Итак, понятия составляют устойчивые структуры, которые позволяют сообществу носителей понятийного аппарата участвовать в совместном толковании и изменении социального (и природного) мира. Понятия не замыкают процесс познания на созерцании некоторой сущности, а оказываются ключами к совокупности тех мыслительных приемов и структур знания, которые могут проявлять себя как определенная дискурсивная конструкция.

Под конструкцией мы понимаем смысловую структуру дискурса определенного типа. Конструкция основана на нескольких понятиях, каждое из которых играет свою конструктивную роль. Приведем простой пример. В образцах идеологизированного литературоведения советской эпохи присутствует понятие реализм (вместе с производным от него реалистический). Литературоведы обсуждали содержание терминов, стремились их уточнить, полемизировали о них и т. д., однако в текстах определенного рода у этих слов вполне определенная конструктивная роль – обозначить чистоту произведения от подозрений в различных идейно-эстетических прегрешениях: формализме, натурализме, патологических фантазиях и т. д.

Приведенный пример показывает, что конструктивная роль понятия определяется прагматикой употребления понятия и часто не определяется его теоретическим содержанием. Она близка к тому, что Скиннер и Покок понимают под «контекстом»: «Context is king» [Pocock 2006: 37]. Однако когда мы говорим о конструктивной роли понятия, мы уточняем: речь идет не просто о контексте его употребления, а о конструкции, в которой оно играет важную роль. По сути дела, можно сказать, что понятие в свернутом виде содержит всю конструкцию дискурса. Скажем, если вернуться к приведенному выше примеру, понятие реализма в свернутом виде содержит в себе всю конструкцию идеологизированной эстетической оценки. Реализм определяется не содержательно, а в противопоставлении разного рода «буржуазным» направлениям: формализму, натурализму и т. д., и когда искушенный читатель видит в тексте этот термин, он в состоянии восстановить если не весь дискурс, то, по крайней мере, заметный его сегмент. Само собой разумеется, смысловые сдвиги и трансформации понятия, изменения его смысла и содержания происходят из‐за того, что меняется конструктивная роль понятия, включаемого в конструкцию того или иного дискурса.

Конструктивная роль понятия в настоящем сборнике подробно рассматривается на конкретном примере понятия fortitudo в статье Юрия Кагарлицкого. Концепция конструктивной роли, конечно же, нуждается в дальнейшей разработке и уточнении. Тем не менее можно говорить о том, что различные конструкции дискурса (даже если их так не называют) привлекают внимание исследователей исторической семантики ничуть не в меньшей степени, чем отдельные понятия. Строго говоря, трудно сказать, какой интерес первичен: изучаем ли мы понятия и их семантические трансформации, чтобы понять те или иные конструкции дискурса, или, наоборот, анализируем конструкции дискурса, чтобы понять, как меняется со временем смысл и содержание понятия. Поэтому конструкции тематически не менее важны для нас, чем понятия и идеи.

Наше внимание к конструкциям дискурса обусловлено и еще одной важной причиной. Для философа естественно внимание к идеям или понятиям – именно они являются опорными точками тех или иных философских концепций. Для историка и вообще для любого нефилолога, при всем уважении к их профессиональным достоинствам, язык опосредует смысл почти исключительно на уровне лексики. Филолог же хорошо знает, что смысл передается не только на уровне лексики, но и на других уровнях языка, а также – что значение имеет не только общественно-политический контекст, но и жанр анализируемых текстов, их поэтика и риторика. Исторические смысловые сдвиги, вероятно, могут выражаться не только в изменении смысла отдельных слов и словарного состава, но и в смене риторических стратегий, поэтической образности, системы художественных и речевых жанров. Эти сдвиги не видны исследователю, сосредоточенному на лексикализованных понятиях, на словах, но они могут быть не менее важны для той дисциплины, которую мы называем исторической семантикой. И в таких случаях естественно перенести фокус исследовательского интереса с понятий на конструкции дискурса.

Итак, выявление конструктивной роли отдельных понятий позволяет нам, с одной стороны, анализировать эпистему как систему смыслов, неподвластную индивиду, а с другой, локализовать и прояснить предпринимаемую тем или иным автором работу над конструированием действительности. Эта работа касается как аффектов или эмоций (как в случае понятий fortitudo ‘мужество’ в упомянутой выше статье Кагарлицкого; покой в статье Маслова), так и совокупности представлений о человеке в его отношениях с историей и разными типами коллективного бытия, которые определенным образом выстраивает, например, понятие трагического в России во второй половине XIX века (статья Ильи Клигера) либо понятие закона в начале XX века (статья Илоны Светликовой).

Отталкиваясь от истории идей, этой своеобразной абстракции интеллектуальной жизни человечества, авторы сборника обращаются к понятийным конструкциям действительности, которые представляют собой ее символическую форму – активно проживаемую социальными агентами и служащую точкой приложения их усилий. Таким образом, теоретически углубленное представление об исторической семантике подводит нас к своего рода гуманитарно ориентированной исторической антропологии – науке о том, как человек (его этос и мораль, эмоции и поведенческие модели, приемы мысли, представления о времени, пространстве и знании) живет и меняется в истории и одновременно трудится над пониманием истории, своей жизни и всех мыслимых видов взаимодействия между ними.

Литература

[Бенвенист 1995] – Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов / Общ. ред. Ю. С. Степанова. М.: Прогресс, 1995 [1969].

[Бобрик, Калугин 2016] – Бобрик М. А., Калугин Д. Я. «Бодрый наш народ»: семантика бодрости в контексте русской национальной идеи // Труды Института русского языка им. В. В. Виноградова. 2016. Т. IX. C. 340–357.

[Вежбицкая 2001] – Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов. М.: Языки славянской культуры, 2001 [1997].

[Виноградов 1994] – Виноградов В. В. История слов. М.: Толк, 1994.

[Виноградов 1995] – Виноградов В. В. Слово и значение как предмет историко-лексикологического исследования // Вопросы языкознания. 1995. № 1. С. 5–36.

[Дуринова 2015] – Дуринова Г. В. Слово как объект исторической семантики: гражданин и общество в русском языке второй половины XVIII – первой трети XIX в. Дис. … канд. филол. наук (специальность 10.02.01 – русский язык). На правах рукописи. М., 2015.

[Гумбольдт 1984] – Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984.

[Живов 2009a] – Живов В. М. Очерки исторической семантики русского языка раннего Нового времени / Под ред. В. М. Живова. М.: Языки славянских культур, 2009.

[Живов 2009б] – Живов В. М. История понятий, история культуры, история общества // Очерки исторической семантики русского языка раннего Нового времени. М.: Языки славянских культур, 2009. C. 5–26.

[Живов 2012] – Живов В. М., Кагарлицкий Ю. В. Эволюция понятий в свете истории русской культуры / Отв. ред. В. М. Живов и Ю. В. Кагарлицкий. М.: Языки славянских культур, 2012.

[Копосов 2006] – Копосов Н. Е. Исторические понятия и исторические идеи в России XVI–XX веков / Отв. ред. Н. Е. Копосов. СПб.: Алетейя, 2006.

[Лавджой 2001] – Лавджой А. О. Великая цепь бытия: история идей. М.: Дом интеллектуальной книги, 2001 [1936].

[Латур 2006] – Латур Б. Нового времени не было: эссе по симметричной антропологии / Пер. Д. Я. Калугина. СПб.: ЕУ, 2006 [1991].

[Маслов 2016] – Маслов Б. П. Любя вселенныя покой: замечания к исторической семантике состояния покоя // Труды Института русского языка им. В. В. Виноградова. 2016. Т. IX. C. 358–376.