====== I. Пёся ======

— Раньше не было ни времени, ни пыли, ни травы, ни были… Раньше не было ни Солнца, ни Луны, ни неба, ни земли… Родилось все по воле Матушки… Любовью мир она сотворила, после жизнью наделила, лишь слегка дунула и вот уже видно Луну юную, да Солнце ясное, никогда не гасное. Матушка кивнула, вздохнула и древо посадила, что корнями Нижний мир обвило, ветвями небеса сокрыло. С Древа того жизнь идет, да туда же возвращается, как оно обратно призовет…

— Пё-ё-ё-ёся!

Не шевелится сказительница, не слышит она крика с улицы. А вот девка одна подрывается, торопливо укладывая на лавку веретено.

— Пё-ё-ё-ё-ёся!

Торопится девчонка, да с пряжей осторожно надо обращаться — нитку порвешь и работа испорчена. Смотала напряденное в клубочек, в корзинку сунула. Вылетает она из девичьего дома на улицу.

— Тут я, бабушка Ивушка!

— Я тебя зову-зову! — Старица за косу девку хватает и за собой волочет, словно собачку на веревке. Та послушно следом бежит, носом виновато шмыгает. Старуха ей вычитывает:

— Я тебе говорила, что прясть будешь только вечером? Говорила? Кто будет мне помогать?

— Так вечером бабка Снежа спит, сказки не рассказывает… — Обиженно бормочет девчонка.

— Я те расскажу! Щас придем, и расскажу хворостиной по заднице!

— Бабушка Ивушка, ну я правда только сказку бы дослушала, клубок закончила и прибежала бы…

— Ты еще и оговариваешься?! — Бабка ловко дергает девицу к себе поближе за косу и — за ухо ее, за ухо, чтобы воспитывать было удобнее. Пёся, здоровенная, как сосна, вдвое складывается, трусит за бабушкой, нагнувшись, да в глаза ей пытается виновато заглянуть. Ну чисто собачонка провинившаяся!

— А ну пошли! И сегодня будешь всю ночь дома сидеть, мне помогать, травы разбирать!

— А гулянья?!

— Да кто на тебя польстится-то такую! — Клацает крепким еще зубом старуха. — Раз аж родителям не нужна была!

— Да я только посмотреть хотела…

— Насмотришься еще! — Волочет уверенно бабка девицу за ухо к домику на отшибе. Две девицы, грядки полющие, вскакивают и поклон земной бабке отвешивают.

— Что, Пёська опять в деревню бегала? — Спрашивает одна. И как зыркнет сердито в сторону Пёси!

— А ты, Радка, лучше бы за нею смотрела, авось сеструха твоя и не бегала бы! — Тут же отвесила затрещину любопытной девахе бабка. Тык Пёсю носом в грядки — и в дом поковыляла, на клюку опираючись.

Рада затылок ушибленный потерла, да как схватит провинившуюся за косу, на руку намотав:

— Не сеструха ты мне, а подкидыш мерзкий!

— Бабушка Ивушка нас всех сестрами зовет, значит, сестры мы! — Упрямо шипит в ответ Пёся, из захвата выкручиваясь. Радка тоже — тык ее лбом в грядку.

— А ты пасть не разевай, седьмая из семи, утенок гадкий, перестарок незамужний!

— А вокруг тебя будто мужики мухами вьются, отгонять не успеваешь! Сама видела, как ты за пастухом бегала! — Отговаривается Пёся, косу из чужих рук выдернуть пытаючись.

— Тебя вообще замуж не возьмут — никто не осмелится!

— А вот и возьмут! И муж будет у меня самый храбрый! — Отгавкивается девчонка.

— Никакой дурачок не возьмет себе седьмую дочь, несчастья не захочет приманивать!

— Сейчас как всех отхлестаю розгами! — Голос старухи из дома грозит.

Три сеструхи лаяться перестали, Радка косу отпустила с неудовольствием, за сорняки взялась. Вскоре кончилась трава сорная, Пёся к колодцу за водой помчалась, а старшие взялись тесто к празднику месить. Как раз вечером пирог готов будет.

Идет от колодца Пёся с ведрами на коромысле, под ноги смотрит, голову не поднимает — себя жалеет. В уголочек бы забиться, да поплакать всласть, но если приметят, что ревет она — сеструхи засмеют-затравят, а бабушка подзатыльников надает.

Принесла домой воды Пёся, присела отдышаться на порожке.

— Пё-ё-ё-ёся!

— Здесь я…

— У Златки корова доиться не дает, лягается. Иди, посмотри!

— Хорошо, бабушка…

Зыркнула сердито Златка на молодую травницу, но в хлев пропустила. Вздохнула Пёся. А раньше колотили, когда приходила по бабкиному поручению, говорили: «Седьмая дочерь беду пророчит!», гнали прочь от дома, молоко прятали, думали, она одним взглядом его скиснуть может заставить. Да только вот у Жданки и Радки козы-коровы брыкаются, бодаются, да лечиться не дают, а у нее — послушные и ласковые, да и хворь она угадывает лучше сестер названных… Бабка Ивушка еще иногда говорит, что мол, руки у нее добрые и быть ей травницей. А сеструхи бьют за то смертным боем…

У коровы-то нога задняя разболелась, вот и брыкалась она — больно ей было, когда люди заставляли на месте стоять, не двигаясь. Пёся повязку с облепихой наложила на колено горячее, морду погладила, сама подоила, чтобы проверить, правда ли дело в ноге было. Стоит кормилица, на Пёсю умным глазом косит, вздыхает благодарно, вымя подставляет.

— Нога у нее болела, хозяйка, вот, молоко ваше!

Смотрит Златка недобро на Пёсю, молоко за спину прячет.

— Бабке своей передай, — цедит недовольно, да кулечек со свежим творогом передает.

Помчалась домой Пёся. Отдала творог. Бабушка Ивушка с удовольствием на подарок покосилась. Кивает:

— Молодец, Пёся! Иди, ягод пособирай!

А Пёсе только того и надо. Схватила лукошко и в лес. Рано для земляники да малины, но жимолость есть уже, самое время ее собирать — полезная она и вкусная. Набрала Пёся лукошко, но домой-то идти не охота, сеструхи опять сердиться будут, что над ними в деревне смеются, мол, неудачная Пёська и то лучше их лечит.

Снова в деревню Пёся пошла. Спряталась за девичьим домом, где пряли, ткали, вышивали — бабку Снежу со сказками еще послушать. Вот знает она, Пёся, все истории эти почти на память, а все равно нравится! И про Море-Окиян, земли Берендеевы окружающее, и про Столицу, которая далеко-далеко, месяц идти будешь — не дойдешь. И про то, как Змии девиц воровали, и про Медведушку, который невест себе искал, и про богатырей, и про ведунов могучих, что облик любой накинут, хоть волчью шкуру, хоть медвежью, хоть перья соколиные! И про богов изначальных, про то, как Перун Сварожич в жены Лелюшку-Полелюшку брал и про…

— Пёська! Тебе бабка что сказала?!

Пёся только пискнула испуганно, Жданку с корзинкою увидев, лукошко схватила и домой.

— Бабушка Ивушка, принесла, вот!

Смотрит, прищурившись, да Пёся и сама понимает — коса растрепалась, рубаха по подолу грязная, а на лице — царапка от ветки противной.

— Я ничего, бабуль!

— Ничего она… Иди, травы разбери, а потом ткать будем.

— Бабушка Ивушка, а может, я постирать сбегаю, а?

— На гулянку посмотреть хочешь? — Сердито косится на непоседливую Пёсю старуха. — Не пойдешь ты, сказала же!

Расстроена Пёся, хоть плачь, но с бабушкой спорить нельзя — она в доме хозяйка. А Даждьбог уж и солнышко ясное под Землю увозит, речка алым вспыхивает, искрится, девки по домам лучшие рубахи да поневы надевают, косы плетут, чтобы через костры идти прыгать, венки по воде в честь праздника пускать, на суженого гадать. А Пёся дома сидит, с бабкой старой — не повстречать так своего единственного!

====== II. Жертва ======

Проснулась Пёся, как привыкла — до рассвета, на улицу вышла, потягиваясь, косточки разминая. Холодно да сыро! Начинается лето только, за уши еще хватает морозцем. Умылась росой девица, смотрит тоскливо в сторону полей, где всю ночь прошедшую подружки веселились. И тут слышит — шум какой-то от деревни идёт, плачет, вроде, кто-то. Накинула Пёся душегрейку бабкину, чтоб не продрогнуть окончательно и помчалась на плач. Вся деревня уже в центре собралась, стоят мужики, перешептываются, а две девки ревут-надрываются — знала их Пёся, дочка кузнеца, да внучка сказительницы.

— А случилось-то что? — Спрашивает шепотом Пёся у пацаненка мелкого — семь лет ему, а ушлый — что уж лесной. Черноокий, чернобровый, на батюшку совсем не похожий. Чуж кличут — не зря же за год до рождения его через деревню купец проезжал, красавец черногривый да смуглый, на сеновале ночевал, да не один, видать.