— Как все? — не согласился Андрей. — А клады восемнадцатого-девятнадцатого веков, разве они менее интересны?

— С середины восемнадцатого столетия число кладов уменьшается ненамного, но они становятся значительно мельче, — сказал Александр Григорьевич. — Надеюсь, вы догадываетесь почему?

— Банки! — не задумываясь, выпалил Игорь, видать, вошедший в роль первого ученика.

— Совершенно верно, — подтвердил Александр Григорьевич. — С созданием банков в тысяча семьсот пятьдесят четвертом году для дворян и купцов отпала необходимость хранения денег в кубышках. А крестьяне, ввиду усиления крепостной зависимости, стали значительно беднее. Поэтому и клады их в основном состоят из медных монет, и для историков они малоинтересны. Впрочем, один клад в Москве, относящийся ко времени царствования Екатерины Второй, напоминает историю в духе Стивенсона...

— Это на территории бывшей Даниловской мануфактуры? — блеснул глазами Максим Иванович.

— Вот именно, — кивнул Александр Григорьевич. — При раскопке одного из земляных бугров, расположенных на территории фабрики, были найдены тридцать четыре медные копейки времени Екатерины Второй. Но самое главное — рядом находились человеческий череп и кости, железные ножные кандалы, медные пуговицы.

— Ой как страшно! — воскликнула Лариса. — Что же это могло быть?

— Трудно сказать. Возможно, убили бежавшего из тюрьмы заключенного и, не обыскав его, тут же похоронили.

— Ну а в двадцатом веке, наверное, тем более никаких интересных кладов не было? — спросил со вздохом Василий.

— Вот тут вы ошибаетесь, молодой человек, — улыбнулся археолог. — Были находки, причем в стоимостном выражении гораздо более дорогие, чем древние.

— Как же это? — удивился Василий.

— А очень просто: после октябрьской революции из Москвы бежало немало капиталистов. Однако многие из них верили, что революция — это ненадолго, и закапывали часть своих сокровищ.

— Даже сокровищ? — скептически заметил Василий. — Это как в «Двенадцати стульях»?

— Именно, — серьезно кивнул головой археолог. — За примерами далеко ходить не надо. Уже в наши дни, в августе семьдесят второго года, на Марксистской улице, на месте снесенного дома, школьники заметили торчавшую из земли бутылку коричневого стекла с притертой пробкой. Внутри бутылки оказалось тринадцать драгоценных предметов: кольца с многочисленными бриллиантами, брошь, серьги, кольца из золота и пластины, усыпанные драгоценными камнями.

— Это же, наверное, миллионное состояние! — воскликнул Красовский.

— Не знаю, не интересовался, — сухо ответил Александр Григорьевич. — С точки зрения историка наиболее ценная вещь в этом кладе — брошь с рубинами и алмазами, изготовленная в восемнадцатом веке.

— Не иначе, какой-нибудь князь или граф припрятал, — уточнил Василий.

— Может быть. Могу еще курьезный случай рассказать, — улыбнулся археолог. — В жилом доме на Тверском бульваре, принадлежавшем до революции банкиру, при замене полов обнаружили три слитка. Долго никто не догадывался, что они золотые. Мужчины с их помощью распрямляли гвозди, а женщины, когда кипятили белье, прижимали крышки кастрюль. И только через несколько месяцев случайно было обнаружено, что это червонное золото, причем каждый слиток был по два с половиной килограмма. Жильцы сдали их государству, получив приличное вознаграждение. Ну и кстати, завершая свой рассказ о такого рода находках, хочу сказать, что сюжетная завязка прославленных «Двенадцати стульев» отнюдь не фантастична. Совсем недавно, правда, не в Москве, а в городе Лодейное Поле Ленинградской области, при ремонте старинного стула столяры обнаружили газету, в которую была завернута крупная сумма денег в иностранной валюте. Газета была от четырнадцатого ноября тысяча девятьсот восемнадцатого года.

— Гениальное предвидение? — хмыкнул Красовский. — А Валентин Катаев в своей повести «Алмазный мой венец» освещает эти события несколько по-иному: он «уступил» придуманный им сюжет Ильфу и Петрову за золотой портсигар.

— Ну что ж, это лишний раз подчеркивает, что писатели ничего не придумывают, а черпают сюжеты из жизни, — назидательно ответил Шапошников. — Александр Григорьевич, от имени всех членов КЛИО разрешите поблагодарить за очень интересный рассказ!

Члены клуба бурно захлопали, Александр Григорьевич в ответ шутливо-нарочито раскланялся.

— Александр Григорьевич! — не унимался Шапошников. — А почему вы никак не прокомментировали последнюю находку, то, что лежит на этих стендах?

— Мы тут посоветовались с Максимом Ивановичем и решили, что не следует сковывать вашу пытливую мысль...

— Как это? — не понял Игорь.

— Ну что здесь непонятного? — вступил в разговор Максим Иванович. — Вы теперь знакомы с историей кладов. Попробуйте теперь сами установить, кто был владельцем клада. Ну, кто смелый?

Красовский поднял руку:

— Можно, я? Тем более что был, так сказать, у истоков этой находки.

— От скромности не умрешь, — хмыкнул Шапошников. — Впрочем, давай. Если запутаешься, поможем.

— Давай, Андрей! — поддержал и Дутиков.

Красовский прошел к стендам.

— Можно с полным основанием утверждать, что клад был захоронен не раньше тысяча семьсот сорок пятого года, потому что именно этим годом датируется самый поздний рубль Елизаветы Петровны. Владелец клада был человеком состоятельным и солидным. Об этом говорит место захоронения — печь с зелеными изразцами. Такая печь не могла быть в простой избе посадского человека. Что, разве не так?

— Нет, почему, — заметил Максим Иванович — рассуждаешь логично. Но...

— Что «но»? — вдруг насторожился самолюбивый Андрей.

— В составе самого клада тебя ничего не смущает?

— Вы имеете в виду сочетание копеек с рублями и даже золотыми монетами?

— Вот именно. Я уж не говорю об алмазной табакерке и восточном кинжале.

— Конечно, такое сочетание носит странный, я бы сказал, случайный характер, — раздумчиво сказал Красовский.

— Становится теплее, — улыбнулся Александр Григорьевич.

— Скажем так: владелец клада не был скупым рыцарем, который копил богатства всю свою жизнь, — продолжал размышлять вслух Красовский. — Более того, создается впечатление, что монеты и вещи, находившиеся в шкатулке, принадлежали разным лицам. Скажем, копейки копил ремесленник или зажиточный крестьянин. Рубли могли принадлежать купцу, а табакерка — какому-то знатному вельможе. А раз так, то попали они в шкатулку нечестным способом.

— По пословице «От трудов праведных не наживешь палат каменных», — добавил в порядке поддержки Александр Григорьевич.

— Значит, можем утверждать, что это клад разбойника или крупного вора, «домушника», — осмелел Красовский.

— Интересная версия! — загорелся Дутиков. — Есть возражения?

— Есть, — сказал Игорь. — Андрей сам говорил, что такая печь могла находиться только в состоятельном доме. А ведь разбойники, насколько я знаю, не имели собственных «палат каменных», да еще в центре Москвы. Если бы нашли этот клад в глухом лесу или на заброшенной старой мельнице, было бы ясно, что клад закопал атаман разбойничьей шайки. А тут получается, что разбойник-то был, так сказать, легальный.

— Легальный, может быть, и легальный, — заметила Лариса, — однако он, несомненно, боялся разоблачения и ареста. Иначе зачем прятал так тщательно клад?

— Причем не только тщательно, но и второпях, — сказал Красовский.

— Почему ты так думаешь? — заинтересованно спросил Дутиков, который явно увлекся детективным сюжетом.

— А вы помните, с чего начались наши поиски? С монеты, которую нашел Василий, точнее, его младший братишка. Она, видимо, выпала из шкатулки, когда хозяин замуровывал ее в основание печи. Дело было наверняка ночью, вот хозяин и не увидел монету. Она попала в следующий слой кирпича, а потом, со временем, грунтовые воды вымыли ее на поверхность. Похоже?

— Логично, — согласился Дутиков.

— Ну что, будем подводить итоги? — сказал Максим Иванович. — Итак, клад принадлежал разбойнику, который занимал легальное положение в обществе и тем не менее боялся разоблачения. Дело в том, что именно в Москве и именно в середине восемнадцатого века жил такой человек. Крупный преступник, он в тысяча семьсот сорок первом году вдруг пошел служить в полицию. С его помощью были арестованы несколько сот представителей преступного мира в Москве. Однако и сам он через несколько лет был арестован и сослан на каторжные работы. За что и почему — до сих пор остается загадкой, которую я и предлагаю разгадать членам КЛИО. Годится?