Час этот настал. И битва началась Последняя, жестокая. И последствия её для многих, живущих в расчёте на то, что “авось” пронесёт в тысячный раз, будут непредсказуемы и ужасны. Нужно, отринув всё мешающее, помочь Земле и людям, забыв о себе, с истинным смирением взять эту ношу на плечи и нести её добровольно, не боясь ответственности, не смущаясь никакими трудностями. Мы призываем вас к Подвигу. И верим, что Зов наш будет услышан многими. Осталось сделать лишь маленький шаг: поверить в себя, в собственные силы, ринуться в бой со всем отжившим, тёмным, встречая с радостью приход новой Эры, нового времени. Имя которому: Будущее.

Надо только, распахнув свои сердца, устремиться неудержимо вперед, забыв о себе во имя самого светлого и прекрасного, что есть на Земле, в Космосе, в Безпредельности*. А это так трудно. Но иначе невозможно. Иного Пути нет – только через собственное Сердце, преодолев себя, можно чего-то достичь.

Вперёд неудержимо стремятся наши Сердца, воспевая, славя, благословляя приход Нового Времени, которое дарует Великое Освобождение.

Шлю вам живую воду, промыть очи и уши, и чудо претворится, и явится мост красоты в новый путь.

“Л. С. М.”

В то утро, идя на работу, я неловко оступился, упал и ушиб ногу. Падая, на склоне горы заметил вход в пещеру. Павел Иванович, которого все звали Доктором, не разрешил мне задержаться и осмотреть её, и был прав. К вечеру нога распухла и я с трудом вернулся в лагерь, отвергая предлагаемую помощь.

Два дня помогал Ане готовить обед, прыгая на одной ноге и, скорее всего, только мешая ей. А когда мне стало немного лучше, пошёл на работу, взяв с дяди обещание, что мы непременно осмотрим пещеру в этот же день. Моё разыгравшееся воображение рисовало одну картину заманчивее другой. Но, потратив на поиски пещеры около часа, мы ничего не нашли.

– Может быть, ты за пещеру принял что-то другое? – высказал предположение дядя.

Я был убеждён, что не мог ошибиться. И мы решили ещё раз подняться по крутому склону высокой горы, поросшей кустарником, с удвоенным рвением осматривая всё вокруг. Дядя шёл немного в стороне, Доктор же отстал.

Вдруг, прямо передо мной сильный порыв ветра пригнул колючий кустарник, неожиданно открыв вход в пещеру. Крикнув дяде, я заспешил к ней, обогнув кусты и, войдя, долго ждал, чтобы глаза привыкли к темноте. Но разглядеть что-либо мне не удалось.

Пришлось выйти из пещеры и дожидаться Доктора, который с трудом поднимался к нам и, дойдя, присел отдышаться. Он был недоволен и не скрывал этого.

– Ну что, ничего не нашли? – допытывался он у нас. – Я так и знал. Заставили старого человека лезть бог знает куда – глядишь, альпинистом станешь!

Его ворчливый тон меня рассмешил – я знал, что Доктор по-настоящему не умеет сердиться.

– Ты лучше скажи нам, фонарик у тебя? – вкрадчиво спросил его дядя.

– Да, а что? Неужели нашли?

И он, не усидев на месте, быстрее нас ринулся вперёд. Мы поспешили за ним.

Длинный коридор, постепенно сужаясь, расходился в разные стороны, и мы, не сговариваясь, повернули направо. Мы вошли в большой зал овальной формы с высоким потолком. В центре зала на возвышении стояла каменная чаша.

У меня появилось ощущение, что мы там были не одни. Словно в ответ на мои мысли, я услышал тихое-тихое пение, слов нельзя было разобрать. Подумав, что мне это показалось, я продолжал рассматривать заинтересовавшую меня чашу, выполненную с большим мастерством. Но пение стало громче, и уже явственно слышались необыкновенно красивые мужские голоса. Они исполняли гимн, торжественный, сдержанный, в котором чувствовалась небывалая сила и мощь. Меня пронзил трепет – это вступили женские голоса. Они внесли столько мягкости и нежности и придали пению такую выразительность и законченность, что я застыл, весь превратившись в слух.

Пение затихало и, когда прозвучали последние звуки, зазвонили колокола. Их переливчатый, радостный звон раздавался так громко, осязаемо, что я огляделся вокруг, пытаясь понять, откуда звон, и увидел, что в пещере стало светло. Серебряные и золотые светящиеся нити переливались вокруг, то, исчезая, то, вспыхивая вновь, становясь ярче. Перед нами появилась немного размытая, нечёткая высокая человеческая фигура в белоснежном плаще, опирающаяся на посох, закрученный на конце в большую спираль, от которой во все стороны брызнул такой яркий свет, что мне показалось, будто я ослеп.

Только спустя некоторое время я решился открыть глаза, но ненадолго – мне было больно от нестерпимого блеска. Весь наполненный новыми для меня ощущениями и не умея их объяснить, я растерянно оглянулся в поисках дяди и Доктора и, увидев их раскрасневшиеся лица и радостные улыбки, немного успокоился. Лишь тогда я почувствовал, как пылают мои щеки, а в груди как будто горит огонь.

Стены пещеры раздвинулись, потолок исчез, и я оказался перед высоким овальным столом с куполообразной крышкой, по бокам которого в высоких подсвечниках горели свечи. На меня смотрели необыкновенно красивые, но вместе с тем строгие, и даже суровые, лики трёх старцев с белоснежными бородами, глаза их сияли неземной любовью и добротой. Заглянув в них, я склонился в глубоком поклоне, испытав сердечный трепет, более сильный, чем в первый раз. Когда я поднял голову, то увидел, что со стола исчезла крышка, и перед моими глазами всего лишь на секунду появился ослепительный камень необыкновенной формы и красоты, взглянув на который я испытал сильную физическую боль, но она была несравнима с теми легкостью и радостью, которые переполняли меня. Я почувствовал, что становлюсь невесомым, казалось, ещё немного, и я взлечу. Эта смена ощущений была настолько сильна и непривычна, что я с трудом устоял на ногах и наверняка бы упал, если бы меня не подхватили сильные руки. Немного времени спустя я увидел, что рядом со мной стоит дядя, больше в пещере никого не было, лишь мягкий свет струился и переливался вокруг, подтверждая, что это был не сон. Я заметил, что в высокой чаше горит огонь.

Мы покинули пещеру, не говоря ни слова, и присели тут же на земле, недалеко от входа. Прошло время, прежде чем я обрел способность вымолвить слово, с удивлением смотря на дядю и Доктора, узнавая и не узнавая их. Глаза их сияли, переполненные такой любовью и добротой, что я физически ощущал идущее от них тепло.

– Что это было, дядя? – спросил я взволнованно.

– Ты можешь теперь видеть Духовным Зрением, Алёша, – объяснил он мне, – это было видение, тот Дар, который открывается подготовленному сознанию, способному вынести всю красоту форм и совершенство красок, недоступных обычному земному зрению.

– А я подумал, что это плод моей фантазии, – ещё не до конца придя в себя, сказал я, чем их рассмешил. – Значит, и вы видели то же самое. Высокую фигуру в белом, старцев, этот камень, от которого я чуть не ослеп…

– Не совсем, – улыбнулся дядя, – фигуру – да, а старцев и камень показали только тебе. У доктора больше развито так называемое чувствознание, и он прочувствовал всё сердцем.

– А что мне теперь делать, как быть?

– Ты готов к большой работе, Алеша, – продолжил дядя.

Я слушал его внимательно, чувствуя, как каждое слово западает мне в душу.

– Но ты должен помнить, что не имеешь права использовать этот Дар в корыстных целях, чтобы не причинить кому-либо вреда. Только помогая людям, открывая сердце и отдавая всю свою любовь, ты можешь идти вперед, совершенствуя свой Дух. И другого пути отныне для тебя быть не должно.

День клонился к вечеру, когда мы вернулись в лагерь. Я был молчалив, боясь неосторожным словом нарушить торжественность, безграничное счастье и внутренний покой, которые переполняли меня. Заново переживая увиденное, я интуитивно чувствовал, что с этого дня у меня начинается совершенно другая, необыкновенно трудная жизнь. И размышлял о том, достоин ли я этого доверия…