Гевин присел рядом с моим братом.

— О, правда? На какую позицию твой тренер поставил тебя?

Райан начал тянуть низ своей футболки.

— Я левый защитник.

Гевин посмотрел на меня через плечо.

— Можешь спросить у баристы, есть ли у него маркер, который мы могли бы позаимствовать?

Помчавшись вперед, я получила маркер от молодой девушки, которая вспенивала молоко.

— Кто они? — спросила она, протягивая мне маркер.

— Они игроки команды the Otters, — я улыбнулась, засветившись от гордости, став свидетельницей появления поклонника моего брата. Это часто происходило с моим отцом, когда мы были детьми, но впервые это произошла с Брейденом, когда я была с вместе с ним. Я на самом деле не осознавала до этого момента всю важность Брейдена и то, что для некоторых он был настоящим героем.

Пока Брейден и Гевин подписывали мальчику футболку и немного поболтали с ним, я стояла с его мамой.

— Просто не могу поверить в то, какие милые твой бойфренд и его друг по команде. Вся комната Рая увешана атрибутикой Otters от пола до потолка. Мы только недавно купили ему огромного плюшевого Олли, и теперь он спит с ним каждую ночь.

Я не смогла сдержать смех.

— Брейден мой брат, и у нас обоих комната была увешана всякой всячиной, связанной с Otters пока мы росли. Наш отец и отец Гевина тоже играли за эту команду.

Она немного покраснела.

— Прости, я ничего не хотела утверждать.

Райан прибежал обратно к своей матери.

— Мам, смотри! — он подпрыгивал от радости, указывая на подписи на его яркой футболке.

— Вау! Ну, разве это не здорово! — она так мило улыбнулась. — Спасибо вам. Это так много значит для него.

Глава 6

МИЛА

Год спустя...

Плюхнувшись на свой светло-серый ковер с лаком для ногтей в руках, я посмотрела на Саймона, который копался в моем шкафу. Я не могла поверить, что меньше двух лет назад я прошла путь от того, чтобы прийти в качестве помощника тренера по фигурному катанию одному из моих кумиров, к тому, что он теперь был моим лучшим другом. Это было слишком невероятно. Я по-прежнему немного дрожала, стоя на своих коньках, когда заставляла себя снова и снова пытаться выполнить более сложные прыжки, но каждый день я становилась сильнее, и Саймон верил в меня достаточно, чтобы я снова вернулась к соревновательной форме.

— Мила, я никак не могу это понять…

Саймон выставил вперед одну ногу, глядя на мой встроенный шкаф, заполненный одеждой, которую я никогда не носила.

— Понять что? — я посмотрела на своего лучшего друга, окрашивая свои ноги в ярко-красный цвет.

— В моей голове просто не укладывается, почему, Бога ради, ты не носишь всю эту потрясающую одежду?! — он начал что-то искать, пока не вытянул одно из моих любимых черных платьев и приставил его перед зеркалом к себе самому. — Если бы у меня были такие же сиськи как у тебя, такая задница и ноги от ушей, я бы таскал эту маленькую штучку каждый день, целыми днями!

— Я думаю, что ты скучаешь по вагине, Саймон, — я бросила в него подушку, на которой лежала, и захихикала. — У меня просто больше нет причин носить все это. Сейчас я такая скучная.

— Ты всегда была скучной, любимая. Прости, что огорчаю тебя, но ты можешь быть скучной и стильной, вместо того, чтобы быть в этих одинаковых спортивных костюмах и штанах для йоги, из которых ты отказываешься вылезать.

Он был прав. С тех пор как произошло все то дерьмо в день аварии, я стала ужасно скучной. Авария лишила меня всего: моих мечтаний, моего веселья, моей уверенности, моей мамы, всего.

— Просто я больше не вижу в этом никакого смысла, — я вздохнула, подправляя часть своей кутикулы, которую только что случайно покрасила.

Саймон снова фыркнул, скрестив ноги, он сел напротив меня, вырвал из моих рук лак и начал исправлять просто ужаснейше проделанную мной работу на ногтях ног.

— Слушай, мой сороковой день рождения будет в Gatsby’s в девять часов в среду. Давай, опрокинем по парочке коктейлей и зависнем на всю ночь, как тебе такая мысль?

— Как будто ты собираешься вытолкать меня из зоны моего комфорта.

— Уж лучше тебе поверить в это, и это будет просто потрясающе! — лицо Саймона засияло от предвкушения предстоящего торжества.

— Но какой для меня смысл даже делать попытку посетить бар для тех, кому больше двадцать одного? Ты забыл, что мне только двадцать? Еще несколько месяцев, но кому какое до этого дело?

Улыбка на губах Саймона стала еще шире, когда он заявил как ни в чем не бывало:

— Потому что это моя вечеринка, и я арендую место — мои деньги, мои правила, и одно из них — это то, что ты придешь. И это окончательно и бесповоротно! Потому что так сказал Саймон, дорогуша, — он подмигнул мне, прежде чем начать смеяться над самом собой.

Я проверила невероятную работу, которую Саймон проделал с моим лаком на ногтях, и ухмыльнулась.

— Ладно, думаю, что на вечер среды у меня теперь есть планы.

БРЕЙДЕН

Я зашнуровал свои коньки в свободной раздевалке, радуясь тому, что больше никто не появился и я мог ненадолго остаться наедине с самим собой до того, как через час начнется тренировка. Лед под моими коньками был недавно очищен и разглажен.

Эти несколько лет были очень сложными, и я понятия не имел, что я делал. Стать игроком в команде моей мечты было настоящим потрясением для меня, старания позаботиться о своей сестре, которая пыталась справиться со смертью моей матери, не имели успеха, а ненависть к отцу за то, что тот был за решеткой, вызывала только ярость. Все внутри меня любило те моменты на льду, когда кто-нибудь слишком злил меня, тогда я мог выбить из них дерьмо, а вместе с ним избавиться от собственной агрессии.

Мила умоляла меня поговорить с кем-нибудь, я сам знал, что это пошло бы на пользу, но крутые парни, которые играют в хоккей, не ходят к мозгоправам и уж точно они не позволяют узнать другим о том, что у них есть чувства и эмоции — это явный признак слабости, который позволил бы взять меня прямо за задницу моим же товарищам по команде.

Я врезался коньками в лед, помечая и разрезая его. Прохладный воздух окутал мою кожу, все вокруг было погружено в тишину. Одиночество причиняло столько боли: мысли и вопросы возникали из самых глубин, и я ненавидел каждую минуту, но потом рождались короткие мгновения прояснения и спокойствия, в минуты которых я, наконец, мог ощутить себя тем мужчиной, которым бы гордилась моя мама, и тем образцом для подражания, которого заслуживала моя сестра.

Одна из боковых дверей со стуком отскочила, вырывая меня из моих мыслей, и я зарычал, когда Гевин проскользнул в поле моего зрения. Этот несносный нахал зародил во мне желание ударить его, но он еще недостаточно разозлил меня, чтобы надрать ему зад — но это пока.

— Эй, Кокс. Пытаешься попрактиковаться немного в катании на коньках, чтобы перестать выглядеть, как чертова балерина на льду?

— Заткнись, Хейс. Разве тебе не надо было еще целый час целовать тренеру зад, до того, как начать раздражать всех?

— Пошел ты. Так не разговаривают со своим капитаном.

Я показал ему третий палец, пока изображал почтенный поклон.

— Как пожелаете, ваше капитанское величество.

— Придурок, — пробормотал он, выдыхая.

Мне понадобились все мои силы, чтобы не уложить его прямо там на катке, но я хотел сохранить свою работу и оскорбление товарища по команде, мягко говоря, не одобрялось, не говоря уже о капитане и долбанном сынке тренера.

Оставшуюся часть времени мы практиковали резкие остановки и прокаты спиной вперед — и все это в полной тишине. Я на самом деле не мог понять, в чем дело, — я знал, что ненавидел Гевина, но истинная причина мне была неизвестна. Это было не потому, что он был сыном тренера, мой отец тоже когда-то был известным игроком. Мы оба заслужили того, чтобы быть здесь, — он был чертовски хорошим игроком — но что-то в нем было не так.