— Его не должно быть… — выдохнул Маар, продолжая нанизывать меня на себя. Слова хлеще удара, страшнее самой смерти, жестоки, холодны и безжалостны. — Он убьёт тебя, а я никому не позволю это сделать, ты моя собственность, и я решаю, оставить тебе жизнь или убить.

Мне страшно и больно, по-настоящему, в самом сердце. Как он может такое говорить?

— Это твой ребёнок… — вскрикнула я, когда он очередной раз проник так глубоко, что я невольно выгнулась, сжалась и расслабилась тут же, сотрясаясь от удовольствия, теряя речь, впуская его протолкнуться ещё глубже.

— Это неважно, асса́ру, — ответ дался ему уже с трудом.

Я всхлипнула, ткнувшись лицом в его шею, почти проклиная его за эту невыносимо сладкую и жестокую пытку. Проклиная себя за то, что мне не хотелось сейчас сопротивляться. Я закрыла глаза, проваливаясь в спасительную темноту, чувствуя, как моего виска коснулись его губы. Маар мягко сковывал мой подбородок пальцами, поймал мои губы своими и настойчиво толкнулся языком внутрь. Он завладел моим ртом, посасывая и облизывая губы, вновь толкаясь вглубь. Я втягивала его язык, лаская своим, одновременно чувствуя, как он быстро проникает в лоно, наполняя меня горячим влажным возбуждением, вынуждая соединиться с его ритмом и раскачивать бёдрами в такт его движениям.

Моё тело послушно выгибалось навстречу Ремарту. Пальцы сами зарывались в его жесткие, густые как смоль волосы. Захлёбываясь от накатывающих тугих волн блаженства, я насаживалась только для того, чтобы ещё полнее ощутить его внутри себя, жаждала его так голодно, что невольно это меня напугало саму — ещё недавно я так отчаянно боролось с этим, а теперь… Я ахнула, почувствовав головку его члена, упирающуюся в самую глубину, по телу разносилась горячая дрожь возбуждения и удовольствия. Это так невыносимо приятно, что я начала стонать, не сдерживаясь. Выгнулась, раскрываясь сама перед ним. Каждая мышца напрягалась, от каждого проникновения сокращалось лоно, всё тело болело, и эта сладко-горькая мука сводила с ума, топила в океане блаженства, вынуждая стенать и биться в конвульсиях. Мгновение замерло, как натянутая тетива. Маар, подбираясь к пику, оторвался от моего рта, тяжело дыша, кусал мою шею, издавая громкие стоны, напрягаясь до стали, дёргая на себя с остервенением, не в силах контролировать себя.

Я прикусила губы, запрокинув голову, чувствуя, что ещё немного, и я разобьюсь, сжимаясь горячей пульсацией вокруг его толкающегося в меня твёрдого члена. Толчок, ещё толчок. Меня переполнило восторгом и вытеснило куда-то ввысь, вынуждая хватать воздух ртом, хвататься за исгара. Лоно пульсировало, туго обхватывая плоть Маара, горячей влага растекалась между моих ног. Маар содрогался внутри меня, бушевал, разнося моё тело в клочья, выплёскиваясь до конца вязко, горячо и туго в стенки разгорячённого лона. Сладостная наполненность затопила меня до дрожи. Стоны постепенно переходили в судорожные всхлипы, слишком сильным был всплеск, чтобы сдерживать это внутри себя. Пульсирующие сокращения и глубокие толчки закончились жарким взрывом внутрь меня. Я бессильно прижалась к мускулистому телу Ремарта, охваченному огнём возбуждения и яркого оргазма. Дышала жадно, сотрясаясь от мощной разрядки, прокатывающейся по коже горячей дрожью. Сглотнув и немного очнувшись, я заморгала часто, выдыхая в его горячие губы, чувствуя под ладонями жар вибрирующих тугих мышц стража. Маар потянул меня за собой, опрокидываясь на спину, укладывая меня на себя, выскальзывая. Я привычно ощутила выталкивающуюся из лона густоту тепла, что растеклось вязко между ног. Сил не осталось ни говорить, ни двигаться — каждая мышца тряслась в изнеможении. Распластанная, истерзанная до ноющего болезненного томления, разливающегося по моему животу и ногам судорогами, я чувствовала, как усталость быстро утягивает меня в сонное марево.

Из недр дома начали доноситься звуки и мужские голоса, но я уже ни на что не реагировала, утомлённая и взмокшая, лежала неподвижно на вздымающейся, распалённой дыханием груди исга́ра. Маар гладил моё плечо, его крепкая ладонь шелестела по коже — успокаивала. Дыхание скользило по виску птичьим пером. Ремарт вдруг замер, перестав касаться, пошевелился, беря мою руку, которую я прижимала к груди, в свою горячую и сухую. Я задержала дыхание в ожидании, но исгар, передумав о чём-то, выпустил.

— У тебя несколько часов, чтобы отдохнуть, — сказал он, отстраняясь.

— Куда мы направляемся? — спросила, едва ворочая языком, страшно хотелось пить, но не было сил пошевелить даже пальцем.

Ремарт сел. Я смотрела на его сильную, блестевшею от испарины спину, даже через усталость я не могла отлепить от него взгляда, хотелось смотреть, изучать идеальное тело, касаться руками основания шеи, рельефа лопаток, впадин на пояснице, ощущать движения и перекаты мышц под ладонями. Наверное, я опустошена до такой предельной степени, что хочу подобного после того, что мне пришлось испытать от него.

— Узнаешь, но не сейчас.

Маар чуть повернулся, бросая через плечо быстрый взгляд, но я успела уловить жалящий блеск в чёрных глазах. Он поднялся резко с постели.

Перекатившись набок, сквозь тяжёлую поволоку ресниц я наблюдала, как исга́р одевается, двигаясь по комнате легко и бесшумно, плавно, словно барс, почти сливаясь с полумраком, страшась и восхищаясь тем, сколько в нём силы, мощи, красоты, жёсткости и изящества. Столько же, сколько и жестокости… Животной и человеческой… Притягательной…

Положив голову на руку, я закрыла глаза. В комнате было душно и влажно от наших тел и дыханий. Густой пряный запах Маара стал слишком острым для меня, я осязала, как он обволакивает и будоражит, тяжестью ложится на всё тело, невидимой оболочкой пеленает в кокон, давая чувство защищённости, укрытия, где меня никто не тронет, где могу не тревожиться. Странно и невозможно… только недавно мне хотелось бежать от него прочь без оглядки, прочь от его гнева, взгляда, безжалостности, тьмы, теперь хотелось остаться в этом бессильном состоянии рядом с ним.

Моё тело стенало, кожа, покрытая укусами, саднила и горела, как и губы, и соски, и лоно, в голове шумела кровь, тело требовало отдыха, слишком большая была нагрузка, а впереди, по-видимому, сложный путь. Ведь теперь, куда бы мы ни направились, нужно как можно быстрее оказаться дальше от Навриема…

Створка скрипнула — Маар ушёл, а я почти сразу провалилась в чёрный омут, ныряя на самое илистое дно.

Всё же мой сон был беспокойный, не покидало ощущение, что меня преследуют, идут по пятам, покушаются на мою жизнь, пытаясь отнять самое дорогое у меня, я, просыпаясь в зыбком страхе и онемении, часто дышала сквозь толщу, слыша голоса снизу, клала руку на живот, вспоминая причину своих тревог, и тогда страх уходил, и делалось невообразимо хорошо. Новые, ещё неведомые мне ощущения, чувства поднимали и колыхали во мне солнечные тёплые волны, что омывали меня, давали новые силы. Я проснулась от тягучего съестного аромата. Пахло так вкусно, что внутри спазмом завязался желудок, требуя еду. Голод сквозь дрёму остро заточил, до проступающей слюны во рту, выводя окончательно из сна.

Я открыла глаза, мутным взглядом осмотрев комнату, в которую Маар принёс меня, замечая обстановку: брусчатые стены, деревянный шкаф, стол, кровать — обычная мебель, видимо, это сторожка, перевалочный пограничный пункт, где могли остановиться путники после изнурительного перехода через горы.

Внизу всё так же слышались голоса, гулкие и неразборчивые.

Я приподнялась, скользя взглядом, выискивая одежду, и тут же вспомнила, что от неё остались только рваные клочья, испачканные чужой кровью. Едва только разразилась гневом, проклиная исгара, что он порвал платье, оставив меня голой, как вдруг обнаружила на стуле свой походной мешок. Даже остолбенела от удивления. Маар видимо принёс его, а я даже не услышала, так крепко спала. Тесно вдруг сделалось внутри от того, что страж мог принять это во внимание. От одного воспоминания об исгаре и о том, что произошло в этой комнате, зыбкая дрожь прошлась по позвоночнику.