Платон повернулся и увидел через дорогу новенькую, вишневого цвета "девятку", из окошка которой ему дружелюбно улыбался молодой человек.
Платон постарался рассмотреть, кто же еще сидит в машине, но за тонированными стеклами никого не разглядел. Посмотрел на номера и даже присвистнул.
- Ты, мужик, не ошибся? Я по вашему ведомству вроде как не прохожу.
- Это только вроде как, Платон, - возразил ему пожилой мужчина, выглянув из другого окошка, опустив стекло. - Ты давай, садись, шутки шутить в уголовке будешь, а с нами шутки не шутят, не советую, с нами нужно вежливо и культурно, на "вы". Понял?
Дверца в машине приоткрылась, приглашая Платона, тот вздохнул и нырнул в салон, на заднее сиденье, где оказался рядом с молчаливым и угрюмым здоровяком.
Пожилой, пересевший на переднее сиденье, повернулся к Платону и глядя ему прямо в глаза, заговорил сходу, без предисловий.
- У вас, придурки, увели бумагу. Какую бумагу, сам знаешь. А вот знаешь ли ты, что за такие потери положено отвечать?
Платон, услышав про бумагу, дернулся к двери, но его удержала за колено тяжелая рука молчаливого соседа. Колено словно горячими щипцами схватили.
- Ой, суки, больно! - вскрикнул Платон.
И тут же получил удар все от того же молчаливого здоровяка. Голова у Платона дернулась, и он взвыл, тем более, что удар пришелся по осколкам зубов, и без того вызывавших острую боль, и он заскулил от бессильной ярости и унижения, столь для него непривычного.
- Ты, Платон, сиди - и не дергайся. Это тебе не на Петровке выкаблучиваться. Мы таких, как ты, об колено пополам ломаем только так. И слушай мое к тебе слово: срок даю на все про все - сутки. Или находишь бумаги, или дальше ты не живешь. Бежать и прятаться - бесполезно. Найдем. Да и не дадим мы тебе убежать. Понял? Ну, то-то. И пшел вон из машины воняет.
Дверца со стороны Платона открылась, вроде как сама собой, и он почти вылетел из салона на тротуар, бесцеремонно выпихнутый мощной рукой.
- Сегодня вечером обязательно посмотри "Времечко", там для тебя будет кое-что интересное, - хохотнул ему вслед пожилой.
Машина фыркнула мотором и умчалась.
Платон стоял ошарашенный. Давно у него не было таких потрясений. Он, опытный вор в законе, не мог не понимать, что это предупреждение абсолютно серьезно.
Платон лихорадочно пытался найти выход:
- Надо срочно ехать на хату и поднимать братву на поиски. Где же Паленый? Куда он делся? Если отпустили меня, и его тоже должны были выкинуть. Где же он, неужели слинял? - мучался сомнениями Платон...
А Паленый сидел все у того же окна, которое было высоко под потолком и я ростно курил, стараясь заглушить боль в разбитых деснах.
- Дай потянуть, Паленый, - протянул за бычком лапу мордоворот.
Паленый зло посмотрел на него, но все же окурок протянул.
Мордоворот блаженно затянулся, закатил от удовольствия глаза и... сполз с нар. Изо рта у него пошла пена, ноги и руки задергались, заколотили по полу...
В камере началась легкая суматоха. Опытные заключенные раздвинулись по стенам, чтобы обеспечить упавшему доступ воздуха, кто-то попробовал делать искусственное дыханье, кто-то колотил в двери, с воплями:
- Врача! Врача! Человеку плохо!
Врач появился минут через десять, когда он уже мог и не появляться.
Камера бушевала и неистовствовала от ярости:
- Это уже восьмой за месяц в камере дохнет!
- Почему врач так долго шел?! Где он шлялся?!
- Мы что, скоты?!
- Разве же можно столько народа в одной камере держать?!
- Красный крест сюда давай!
- Есть в этой стране закон и справедливость?!
- Даешь прогулку! Даешь кондиционер!
В камеру вошли, не обращая внимания на крики и ропот, двое с носилками, в сопровождении вертухаев с дубинками, положили тело на носилки, накрыли серой простыней и унесли.
Камера погудела, поорала, выпустила пар и затихла.
А что было зря шуметь? Умер уже восьмой только за этот месяц, который еще не закончился, но ни протесты, ни бесчисленные и бесконечные жалобы, не принесли пользы и каких либо изменений в лучшую сторону.
Тем более, что сегодня умер вообще не старожил камеры, а новичок, да и не авторитет, так что особых возмущений и не было. Пошумели, сколько положено, выпустили пар да и притихли, вернувшись к обыденной камерной жизни.
Паленый, взбудораженный случившимся, сидел на нарах, и никак не мог осознать случившееся. Он-то хорошо знал, что никакой это не сердечный приступ, что никакой сердечной недостаточностью этот, так внезапно скончавшийся бугай, не страдал.
Но Паленому напели на уши, что это уже восьмой случай в камере, а по тюрьме и вовсе со счета сбились, едва не каждый день жмуриков из камер выносят. И еще ему напели, что чаще всего умирают именно такие бугаи, не привыкшие вести пассивный образ жизни и требующие много кислорода...
Паленый скоро успокоился и даже слегка задремал, не подозревая, что этой же ночью, вернее, поздним вечером, сам умрет почти от такого же приступа.
Пока же он только раскачивался в полудреме, как китайский божок, да изредка почесывал место прививки...
Глава девятая
Саша Перышкин, отвыкший от обилия вкусной еды, да к тому же под шумок принял основательную дозу спиртного. Павлуша, заметив это, сообразил, что возлияния для Саши необходимо жестко регламентировать, но было уже поздно. Саша тихо и мирно дремал, стараясь держать глазки открытыми и с готовностью улыбался всем, даже абажуру, раскачиваясь на стуле, грозя сверзиться с него в любой момент.
Наконец Павлуша не выдержал этого зрелища и попросил Федю проводить Перышкина поспать.
Федя послушно встал, подошел к Саше, бережно взял его на могучие руки и понес из комнаты. Саша блаженно зачмокал губами.
- Федя, дай ребенку сисю! Не видишь - просит! - подал голос Вася.
Нинель укоризненно постучала вилкой по столу, все посмеялись и застолье возобновилось, только уже без Саши Перышкина.
- Ребята, мы же оставили квартиру Саши Перышкина незапертой и совершенно без присмотра! - вспомнил слегка пьяненький, но неизменно заботливый и хозяйственный, Скворцов.
- Да кому она нужна, его пустая квартира? - отмахнулся Павлуша. - Там и брать-то нечего, да и кто полезет?
- Всегда кто-то найдется пошарить на халяву в пустой квартире, буркнул упрямый Скворцов.
- Нет, на эту квартиру охотников не найдется, - уверенно возразил Павлуша. - Да и брать там, действительно, кроме "вискаса", абсолютно нечего...
Как же он ошибался!
Именно в эти минуты дверь в Сашину квартиру, после того, как никто не отозвался на упорный и продолжительный стук, тихонько приоткрылась, и в нее просунулась голова Доброй Ниночки.
- Сашшшаааа, - пропела голова сладким голосом. - Вы дома?
Не услышав ответа, голова втянула за собой в квартиру все остававшееся до этого на площадке тело.
Добрая Ниночка подошла к углу, в котором она накануне оставила Несчастного Человека, но его там не оказалось. Только на том месте, где его положили, осталась маленькая грязная лужица.
Добрая Ниночка огляделась, подошла к стенному шкафу, открыла створки.
При виде рядов частично вздувшихся банок с "вискасом", выстроившихся ровными рядами, как морские пехотинцы на параде, подвигала их, начав с верхней полки, заглядывая за банки, вытянувшись на цыпочки.
Потом посмотрела на средней полочке. Нашла за банками лежащую бутылку темного стекла. Вытащила из нее пробку, наклонила бутылку, но оттуда ничего не вытекло. Ни капли.
Тогда она принялась яростно трясти бутылку над полом двумя руками.
Когда и после этого из бутылки ничего не появилось, она, рассердясь, хватанула ее об стенку.
Брызнули во все стороны осколки, а на полу остался сидеть одурело мотающий головой Черт.
Какой такой Черт? Обыкновенный Черт: с рогами и хвостом. Только очень маленький. Такой Черт живет в каждой винной бутылке. Называется этот Черт Бутылочный Черт.
