Не существует двух более разных женщин, чем эта парочка. Невозможно понять, что они делают вместе и что нашли друг в друге. Мать упорно придерживается образа мальчишки-сорванца, одевается и ведет себя соответственно, не знает, что такое расческа, причесывается пальцами и неспособна произнести двух фраз, не перебрав «черт, член, козел, достал, дерьмо», не упускает случая с удовольствием шокировать так называемых буржуа, хотя все это ей уже не совсем по возрасту, не отказывается ни от чего, что манило ее в молодости, смолит попеременно сигариллы, сигареты с ментолом и любимые самокрутки, которые умудряется скрутить меньше чем за десять секунд, хотя и клянется, что стала меньше курить, высасывает не меньше дюжины банок темного бельгийского пива в день, знает лучшие точки, где можно добыть ливанский план, который мигом отправляет вас за облака, может занюхать дозу, как в двадцать лет, чтобы встряхнуться, и по-прежнему в силах протусить всю ночь в клубе и отправиться потом работать. Стелла отказалась от мысли ее урезонить, осознав, что чем больше она старается, тем больше Лена курит и пьет. Вот поэтому у нее хриплый голос исполнительницы блюзов и пожелтевшие кончики пальцев. Когда на дне рождения Стеллы она с двумя приятельницами устроила конкурс на самую большую мастырку, на нее напал приступ дикого кашля, глаза покраснели, на лбу проступил пот и дрожала она как осиновый лист. Я ей сказал, что не мешало бы подумать о себе, а она ответила, что плевать, доживет ли она до старости, ей важно жить. Просто жить.

И что пора бы мне расправить крылышки.

Я не знаю, как Стелла умудряется ее выносить. Я бы уже давно послал ее куда подальше. Наверно, это и называется любовью. Когда двоих соединяет намертво какая-то субстанция. Но не очень-то приятно до бесконечности глотать пилюлю за пилюлей, понимая, что ничего не можешь с этим поделать. Я бы не потянул и десятой доли того, что ей приходится терпеть. Конечно, я преувеличиваю и даю несколько искаженное о ней представление в этом рассказе, слишком коротком, – когда я его перечитал, то понял, что мать получилась каким-то исчадием ада. Это не совсем так. Большую часть времени жить с ней здорово. Только временами на нее накатывает. Внезапно. Без предупреждения. Как лавина обрушивается. И тогда ее несет, а сопротивляться она не может, словно что-то толкает ее изнутри. И никто не способен ее удержать. Стелла умеет тормозить ее, чтобы все не пошло совсем уж вразнос, только ей удается заставить мать держать себя хоть в каких-то рамках. И та ей за это признательна. Стелла наш ангел-хранитель. Я ей так и сказал, и не знаю, что с нами было бы без нее. Напрасно я ищу в ней недостатки, их у нее нет.

Кроме одного, маленького, я о нем потом расскажу.

У Стеллы невероятный запас терпения, она никогда не нервничает и может повторять одну и ту же мысль десятью разными способами, чтобы мягко вас убедить, от нее исходит ощущение силы и зрелости, как если бы она прожила несколько жизней. К тому же она просто великолепна. Ей сорок пять, но выглядит она лет на десять моложе, пьет мало, не курит, не красится и каждый день по часу занимается йогой. Похоже, что у Стеллы тоже есть одна татуировка, хотя никаких подтверждений у меня не имеется, наверно, она расположена в таком месте, которое я никогда не увижу; зато Лена, которой тридцать шесть, выглядит на десять лет старше. Даниэль, отец Стеллы, рассказывал, что, когда она еще училась в лицее, ей много раз предлагали сняться в рекламе, но она всегда со смехом отказывалась; все друзья были уверены, что она станет знаменитой манекенщицей. Но она знала, чего хочет. Она стала стюардессой в «Эр Франс» и около пятнадцати лет летала по всему миру. Это ей нравилось. Так она и встретила мою мать – на рейсе из Лос-Анджелеса. Они сошлись очень быстро и так давно, что никто и не вспомнит, Стелла неотделима от нас. Семь лет назад она воспользовалась социальной образовательной программой, чтобы получить профессию повара, потому что решила изменить жизнь, и, сложив вместе выходное пособие и все свои сбережения, открыла ресторан на канале Сен-Мартен – «Беретик», в здании бывшей шляпной фабрики, вывеску которой она сохранила, создав декор в стиле дикси.

Но прежде чем приступить к отделке, пришлось пройти через строительные работы, причем масштабные, что требовало и компетентности, и сноровки. У Стеллы возникла не лучшая мысль обратиться к Кристиане, одной из ее давних приятельниц-стюардесс, которая только что открыла свое дело. Подруга была вполне добросовестна и составила совершенно разумную смету (вот только одна из них забыла включить кучу необходимых работ, а другая вносила бесконечные изменения в первоначальный план). Однако Кристиана получила образование по специальности генподрядчика и обладала необходимой квалификацией, чтобы осуществить строительство. Правда, до этого она ничего подобного не делала. И все ее рабочие были исключительно женского пола – она познакомилась с ними на стажировке во время обучения, и опыта у них было не больше, чем у нее, так что в результате получилась этакая Шмен-де-Дам[6] на берегу канала Сен-Мартен. Для начала архитекторша, подруга Кристианы, не имевшая навыка такого рода работ, ошиблась я уж не знаю в чем, разрешение на строительство перестало соответствовать, стройка была остановлена на четыре месяца, а потом никто не был в состоянии восстановить в точности ход событий, приведший к катастрофе. Я опускаю технические детали, дальше были крики, вопли, рыдания и нервные срывы, угрозы придушить, подать в суд и ненавидеть до гроба. В конце концов Лена перетрясла всех своих приятельниц, которые все время что-то перестраивали в своих домах и разбирались в этом лучше, чем кто-либо, и благодаря Жюдит, ее помощнице в «Студии», неуклюжей поклоннице постпанка, которая когда-то, на заре своей карьеры, работала в этом здании, они закончили стройку, вкалывая как сумасшедшие весь июль и август. Я помню их бледные лица, ночные переживания, панику в ожидании появления комиссии по разрешению на допуск посетителей, и крики радости со слезами, когда это разрешение было выдано. Открытие состоялось под фанфары на год позже предполагаемой даты.

От своих воздухоплавательных лет Стелла сохранила манеры гранд-дамы – всегда идеально причесана и одета со вкусом, но не стоит этим обманываться, вообще-то, она из левых. В первый год ресторан отнимал много времени и сил, потом она придумала хороший ход с антильскими и американскими рецептами в ее авторском исполнении. Клиентура поголовно женская, особенно по вечерам, и довольно постоянная, а благодаря сарафанному радио зал часто полон. Лена всегда отказывалась ей помогать, сначала потому, что никогда в жизни ничего не готовила и у нее в голове не укладывалось, что однажды ей придется встать к плите, а потом она была слишком занята в «Студии».

В результате в ресторане пашу я.

Эта идея пришла в голову Стелле.

Когда я бросил коллеж, единственным, кто мне помогал, была Стелла. Она настаивала, чтобы я туда вернулся, воюя с Леной, которой было плевать: та считала, что я прав, выламываясь из системы, и должен разобраться сам, как сделала она, и вообще, школа жизни – лучшая, чтобы научиться выпутываться из любых ситуаций, а учеба и дипломы никому не нужны. Напротив, утверждала она, все обладатели дипломов – полные придурки, зашоренные и нудные, только самоучки представляют интерес. «Ищи, что у тебя внутри, кто ты на самом деле, разберись, какой жизнью ты хочешь жить, такая у тебя и будет». Я-то хотел играть на рояле, но она запретила. Причем категорически. Мать, которая всегда предоставляла мне полную свободу делать, что я ни пожелаю, которая вообще мной не занималась, ни разу не проверила выученный урок и не помогла cделать домашнее задание, за все мои ученические годы ни разу не появилась в школе (наверняка она даже не знала, в каком я классе), вдруг встала на дыбы. Когда я поступил в коллеж, учительница музыки обнаружила, что у меня абсолютный слух, и предложила готовиться к поступлению в консерваторию. Она хотела поговорить с матерью, но Лена так и не пожелала с ней встретиться.