– Правду Гришенька сказал, стойкий грим.

Ната обнаружила средство для снятия макияжа, протерла лицо им. Синева чуть-чуть побледнела. Из багрово-синюшных синяки сделались небесно-голубыми. Казалось, что у Наты на лице очки оригинального цвета. Ната протерла еще раз, но ничего не изменилось. Видимо, наружную часть краски лосьон снял, а до той, что уже впиталась в кожу, ему было не добраться. В принципе изъян был небольшой, поэтому Ната решила махнуть на него рукой. Она открыла дверь, и в ванную буквально ворвалась мама.

– Что у тебя с лицом?

Она впилась сумасшедшим взглядом в лицо дочери и сразу же успокоилась.

– А! Немного с тенями переборщила. Ничего страшного. А то уж мне показалось…

– Что?

– Не важно. Ужинать будешь?

Мама вела себя как-то странно.

И прежде, чем ответить ей утвердительно, Ната уточнила:

– А что у нас на ужин?

– Курочка с картофельным пюре и зеленым горошком.

– Курочка жареная? – еще более подозрительно спросила Ната.

Понять ее было можно. В последнее время у мамы появились какие-то кулинарные причуды. То она мясо тушила в наборе таких странных пряностей, что у Наты потом еще долго во рту переливалось разнотравье, а запах от него медленно выходил через нос и уши, и самой себе Ната казалась насквозь пропахшей карри и куркумой. То курица подавалась в белом соусе, разобранная от хрящей и косточек, начисто лишенная, на взгляд Наты, всякой привлекательности. Какое-то раскисшее белое месиво, а не курица. Эти мамины экспромты совершенно не нравились Нате, которая во всем предпочитала постоянство. Поэтому сейчас она и заподозрила маму в стремлении скормить ей очередной кулинарный шедевр.

Но мама с готовностью откликнулась:

– Жареная! Горошек вареный, а пюре давленое! Словом, все, как ты любишь.

– Тебе от меня что-то надо, – догадалась Ната.

Но мама начала ее уверять, что желание у нее одно-единственное, повкуснее и посытнее накормить свою дочурку. И Ната смягчилась. Ладно, должно быть, временное кулинарное помрачение у мамы закончилось. Очень хорошо. Вкусный ужин будет сейчас как раз кстати. Курочка оказалась именно такой, как она и любила, с хрустящей темно-золотистой кожицей, солененькой и перчененькой. Мясо было сочным. Горошек зеленым с кусочком сливочного масла, которое аппетитно подтаивало на самом верху гастрономической композиции, заливая его своими тонкими маслянистыми ручейками. Во время ужина Нате казалось, что мама собирается ей что-то сказать. Она то и дело открывала рот, но, так и не решившись, снова закрывала его.

После основного блюда Ната извлекла из кармана те фрукты, названия которых не знала и которые прикарманила в доме Валентина Петровича. Мама их вкус одобрила, но настояла на том, чтобы Ната тоже полакомилась вместе с нею. Мама сидела рядом и наблюдала за каждым кусочком, который Ната отправляла себе в рот.

– Вкусно, доченька?

– Да. Очень. Спасибо. А тебе?

– Мне тоже.

Мама еще немного помолчала. А потом все же решилась:

– Нам ведь очень хорошо живется вдвоем, правда, доченька?

– Хорошо, конечно.

– Но у тебя появился этот Гена. А у меня…

И мама замолчала, выдерживая интригу.

– У тебя тоже кто-то появился?

– Знаешь, да. И я завтра к нам на ужин пригласила одного хорошего человека.

– И что это за человек?

– Мужчина.

– Ого. Даже так! И что за мужчина?

– Зовут его Петр Николаевич.

И дальше на Нату полилась поистине удивительная сага о том, как ее мама, будучи уже дамой весьма в преклонных годах, полюбила, да еще как полюбила!

– Как я люблю Петра Николаевича, так я не любила никогда в жизни. Мне вообще кажется, что, только узнав его, я полюбила впервые в жизни.

– Подожди, а как же мой папа? Его ты разве не любила?

– Твой папа?.. – в голосе мамы слышалось сомнение. – Ты уже прости, не хочу говорить о нем плохо, но это был не тот человек, который мне нужен. Твой папа никогда не был хорошим семьянином, и сам сознавал этот свой недостаток.

– Папу ты не любила. А твой первый муж… Эдмонд, кажется? Его же ты любила?

– Это была всего лишь ошибка моей юности.

– А Владимир Сергеевич?..

– На него я кинулась от отчаяния. После развода с твоим отцом ничего путного мне не встречалось, а на безрыбье, как говорится, и рак – рыба. Вот я и стала встречаться с Владимиром Сергеевичем.

– Раз уж мы заговорили про рыбу, а как же тот механик с китобойного судна? Не помню, как его звали? Витя? Он еще потом слал нам посылки с бивнями моржей? Да не в подарок, а для последующей реализации.

– Виктор Андреевич. Как же! Помню! Очень положительный мужчина. К сожалению, оказалось, что у него жена во Владивостоке. Конечно, она мне никак не мешала, а я ей, соответственно, тоже, но мои принципы подсказывали мне, что нужно расстаться. Хотя порой я думала, что если бы моим принципам помолчать, то было бы куда лучше. Но даже его я не любила так, как люблю Петра Николаевича.

– И давно это у вас с ним?

– Давно. Уже месяц, как мы встречаемся.

– И это ты для него стала готовить всякие там тушеные овощи, рыбу на пару и всякую другую гадость?

– Это не гадость! Петечке очень нравится моя стряпня. И у него язва желудка. Ему нельзя жирное, жареное или острое.

– А с пряностями можно?

– Куркума обладает целебными свойствами.

Ната осмотрела остатки их совместной трапезы, которая была исключительно вкусной, и спросила:

– А от меня ты чего хочешь?

– Хочу, чтобы ты была мила и приветлива с Петей. По-настоящему мила, а не как в случае с Владимиром Сергеевичем.

– А в чем дело? Что я не так сделала?

– Ты же ему сказала, что по сравнению с твоим отцом, он ноль и пустое место.

– Сказала ему чистую правду.

– Но Владимир Сергеевич огорчился.

– В том нету моей вины.

Мама рассердилась.

– Вот ты какая! Сама встречаешься с этим увальнем Генкой, требуешь, чтобы я ему улыбалась и называла Геночкой, а мне палки в колеса ставишь! А Гена, между нами, мне ни капельки не нравится. Но я держусь с ним вежливо!

– Особенно когда интересуешься размером его заработной платы и удивляешься, почему она у него такая маленькая.

– Но это же и впрямь странно, что грузчик с незаконченным средним образованием получает так возмутительно мало. Обычно такие люди устраиваются на весьма высокооплачиваемую работу.

– Сколько раз тебе повторять, что он не грузчик, а водитель электроштабелера. И Гена оканчивал специальные курсы. У него и диплом об их окончании имеется.

Мама в ответ прошлась по поводу ценности диплома, который некоторые получают за два месяца, потом сравнила с дипломом, которые другие добывают за пять лет, сравнила зарплаты, которые получившие эти дипломы имеют, и пришла к выводу, что диплом – скорее помеха, чем помощь в устройстве на работу. Нате надоели эти глупости, которые изрекала ее мать исключительно с единственной целью – позлить Нату и отплатить ей за то, что дочь не хочет быть приветливой, милой и любезной с неким Петечкой – любителем вареной курицы и соуса с карри.

А Нате и впрямь было противно. Мама – уже такая глубоко пожилая дама, ей бы о душе подумать, о тепленьком местечке в раю, а мама все норовит построить себе рай в шалаше тут, на земле. Куда это годится? Дочь еще не замужем, а мама все норовит вперед дочки фату на себя напялить. Ната ушла к себе в комнату и отгородилась дверью от маминых упреков, недоеденной маминой курицы и зеленого горошка, которые были, оказывается, подкупом.

Но мама крикнула ей через стенку:

– Учти, Петр Николаевич все равно к нам придет.

– Пусть приходит. Но есть паровые котлеты я даже ради тебя не стану!

– Поджарю их отдельно. Специально для тебя! Если у тебя хватит совести пожирать их на глазах у больного человека, сделай такое одолжение.

Ната заверила, что совести у нее хватит. И на этом разговор с мамой прекратился.

От нечего делать Ната позвонила Генке. Вообще-то она полагала, что Генка должен был позвонить ей сам. Но ни одного вызова от него не наблюдалось. Хуже того, когда позвонила сама Ната, трубку он не взял. Несколько удивленная и встревоженная, она позвонила ему еще раз, потом еще и еще. Наконец Гена ответил. Он был пьян, это Ната поняла с первых же произнесенных им слов. Гена, как говорится, лыка не вязал. Кроме того, на заднем фоне раздавались звуки какой-то отвязной музыки и женские крики, тоже отвязные, пьяные и дикие.