- Мне стыдно за Великую Державу, правопорядок в которой поддерживают такие идиоты, как ты. Нам не о чем больше разговаривать. Пора кормить зверюшек.
Он огляделся и позвал, прищурив добрые глазки:
- Кис-кис-кис...
И посторонился, пропуская кого-то внутрь, а сам вышел, заперев за собой двери.
А со мной в комнате осталась чудовищных размеров псина, почему-то с пеной у рта. Собака сдержанно зарычала, облизнулась, и вразвалку подошла ко мне.
Я судорожно огляделся в поисках подходящего оружия. Ничего я, конечно же, не нашел и дрожащими руками стал лихорадочно стаскивать ботинок.
Собака сдержанно зарычала, облизнулась, наклонила голову набок и бросилась на меня!
Я еле-еле успел ткнуть ей в нос ботинком.
Удара не получилось, так, тычок какой-то, и я зажмурил глаза, ожидая прикосновения белых, острых клыков к нежной коже на моем горле.
Я сидел, подтянув колени к подбородку, съежившись в комочек, но ничего не происходило. Я открыл глаза и увидел собаку бездыханно лежащей на полу, уткнувшись носом в мой ботинок.
Мне повезло - я попал ботинком прямо ей в нос. Я наклонился, забрал ботинок и проникновенно сказал:
- Прости, животное! Я не хотел тебе зла. Видишь, как тяжело жить в одиночестве, когда не то что поговорить не с кем, а даже носки постирать тебе некому? И все же тебе сейчас намного легче и спокойнее, чем мне. Прощай, собака!
Я быстро обулся и стал думать, как же выбраться из кабинета, но как раз в этот момент ключ в дверях стал поворачиваться.
- Толстячок возвращается! - обожгла меня молнией страшная догадка.
Вы спросите, как я догадался? Да просто во всем этом здании я не знал никого, кроме Толстячка, Сергеича, да еще Антона.
Я исключил из этого короткого списка всех тех, кто не имел ключа от кабинета Толстячка, и остался только он сам.
Гениально, верно?! То ли еще будет!
Пока же я воевал с собакой и занимался дедукцией, Арнольдик, запирая бандитов, не сразу справился с непокорным замком. Он так увлекся, что склонился над ним и вертел ключ до тех пор, пока тот не щелкнул дважды.
Кто-то сзади тронул его за плечо.
- Ты что, Сергеич, опять "Нанаполеонился", да еще так, что даже двери закрыть не можешь? - добродушно спросил Антон, не разобравший со спины, кто перед ним стоит, склонившись к замку.
Арнольдик резко выпрямился, и Антон изменился в лице, ничего не понимая: перед ним стоял совершенно незнакомый ему старик, весь увешанный орденами и медалями. Словно было сегодня Девятое мая.
И пока Антон, опешив, рассматривал незнакомого старика, в живот ему уперся старенький, вытертый добела, пистолет "ТТ", удивительно похожий на тот самый ствол, который Антон сам, собственноручно, продал недавно Филину.
- Открой! - приказал старик негромко, но твердо, указывая на торчащий в дверях ключ.
Антон покорно склонился к замку, а дед тем временем проворно и ловко обыскал его, вытащив из заднего кармана пистолет, а из кобуры под плечом еще один.
Антон открыл замок.
- Заходи, - приказал старик, подтолкнув Антона в спину стволом пистолета в двери, из которых валил дым и высовывались Филин и Сергеич, оба чумазые и оба без штанов, но увидев направленное на них оружие, тут же попятились обратно, пропуская к себе Антона.
Арнольдик уже собрался еще раз запереть двери, но в коридоре появился мой знакомый Толстячок.
- Ты сотрудник? - наскочив на него, спросил Арнольдик, почему-то шепотом.
- Сотрудник, - так же шепотом ответил Толстячок. - А что-то случилось?
- Да не волнуйся ты так, ничего особенного, - успокоил его Арнольдик. - Заходи, там мероприятие проходит, но только для сотрудников.
И под пистолетом он препроводил в кабинет и Толстячка. Заперев кабинет, Арнольдик пошел к тому, из которого только что вышел Толстячок. В дверях торчал ключ. На мгновение Арнольдик задумался, потом махнул и осторожно повернул ключ, тихо вошел, выставив перед собой пистолет.
- Добрый день, Арнольд Электронович! - радостно заорал я, раскрывая навстречу ему объятия из кресла-каталки.
Глава восьмая
- О, Господи! А вы-то что здесь делаете, Гертрудий?! - едва не прострелив меня, спросил Арнольдик.
Это меня так зовут, Гертрудий. Между прочим, конечно.
Несколько слов о себе...
Вообще-то я - человек скромный, но уж если зашел разговор обо мне, то он зашел довольно далеко, и его нужно не замалчивать, а разговаривать.
Так вот, о себе:
Родитель мои - потомственные милиционеры.
Вот, кстати, мое гинеко... генеалогическое дерево: прадед мой был дворянином. И служил он верой и правдой при дворе графа Разумовского. Вернее, во дворе.
Дворником служил.
Граф очень любил и отмечал моего деда за веселый характер, и всегда поутру, выйдя во двор, обязательно подходил лично к моему прадеду и стучал его кулаком по лбу, приговаривая:
- Граф-то у тебя - Разумовский, да только ты - не таковский, а дураковский.
Вот так, с легкой руки графа, стали мы Дураковыми, так нас и в паспорта писали.
Но так было недолго. Пришла Великая Пролетарская, и мой прадед, быстренько записавшись в милицию, тут же подчистую конфисковал своего графа. И прежде чем отправить своего узурпатора-графа в тюрьму, пошутил легко и изящно, прямо по графски, мол, и мы умеем благородные шутки шутить.
Сделал он это так: подошел к графу, да как даст ему по морде, а потом и говорит:
- Я-то, может быть, и дураковский, а ты теперь сам-то - каковский?!
И весело так засмеялся.
Граф, тупой совсем, почему-то шутки его не понял, не оценил.
Вот таким образом прадед мой стал милиционером.
А после и дед мой, и отец тоже все были милиционерами.
А мне куда же было деваться? Династия! Она, династия Дураковых, до сих пор в милиции старейшая из династий.
Все в нашем роду были милиционерами, даже все бабки-прабабки были женами милиционеров.
Папаня же мой состоял в милиции при складе вещественных доказательств.
Не всегда, конечно же. Он сперва тоже оперативником был. Но после ряда тяжелых ранений и контузий, когда ему в упор заряд картечи в голову всадили, что ему еще оставалось?
Врачи и так удивлялись, почему это он живой ходит? Невероятный случай в медицине, говорили. А то!
Все как есть мозги начисто картечью из головы выдуло, а ему хоть бы хны. Живет. Но все же некоторые изменения, конечно же, в организме произошли.
Чуть было даже в тюрьму мой папаня не загремел за умышленное уничтожение вещественных доказательств.
Дело все в том, что папаня мой приспособился выдувать конфискованные спирт и самогон. А воспитан он был так, что пить и не закусывать не умел. А что можно съесть на складе вещественных доказательств? Правильно! Только эти самые вещественные доказательства. Вот их-то мой папаня и стал употреблять в закуску.
Как только про это распознали, тут же уволили его на почетную пенсию.
Тогда-то он сразу же от скуки меня родил.
И дал он мне на радостях гордое имя - Гертрудий: что означает: герой труда! Вот он я каков! И девиз у меня соответствующий: "Посмотрите - вот каков наш Гертрудий Дураков!".
Ну вот, просветил я вас по поводу своей биографии, а теперь давайте вернемся в нотариальную контору, где Арнольдик с ужасом и состраданием разглядывал мою разбитую физиономию.
- Они вас Очень Жестоко Били? - сочувственно и жалостливо поинтересовался он.
- Да это об стену, Арнольд Электронович! Это все пустяки! Как говорил великий Карлсон: "пустяки, дело житейское".
- Вот звери! - возмутился Арнольдик. - Бить человека лицом об стену это безнравственно! Где же такое видано?! За что эти звери вас так избили?
- Это не они, это я сам, - честно признался я.
- Ничего не понимаю, - приподнял брови Арнольдик. - А зачем это вы себя... так? И где ваш Петюня?
- Я пытался в окно выпрыгнуть... - начал я повествовать о своих злоключениях, но меня тут же перебил нетерпеливый Арнольдик, выдвинув свою теорию произошедшего со мной.
