Когда я смог прийти в себя, то увидел рядом с собой прелестное лицо еще совсем юной Анюты, на губах которой застыл алый ручеек крови, медленно стекающий вниз по белоснежной коже. Я понял, что она мертва, но быстрота происходящих событий не давали мне возможности переварить все эти мысли и поверить в случившееся.

Я услышал крики сержанта, его отчаянные выстрелы, но все происходило в каком-то тумане, в какой-то странной густой мгле, где все потеряло свои очертания и смысл. Реальность растворялась перед глазами, сменяясь совершенно незнакомой тьмой, куда я стал стремительно проваливаться, чувствуя, как жгучая боль разносится по всему телу, не давая возможности сделать хотя бы маленький глоток воздуха.

***

Зима в этом году выдалась холодной, слишком суровой и какой-то недружелюбной, чего не было в те далекие мирные годы. Снег казался слегка колючим и одновременно горячим, обжигал онемевшую кожу ледяными прикосновениями, царапал ее, будто пытался через созданные им ранки пробраться внутрь человеческого тела, наполнить каждую клеточку и поглотить последние капельки тепла. А тепло сейчас было намного ценнее, чем даже нетронутый паек, прячущийся где-то глубоко в кармане.

Я не мог ни о чем думать. Мое тело лишилось сил, лишилось всего того, что позволяло ему называться живым. Если вы пройдете рядом и взглянете на меня, то, наверное, решите, что я уже давно покинул этот мир. Возможно, так оно и есть. Может, я действительно уже мертв? Тогда почему чувствую биение своего еще слегка теплого юношеского сердца, которое отчаянно пытается разогнать горячую кровь по стремительно остывающему организму? Почему так ясно ощущаю свое слабое, но такое живое и настоящее дыхание?

Еще совсем недавно эти мысли и не смели проникать в мою голову, боялись коснуться моего некрепкого сознания. Я не знал, что такое боль, что такое голод, что такое смерть. Эти понятия виделись мне чем-то далеким, неосязаемым, несуществующим. Война была лишь на слуху, о ней мы слышали из десятых уст, но не могли представить, что сможем увидеть эту Особу вживую, почувствовать ее обжигающее дыхание и ядовитый взгляд. Мы были детьми, и любое проявление жестокости казалось нам чуждым. Но времена изменились, человеческий разум помутнел. Зло вторглось в наши дома.

Пистолет-пулемет, еще не успевший остыть после очередного выстрела, был единственным источником тепла, горячий металл приятно обжигал тонкий слой бледно-синей кожи, и я пытался как можно сильнее прижаться к нему, чтобы ощущать себя еще живым и готовым двигаться дальше.

Выстрелы, крики, дрожь земли — все исчезло. Повсюду стояла странная и незнакомая мне до сего дня тишина, такая красивая и пугающая одновременно. Впервые за долгие дни я услышал говорливых птиц, их радостный и живой крик. В их обществе, к счастью, нет чувства, похожего человеческую жестокость, глупую и бессмысленную. Мы убиваем друг друга просто так, веря в какие-то высшие цели, силы, а на конце пути сталкиваемся с неуправляемым хаосом, из которого, к сожалению, не в силах создать полноценное будущее, ради которого мы все уничтожали.

В эти минуты я слышу голос прошлого, он спокойный, нежный, ласковый. Чувствую далекие и до боли знакомые прикосновения матери, горячие, как мой верный автомат. Она успокаивает меня, смотрит с такой любовью, мудростью, уверенностью, что мое сердце от подобных мыслей забилось еще сильнее, разгоняя по умирающему хрупкому телу остатки горячей крови. Я чувствую тебя, мама. Пожалуйста, не уходи. Будь рядом. Я не хочу оставаться один. Мне очень страшно.

Начинает смеркаться. Где-то поблизости раздаются чьи-то тихие и удивленные голоса. Безликие фигуры повсюду, они медленно передвигаются, что-то ищут, высматривают. Я пытаюсь услышать в их голосах знакомые слова, но мой слух настолько ослабел, что даже пение птиц стало восприниматься мной обычным бесформенным шумом.

Мои пальцы вгрызаются в твердый острый снег, сочатся кровью, но они уже не чувствую боли, поэтому их движения ничто не сможет остановить, ничто не сможет преградить им путь.

Я ощущаю рядом с собой чью-то руку. Сначала по ошибке принял ее за кусок льда, но когда мои пальцы изучили этот лежащий рядом предмет, то узнали в них знакомые человеческие очертания.

С трудом повернув голову, я увидел рядом фигуру солдата. Было слишком темно, поэтому узнать в этом обездвиженном теле кого-то знакомого я не мог, чему был даже немного рад. Мне просто хотелось верить, что мои товарищи были живы.

Что мне теперь делать? Куда идти? О чем думать?

Весь этот хаос, царивший вокруг, теперь обитал в моем сознании, разбирал его по кирпичикам, без единой доли жалости. Единственное, о чем я мог думать, так это о собственной смерти, ужасом разносившейся вместе с кровью по ледяному телу. Я знал, что она близко, прячется где-то за деревьями, их темными силуэтами, похожими на ужасных монстров из различных древних легенд.

Я не помню, как смог подняться на ноги, но действия моего тела удивляли. Было трудно поверить, что в нем еще имеется сила, вера и желание жить. Сейчас мое сознание и собственное тело существовали отдельно друг от друга. Одно продолжало бороться, другое же сдалось и тонуло в выдуманных сомнениях. Наш разум не должен взять вверх над телом, тело знает, что нужно делать, чтобы выжить. Разум должен лишь давать небольшие подсказки, но не брать вверх над всем человеческим организмом, иначе нас ждет неминуемая гибель. Тело никогда не думает о смерти, никогда не сомневается, оно борется за жизнь, идет дальше и никогда не останавливается. И сознание должно брать у него пример.

Мои руки автоматически сжали огнестрельное оружие, механически перезарядили его и привели в полную боевую готовность. Эти движения я совершал так часто, что порой не замечал, как в моих руках оказывается орудие смерти и целится в появившегося на горизонте врага.

А ведь раньше я был совсем другим человеком. Я смутно помню те далекие солнечные дни.

Меня произвели на свет в обычной забытой богом деревне где-то вблизи Смоленска. Жителей здесь было немного. Молодые, в основном, уезжали в город, а старое поколение упрямо оставалось на насиженной земле, пыталось поддерживать свое медленно гниющее в объятиях времени поселение. Земля здесь была хорошая, не знала неурожая, поэтому деревня могла спокойно жить вдали от цивилизации и полностью себя обеспечивать. Но так продолжалось недолго. Вскоре власти полностью начали контролировать все наше хозяйство и сделали нас полностью от них зависящими. Деревня быстро потеряла свое неземное очарование, своих трудолюбивых и преданных людей. Больше никто не работал ради нее, все стали жить ради государства. Но так или иначе я любил те места, теплые, знакомые, пахнущие сеном и укропом.

Недавно наши войска были в этих местах, поведали мне об обстановке в моей родимой земле. Все те любимые запахи материнской деревни сменились ядовитым ароматом дыма, крови, поджаренного человеческого мяса. Великолепные зеленые места навсегда засыпаны пеплом и покрывалом смерти. Мир объят хаосом, все тепло сменилось холодом, и нам негде от него укрыться, он повсюду, в каждом доме, в каждом человеческом теле.

Я иду вглубь леса, с трудом преодолеваю глубокие окаменевшие сугробы в своих дряхлых ботинках. Каждый шаг дается мне с нестерпимой болью, но я не останавливаюсь, надеюсь найти свое последнее пристанище в самом укромном и тихом месте, там, где нет тех загадочных голосов и трупного запаха. Я трусливо бегу вперед, не замечаю, как плачу, плачу от бессилия, неутихающего ужаса, без остановки преследующего меня, боли, мечтающей с криком вырваться наружу. Внутри меня было столько эмоций, столько слов, но я все упрямо держу внутри, как что-то токсичное и взрывоопасное.

Боже! Почему ты не хочешь убить меня быстро? Почему заставляешь страдать? Почему не даешь умереть спокойно? Почему заставляешь бежать от самого себя?

Но мое тело, в отличие от моего помутненного рассудка, настырно цепляется за жизнь, смело идет вперед, разрывая израненными ногами толстый слой белоснежного снега, на котором виднеются пятна запекшейся крови и легкий слой копоти, медленно сыплющийся с покрытых густыми свинцовыми тучами небес.