— Я хочу уйти отсюда… Пожалуйста.

Ратибор с сожалением и в то же время с облегчение глянул на мертвецов. Так или иначе, но обыск сейчас ни к чему хорошему не приведёт. Оно может и к лучшему. Так неохота с ними возиться. С другой стороны — вдруг кто-то да притворился раненным: очухается, на след наведёт, да и кошели не мешало бы осмотреть — если сведений никаких не попадётся, то в их положении любая монетка неплохое подспорье. Ладно, не стоит рушить хрупкие мостки перемирия. Обойдёмся и без обыска, который и самому поперёк горла стоит.

— Мне, наверное, пешком идти надо? — простодушно спросил Ратибор.

— Почему? — Света не могла оторвать глаз от седла, словно оно могло спасти и защитить от кровавого зрелища.

— Ну, ты же теперь меня рядом терпеть не захочешь. Я же…

— Прекрати! — голова девушки дёрнулась, гневный взгляд обжёг всадника. Заметив за спиной Ратибора труп, на горле коего подобно жизнерадостной улыбке зияла рана, Света в панике вернулась к созерцанию потёртой упряжи. — Ты хочешь убить меня? Мне плохо! — простонала она.

Всадник, поняв, что его язык в очередной раз наносит разрушений и вреда больше, чем армии всех Миров вместе взятые, подбежал к девушке.

— Ну, прости! — он коснулся губами её волос, обнял за плечи. — Ну, бестолочь я! Простодушный дурень — хуже разбойника! Убить меня мало!

— Хватит о смерти! Пожалуйста! — девушку сотрясала дрожь, каждый вздох сопровождался всхлипом. — Уйдём! Убежим! Пожалуйста!

— Конечно! Конечно, — Ратибор поспешно подсадил спутницу в седло, сам вскочил сзади, сорвав укреплённый у луки плащ, прикрыл им Свету, избавляя от страшного зрелища. Девушка уткнулась лицом в его грудь. Тяжело вздохнула. Всадник ударил по бокам Каурой, коей, зрелище победоносного сражения так же не доставляло особого удовольствия.

То ли сказались последствия скачки, то ли нервное напряжение, то ли одно наложилось на другое, так или иначе, но девушка вскоре уснула. Сон её был тревожным и нездоровым. Света то и дело вздрагивала, всхлипывала, принималась что-то бормотать. Волхвы говорят, что в таких снах человек спорит с собственной смертью. Ратибор несколько раз порывался разбудить спутницу, но что-то неясное, но не терпящее возражений останавливало в последний момент. Может быть, старинная легенда о потерявшем себя человеке, коему пришлось взглянуть в лицо смерти, прежде чем стать единым целым. Только очень не хотелось, чтобы в видениях девушки смерть обретала его, Ратиборовы, черты.

Ещё всадник не мог понять, что за странный Мир откуда появилась девушка. Почему смерть вызывает такой ужас у его обитателей, и в то же время словно притягивает их к себе? Откуда у них непонятное желание закрывать глаза на жестокую реальность? Прятаться от неё? Не замечать, и впадать в панику, когда она прорывается сквозь многочисленные заслоны. Что за образ мышления, достойный овечьего стада? Оно тоже уверено, что в мире нет ничего, кроме тёплого хлева, сочной травы и ароматного сена. Потому-то и впадает в панический ступор вышеназванное сообщество, когда открываются ему знания о существовании на белом свете голодных волков. Потому-то и склоняются безропотно овечьи головы перед хищными пастями. Может даже и теплится где-то под трепещущими от ужаса кудряшками робкая надежда, что всё обойдётся, всё станет как прежде, надо только переждать и не сопротивляться. Так и стоят они, замерев от ужаса и тешась бесплодными мечтаниями, пока острые зубы не избавят их и от одного, и от другого.

Но человек же не овца! Даны ему богами и разум, и силы. Используй их должно, не жди других, не тешь себя выдумками и не страшны никакие хищники. Неужто в том Мире по-другому?

Погрузившись в размышления, Ратибор принялся что-то напевать вполголоса — привычка появившаяся за время одиноких скитаний, всадник давно уже перестал обращать на неё внимание.

— Тебя ранили? — лицо Светы всё ещё хранило бледность, но из взгляда исчезло панически-отрешённое выражение, возвращение румянца было делом не слишком долгого времени. Ратибор подивился благотворному влиянию сна. Он вообще заметил в характере девушки какую-то детскую черту — доводить себя до истерики, когда дело и яйца выеденного не стоит. Ну чем скажите, ссора из-за перерезанной разбойничьей глотки отличается от слёз ужаса по поводу укрывшихся по тёмным углам чудовищ? Как только включена лампочка, слёзы высыхают, и проблема чудовищ исчезает. Здесь то же самое — несколько минут тревожной дремоты, подальше от неприятного зрелища — и всё. Может, даже ей удалось внушить себе, что всё это только лишь сон. К такому роду само внушениям у Светы был талант.

— Почему? — удивился всадник.

— А чего тогда стонешь?

— Пою.

— Он ещё и поёт! Что это за похоронный марш?

— Не знаю. Как-то само собой сложилось.

— С ума сойти! Ты ещё и песни складываешь!

— Занятие для воина конечно несерьёзное, — смутился Ратибор. — Но я привык как-то. Да и Сиггурд — наставник мой — говорил, что в этом ничего постыдного нет. Кое-что даже вся казарма распевала.

— Может, мне что-нибудь пропоёшь, — попросила девушка.

— Попробую, — всадник откашлялся, набрал полную грудь воздуха, потом выдохнул. — Давай в следующий раз, — предложил он. — Сейчас в голову только песни Древних приходят. Они мне совсем не нравятся.

— Давай в следующий, — Света смотрела на него каким-то странным взглядом. — Никогда бы не подумала.

— Я понимаю, — Ратибор смущался всё больше и больше. — Песни Древних все любят. Не мне судить, конечно… Бессмысленные они какие-то. Может там что-то между строк? Тайный смысл? Ты как думаешь?

— Да плевать я хотела на твоих Древних вместе с их песнями! Я про другое говорю.

— Про что?

— Ты полчаса назад перебил кучу народа, а теперь песенку складываешь.

— Я раньше и во время боя иногда складывал… Потом отучил себя… Отвлекает.

— С ума сойти! Я просто читала где-то или слышала, — принялась объяснять она, заметив удивлённый взгляд Ратибора, — что-то вроде… ммм… насчёт того, что вроде там… эээ… талант и убийство, нет, злодейство… Несовместимы. Вот!

Ратибор задумался.

— Я тоже так думаю, — согласился он после некоторых размышлений.

— А как же ты? — изумилась девушка.

— Что я? Я от природы такой. Нет-нет, да придёт что-нибудь в голову.

— Но другим не приходит!

— Откуда я знаю! — рассердился всадник. — Может и приходит! Я в чужие головы не заглядывал!

— Не приходит! — Света уступать не собиралась. — Мне-то ничего не приходит. И другим тоже. Значит у тебя талант!

— Ну, талант. Ну и чёрт с ним.

— А как же он в тебе совмещается?

— С чем?

— Ты же перебил кучу народа!

— Ну и что?!

— Это разве не злодейство?

Ратибор долго смотрел на Свету ничего непонимающими глазами. Потом, когда начал доходить смысл сказанного, в душе колыхнулась обида. Тоже мне, нашла злодея! Однако, вид девушки, напоминающий заплутавшего в лесу ребёнка, наконец-то вышедшего на тропку, затушил обиду. Всадник рассмеялся.

— Чего ты? — Света зачем-то извлекла коробочку с зеркальцем и глянула на отражение. — Чего смеёшься? Что-нибудь с одеждой?

— Порядок с одеждой! — отмахнулся Ратибор. — Пошутила ты здорово!

— Я пошутила?

— Ага. Я конечно в таланты не напрашиваюсь, но насчёт моих злодеяний… Насколько Сиггурд шуток по поводу сражений не любил, но ты бы и его рассмешила!

— Да чего я смешного сказала?! — теперь настал черёд девушки ничего не понимать. — Разве убить человека не злодейство?

— Злодейство.

— А ты…

— А я людей не убивал. Ни разу в жизни.

— Значит, мне всё приснилось?

— Так ты про клобуков? — всадник посерьёзнел. — Какие же они люди? Только вид один.

— Не понимаю.

— А чего тут понимать — привык за шерстью ходить, будь готов, что и с тебя шкуру снимут. У нас всё просто: убийце — кол, насильнику размычка.

— Размычка?