В том, что нам пришлось прятаться в офисе, нашелся свой плюс – там мы могли отвечать на звонки, приходившие на общий номер заведения. Несколько человек позвонили: «А кто сегодня играет?». «KISS играют, обалденная группа, приходите обязательно!»

Когда мы наконец вышли на сцену, то увидели примерно человек тридцать пять. Эйс взглянул в зеркальную стенку бочки Питера на свой грим, который начал осыпаться.

А все-таки публика приняла нас хорошо, вопреки тому, чего мы ожидали после угроз вышибалы, который, кстати, видел нас еще без костюмов и грима. Некоторые, конечно, фыркали, но в основном людям просто было любопытно. Буквально когда мы вышли, они осознали два момента. Первый: мы это всерьез. Второй: это все великолепно. Да, наверное, техникой мы не блистали, но играли по-настоящему собранно и яростно.

Мой грим служил маской, он создавал дистанцию между мной и публикой. Грим меня защищал, что мне было просто необходимо. Все страхи быть осмеянным – хоть из-за моего обычного облика, хоть из-за косметики – исчезли. Грим – мои доспехи. Он меня защищал.

И еще – освобождал.

Есть люди, у которых это все – врожденное. Я не из них, очевидно. Но теперь у меня это было.

И я осуществлял миссию. Наружу вышла личность, которая сидела у меня в голове. Вышел Джимми Свэгерт и Билли Грэм. Вышел евангелист рок-н-ролла. Я воспевал хвалу рок-н-роллу всемогущему и всему тому, чего я жаждал, когда ходил на концерты любимых групп.

Это мое призвание.

Я знал, конечно, что впереди у меня еще очень много работы – быть фронтменом группы уметь надо – но мне удалось завести толпу. Я был способен общаться с аудиторией, получать от нее ответ. Я проповедовал рок-н-ролл.

«Эй! Ну как вы? Все хорошо?»

В следующий вечер пришло больше народу, и мы снова всем крышу снесли.

После второго вечера нам заплатили. Когда мы вычли из этой суммы аренду машины и другие сопутствующие расходы, то получили по 13 долларов на нос. Именно тогда, впервые после концерта, я остался в плюсе. То есть я реально заработал настоящие деньги, играя рок-н-ролл. Чудесное чувство. Которое, похоже, каждый в группе разделял.

После этих концертов мы уже были уверены в наших песнях. Конечно, нам надо было кое-что еще подрихтовать в нашем имидже и сценическом поведении, но с музыкальной точки зрения мы спаялись стремительно, так, что наш концертный сет звучал именно так, как мы хотели. Мы решили, что в качестве следующего шага надо записать демо и показать его рекорд-компаниям.

С нами, мной и Джином, на связи оставался Рон Джонсен из студии Electric Lady. Мы даже для его проектов на студии записывали бэк-вокал, и, поскольку за те сессии нам ничего не заплатили, то мы предложили ему такую схему: «Не плати нам деньгами, а лучше приведи нам Эдди Крамера, чтоб он нам записал демо на Electric Lady».

Эдди Крамер – совершенно легендарный звукорежиссер и продюсер. Он работал с Kinks, Small Faces, Джими Хендриксом и Led Zeppelin. Мы видели его в студии, и он нас поразил. Удивительный человек. Порой он гулял по студии в плаще-накидке и с тростью. Вызывал и страх, и восхищение.

Рон все это дело нам устроил. Ну, типа устроил. Эдди наблюдал за сессиями, но саму запись осуществлял Дейв Уитмен. Мы записали демоверсии песен «Black Diamond», «Strutter», «Deuce» и «Watchin’ You». А еще одна записанная нами тогда демка – «Cold Gin», песня Эйса, которую он нам предложил, и которую мы с Джином общипали.

Поскольку ни Питер, ни Эйс в плане сочинительства особенных амбиций не выказывали, мы Джином знали, что на нас двоих вся ответственность за песни из репертуара KISS. Я не злился на них за такую ограниченность, но когда Эйс принес скелет песни, я прямо затрясся. В конце концов, мы ж хотели быть как The Beatles – четыре ярких узнаваемых характера. Люди любили The Beatles как группу, но у каждого был свой собственный любимый битл. На каждом битловском альбоме присутствовали одна-две песни Джорджа Харрисона, и даже Ринго иногда пел. Благодаря такому группа – вообще любая группа – становится более интересной. К концу работы Питер спел мою песню «Black Diamond». Мы еще хотели, чтобы «Cold Gin» спел сам Эйс, но он отказался.

Мы сообразили, что чем более полно реализуется каждый участник группы, тем сильнее вся группа. По принципу: больше ингредиентов – вкуснее суп. Я хотел, чтобы KISS были неким клубом, где представлен каждый его член. Я хотел, чтоб группа из четырех сильных личностей обладала множеством измерений. Тот факт, что еще один парень из нашей группы сделал реальный вклад в эту иллюзию – принеся идею песни – стал приятным бонусом.

Получив на руки демоленту, мы почувствовали, что нас не остановит никто и ничто. Встанешь на нашем пути – раздавим.

Мне кажется, любая группа в каком-то смысле дисфункциональна. Частично из-за людей: в рок-н-ролл попадают главным образом дисфункциональные люди. Если повезет и найдешь товарищей, будет братство по духу и типа химия – сам факт, что каждый из вас чувствует по-разному, соединит всех вас вместе. И конечно, здорово быть членом клуба отбросов. С поддерживающей системой жить проще.

Я с самого начала с группой KISS ощущал себя частью чего-то. Мы все были странными ребятами – пронырливые, идиосинкратического типа, невротичные – но теперь мы все принадлежали друг другу, у нас были мы. Про других не скажу, потому что не знаю, что их завело и что привлекало в самом начале. Лично мне KISS даровали чувство того, что я наконец-то с кем-то, принадлежу к кому-то: такой менталитет в стиле «мы против мира». Я чувствовал, что я теперь – частичка «мы». И это давало силы, энергию и возможности.

С KISS у меня появилась банда. Я уже не был одинок как раньше.

При всем при этом, несмотря на общее видение цели, каждый из нас считал трех других странными. А мы и были странными. И совершенно не обязательно в том смысле, который спаял нас воедино. В KISS у нас у всех была общая цель жизни, но вне группы у нас было мало общего. Поэтому мы общались только в группе и по делам группы, а в обычной жизни – нет. Эйс и Питер имели множество друзей, Питер, кстати, вообще уже был женат. Джин встречался с постоянной девушкой. Я же вне группы по-прежнему оставался довольно изолированным.

Но даже в группе я, так сказать, не снимал охрану. Держался немного в стороне от товарищей. Не рушил защитную стену, из-за которой трудно было узнать меня поближе. Когда ребята подкалывали друг друга – я включался в игру, но вот когда шутили надо мной – я это совсем не воспринимал. Я не признавался, почему я такой чувствительный. Я чертовски точно не собирался давать повода для возможных насмешек, рассказав им, что мое несчастное детство – из-за уха моего и глухоты. Не хотел я поднимать столь болезненную тему с людьми, которые могли бы использовать это против меня.

«Можешь угощать, но есть не можешь», – говаривали ребята. Это правда. Такой была моя инстинктивная реакция. Они не понимали, как я провел свое детство, будучи объектом насмешек и пристального разглядывания. Да, собственно, с чего бы им это понимать – я ж им ничего не говорил.

Тем не менее, чтобы все время скрывать такую проблему, как у меня, требовалось много усилий, что, конечно, не могло не сказаться на моем поведении. Но справляться с этим любым другим способом мне было очень некомфортно.

Очень скоро выяснилось, что и Питер – человек очень и очень проблемный. Казалось, что он кайфует, когда он создает напряги в группе. Например, однажды после репетиции мы все шли ужинать в китайский ресторан, все тот же, где мы с Джином ели, еще когда Wicked Lester репетировал в Чайнатауне. И там Питер начинает прикалываться над официантом, причем совершенно оскорбительно, по-расистски. Мы обалдели от такого и говорим: «Прекрати, а то из ресторана уйдем сейчас». А он нам: «Уйдете из ресторана – я уйду из группы». Слово сдержал. Мы ушли. И он с нами перестал играть – на несколько дней. Вот такие ненужные драмы он всегда разыгрывал.