемевшие руки не слушались.

Подбежали Новиков и Синьковский, помогли снять рубаху.

- Флаг! - только и смог сказать Алексеев. Новиков понял.

- Ваня! - крикнул он почти в самое ухо Синьковскому. - Помоги старшине, я мигом.

И он убежал.

Через минуту все увидели взбиравшегося на мачту матроса. Не многие разобрали сквозь дым, кто это, но увидели, что за человеком поднимается алая, как пламя, полоса.

Над судном рвались снаряды, и жизнь смельчака висела на волоске. Взоры всех были прикованы к маленькой фигурке на мачте. И вот уже ветер развернул кумачовое полотнище, и оно гордо заколыхалось над "Сибиряковым". Бой разгорелся с новой силой.

А матрос? Матроса уже не было в живых.

* * *

- Скворцов! Скворцов! Дунаев! - кричал в трубку Никифоренко.

Артиллеристы не отвечали: связь нарушилась. Офицер бросился к трапу. Вскоре его звонкий голос разносился где-то на корме. Выстрелы орудий, надсадный вой собак, жалобное мычание коров, резкие выкрики команд. Дикая какофония раскалывала мозг, терзала нервы.

- Скажите, что мне делать, Зелик Абрамович! - кричал в ухо комиссару Золотов. - Я должен что-то делать, иначе можно сойти с ума!

- Помогайте подносить снаряды! Снаряды, понимаете? Идите к Дунаеву!

Золотов кивнул головой и помчался к носовым орудиям. В это время страшный удар потряс судно: одиннадцатидюймовый снаряд угодил в корму. Качарава видел крутящиеся в воздухе бревна, ящики, какие-то лохматые, шевелящиеся комочки, переломленный надвое кунгас. Смолкли кормовые орудия. На палубе заплясали кривляющиеся языки пламени. "Сибиряков" потерял управление и беспомощно закружился на месте, как бумажный кораблик. Матрос Котлов все еще растерянно крутил штурвал.

- Юра! Прошин! - позвал Качарава связного. - Беги скорей на корму, к Сулакову. Пусть возьмут ручное управление. Передашь: курс - остров!

До этой минуты Юра находился словно в забытьи. Он стоял на мостике за спиной командира и удивленно смотрел по сторонам: на воду, вспененную взрывами, на палубу, где-то появлялись, то исчезали желто-красные всплески огня. Там, по палубе, бегали люди, перекрещивались белые струи брандспойтов; иногда люди падали, он узнавал и не узнавал их, все были какие-то странные, не похожие на себя. Прошин смотрел вокруг и удивлялся своему спокойствию: казалось, он в кино, зритель, не способный чем-либо помочь героям фильма.