– Всё, всё, валю! Базар окончен. – Скрип пружин, шелест одежды и звук застёгивающейся ширинки. – А эт кто? Видок со стороны жопки что надо! Подружка твоя? Она тоже шлюха?

Я покраснела, с силой сжав руки в кулаки.

– Вы в паре работаете? Почём у вас двойной анал?

– Ты чё, придурок, непонятливый? На х*й пошёл!

Я вовремя успела отскочить в сторону. Чисто интуитивно. Потому что в полуметре от меня пролетел тяжёлый, кожаный ботинок, а следом, кубарем, как колобок, покатился этот целлюлитный мудак.

Врезался в дверь и, матерясь, исчез в коридоре.

– Фух! За*бали вот такие вот уроды! Не обращай внимания, дорогая. – Выдохнув, Карина заперла дверь на замок, подобрала пачку купюр, которая выпала из штанов недоноска, быстро спрятала деньги под матрац. – Присаживайся. – Кивнула на трёхногую табуретку. Единственную, практически целую вещь, среди прочего поломанного хлама. – Чай, кофе? – Кивком указала на грязную гору немытой посуды, с остатками протухшей, позеленевшей еды, разбросанную на таком же трехногом столе.

– Нет, спасибо. – Аппетит напрочь пропал.

Пожав плечами, подруга плюхнулась на кровать, забросив ногу на ногу, собираясь закурить, как вдруг, за соседней стенкой заиграла громкая, бесноватая музыка, заставляя меня вздрогнуть, попятившись назад.

– Бл*ть! Совсем уже охуели?? – Карина вдруг подскочила на месте, будто её контузило, запрыгнула на кровать и принялась гатить кулаками по стене. – Только вздремнуть собралась. Устала, как проклятая! Да ещё и башка с утра разрывается! Вырубайте! На хер! Своё! Говно! – Верещала, как резанная, продолжая избивать стену руками и ногами, тем самым, ещё больше заставляя меня нервничать.

Похоже, в общаге комнаты были сделаны из картона, а те, кто строил здание, никогда не слышали о такой мелочи, вроде шумоизоляции.

В ответ на тумаки, послышались резкие маты. Не просто маты, а настоящие угрозы с кровавой расплатой.

Я уже всерьёз думала бежать из этой чёртовой клоаки как можно дальше, потому что хуже дня, после ареста любимого, я ещё не ведала.

Уж лучше переночую на вокзале. Там, по крайней мере, тихо, тепло и воздух почище. В таком опасном месте, типа общежития для малоимущих, точно не следует оставаться.

Я даже не заметила, как отступила к двери, инстинктивно обняв живот руками, чувствуя неприятную, тянущую боль.

Так!

Главное не нервничать.

Всё будет хорошо! Обещаю, малыш. Обещаю!

Но вскоре, громкость поубавили.

Карина всё-таки закурила, а я поморщилась, скривившись от гадкого дыма, быстро заполнившего комнату. Более того, я почувствовала, как к горлу подскочил сегодняшний ужин.

Только не это!

Бросилась к окну, распахнула настежь, пытаясь отвлечься, глубоко вдохнула свежий воздух.

– Ты чё? – Карина закашлялась.

– Я в положении, Карина.

– Ни хера! – Она быстро потушила, бычок, махнула какой-то тряпкой в воздухе, разгоняя дым, а затем быстро бросилась ко мне, обняв за талию. – А это точно? Ты писала на палочку?

– Писала! И на палочку, и в баночку! И кровь сдавала! – по щекам покатились слёзы. Уткнувшись в плечо подруги я разрыдалась, как последняя слабачка.

– Ну тише, тише! – погладила по спине, ты не первая и не последняя. Если тебе станет лучше, я тоже залетела.

– Что? – оторвалась от плеча, взглянув в её, прожжённые жизнью глаза.

– Да у нас, подруга, видать двойной залёт. – Засмеялась, якобы подбадривая глупыми шуточками.

– Не может быть! Какой у тебя срок? Так значит… Боже! Хорошо, что я не одна такая… Брошенная, никому ненужная. – Выдохнула. Не знаю почему, но от слов подруги заметно полегчало.

– Никакой. – Прыснула. – Я сделала аборт. И спираль поставила. Это ж надо было так лохануться! Век помнить буду. Идиотка!

– Ты дура! Зачем??? Что же ты наделала?

И радость сменилась острой, чудовищной болью, а глаза снова ослепли от слёз.

– Я не смогу растить. Одна. У меня рядом никого нет. Что я скажу ребенку, когда он подрастёт? Что его папаша зек и убийца? Который послал мать к чертям, а сам сел за решётку? Работы у меня нет, богатеньких родственников тоже, мать швырнула в приют ещё тогда, когда мне едва исполнилось пять, а сама продала душу самогонке. Учёбу я, влюблённая кретинка, бросила, с замиранием сердца поверив ублюдку в наколках, что он будет меня обеспечивать до самой кончины. В общем, едва свожу концы с концами! Вот, дорогуша, полюбуйся, как я живу! – правый рукой окинула перевёрнутую вверх дном комнату, – А! Красота! Нравится? И ты хочешь, чтобы в этом гадюшнике, среди шприцов и голых членов, рос мой малышонок?

Я ничего не смогла ответить. Язык будто приклеится к нёбу. Внутренне, меня убивало, разрывало и одновременно кромсало, на тысячу рваных частей.

От боли. Горя. Безвыходного положения. От кошмарной ситуации, в которую нас обоих, затянуло лавиной безысходности.

Карина глянула на меня исподлобья, вытерла слезы своими шершавыми пальцами, с облупленными ногтями, выкрашенными в красный цвет, а затем грубо ударила меня в самое сердце. Своими бесчувственными, но такими логичными словами:

– Тебе тоже советую… сделать ЭТО.

– Нет! – всхлипнула, схватившись за живот, – Он живой, он все чувствует!

– Глупости. – Отмахнулась. – Это просто сгусток из крови и тканей. Ничего ещё не соображает. Ты многое помнишь, когда тебе было три недели в утробе?

– Ты не понимаешь…

– Это ты не понимаешь. В какое дерьмо себя толкаешь.

Мы могли спорить с ней до самого утра, или целую вечность! Но меня ей не переубедить! Однако, наш диалог прервался настойчивым стуком в дверь.

– КАРИНА! КАРИНА! – голос мамы.

Черт!

Только этого не хватало!

– Открывай! Живо! – а это… это уже был голос ублюдка Виктора.

– Твою ж мать! Соня! Помоги! – завопила, седея прямо на глазах, схватившись за волосы. – У меня полкило кокса под кроватью! Мать вашууу! Заправь постель, быстрее, а я смою всё в унитаз!

Карина бросилась в ванную, вытащив из-под кровати какой-то белый мешочек с мукой, выпотрошила содержимое пакета в унитаз, быстро натянула на себя джинсы и толстовку, пока я, ногами пинала использованные презервативы под кровать, одновременно застилая постель с грязным, замызганным покрывалом, от которого несло протухшим яйцом.

– Это ты бля привела сюда этого недоделанного уё*бка? – с ненавистью и страхом в расширенных зрачках.

– Прости. Я не хотела.

Ещё бы минута, и они бы вышибли дверь.

Пришлось открыть.

– Соня! – Мама бросилась ко мне на шею, но я отскочила от неё как будто получила сильный удар по лицу. – Ты в порядке? Доченька? Господи! Прости меня! Простииии! – и давай рыдать, сдавливая меня, брыкающуюся, сопротивляющуюся, в удушающих тисках, – Я думала… Думала та машина… Тебя сбила. – Схватилась за сердце. – Ох…

Пока мать разбиралась со мной, Виктор тщательно сканировал взглядом комнату, будто догадывался, что здесь что-то неладно. Карина стояла в стороне, прижавшись к стене спиной, стучала зубами и подрагивала, как будто подхватила сильную лихорадку. А моя мама… у неё закружилась голова, да и лицо окрасилось в странный бледно-зелёный оттенок.

Виктор отвлёкся от изучения комнаты. Вовремя подоспел, подхватив мать на руки.

– Воды! Дайте ей воды!

***

Через несколько минут маме полегчало. Не знаю точно, была ли это постановка, или ей реально стало плохо, но на меня подействовало. Больше всего подействовали её, такие искренние, извинения.

– Ты вся промокла. Тебе ведь нельзя. Надо себя беречь. – Лепетала что-то сверхъестественное, пока мы с Виктором тащили её к машине. – Поехали домой, доченька. Ты ведь меня не бросишь? Не оставишь одну? Прошу! Умоляю. Не бросай. Я ведь так сильно тебя люблю. Я умру без тебя. Ты – моя жизнь. – Рыдала, крепко-крепко держала за руку.

И я разрыдалась.

Потому что поняла, что не смогу её вот так вот взять и бросить. Уйти насовсем. Навсегда. Бесследно. Она ведь себя погубит. Сопьется, обкурится, с крыши сиганёт. Она ведь моя мать… Мать-одиночка. Сама меня растила. Воспитывала. Заботилась. Мы не выбираем себе родителей. Но они наше всё.