Правда, стоило им немного пройтись вниз, по мостовой, как они, опять же каждый про себя, в момент переменили это железобетонное решение, – всё-таки заглянуть туда придётся, уж больно там вкусных цыплят табака подают. – Что не трудно догадаться, было частью правды, и их это решение, ещё разок туда заглянуть, основывалось совсем на другом, а вернее, на другой причине. А вот на какой, то они и себе в этом пока признаться боялись, а что уж говорить о том, чтобы в этом признаться друг другу (известно только одно – она, эта причина, уж очень привлекательна сама по себе, и только о ней вспомнишь, как сердце начинает по-особенному, припеваючи биться).
Тем временем, там, в баре, по заходу в него, пусть будет взъерошенного типа, раз так он для всех там известен, события развивались по другой событийной спирали, совсем непохожей на ту, которую так живописал Гаю Иван. И в этой осуществлённой реальности, стоило только взъерошенному типу войти внутрь бара, как на самом пороге заведения, он к полной неожиданности Рембо, но только не для себя, вдруг наталкивается на него – администратор бара поручил Рембо стоять на входе и при появлении взъерошенного типа, дать знать (администратор как лицо предусмотрительное, не мог не рассмотреть этот вариант, а Рембо, потирая отбитые костяшки пальцев своих рук, тогда счёл всё это за чушь – и кто теперь спрашивается прав).
Ну а когда ты, имеется в виду Рембо, так для себя неожиданно близко, – когда он обернулся на звук открывшихся дверей к дверям, то лицо взъерошенного типа оказалось прямо перед ним и самую малость не хватало, чтобы им носами коснуться, – наталкиваешься на того, кого ты в последнюю очередь ожидал перед собой увидеть, то тут без особых вариантов – всё теперь зависит от того, как себя поведёт взъерошенный тип, а Рембо только и остаётся, как начав осаживаться в ногах, не моргая смотреть на взъерошенного типа и ждать от него на свой счёт решений. А какие они могут быть и будут, то об этом не трудно догадаться, учитывая характер их прежних взаимоотношений. О чём так же прекрасно догадываются стоящие за административной стойкой Витёк и администратор бара Завьял, только сейчас обнаружившие насколько похож вошедший тип на того взъерошенного типа.
А как только обнаружили, насколько он на него похож, то в них в один момент закралось сомнение – а не есть ли это тот самый взъерошенный тип, а не просто человек на него похожий, которому и нет никакого смысла под кого-то такого типа рядиться. Ну и как итог всему этому их на миг размышлению – они, растеряв в момент всю прежнюю самоуверенность, начали присаживаться в ногах, в попытке спрятаться от неминуемой расплаты со стороны взъерошенного типа – а для чего спрашивается он ещё пришёл, ясно, что заплатить по счетам, раз его так об этом требовательно все здесь просили.
Взъерошенный тип может быть так бы и поступил, как от него ждал весь местный служебный персонал, но он как вроде спешил, а тут на его пути, прямо не обойти, встал какой-то тип. И он, процедив сквозь зубы: «Отвали», – добивается большего, чем кулаком в зубы – Рембо освобождает собой проход – он в момент подкашивается в ногах и роняет себя на стоящий сзади от него стул и при этом так для себя и стула неудачно, что стул выскальзывает из под него, по причине того, что он со всего маху грохнулся на его краешек, и улетает в свою неизвестность, а Рембо уже грохается в свою известность, на пол.
Но взъерошенному типу совсем неинтересно, что там дальше решил поделывать Рембо, а он прямиком направляется к одному из стоящих в самом дальнем от входа углу столиков, отличающимся от других столов тем, что за ним в полном своём одиночестве сидит самого обычного вида человек, чей вид не был ничем особым примечателен и если в нём что-то и выделять, то разве что только толстенные очки, сразу и не поймёшь и не уразумеешь, какой страшной фокусировки.
– Он либо ни хрена не видит в них, либо до хрена разумеет, глядя в них на нас. – Примерно вот так виделся и мыслился этот человек теми, на кого он соблаговолил посмотреть.
Что в полной мере можно было соотнести и к присевшему за его стол взъерошенному типу, который не сразу удостоился взгляда со стороны этого человека в очках, – он был чрезвычайно занят, собирая с миниатюрный контейнер, похожий на тот, в котором хранятся грифельные стержни для механических карандашей, рассыпавшиеся на столе миниатюрные шарики, с виду похожие на ртутные, – а лишь только после того, как обратился к нему с вопросом. – Ну что скажешь? – На что человек в очках не сразу даёт ответ. А лишь после того, как он с помощью специальной стальной палочки загоняет шарик в контейнер, и, закрыв за шариком крышку, он поднимает свою голову на взъерошенного типа и, со всем вниманием на него посмотрев, спрашивает. – А что ты собственно хочешь услышать?
Ну а так как взъерошенный тип даже не думает отвечать на этот вопрос, то можно предположить, что он знает, что это не вопрос, а всего лишь прелюдия к основному вопросительному действу, которое непременно последует после того, как Настройщик, так зовут очкастого человека, выпустит из себя весь накопленный пар – этот вывод взъерошенный тип сделал, исходя из истеричного голоса Настройщика, а это следственно наводит на понимание того, что Настройщик и был тем человеком, в кого по касательной прилетел запущенный взъерошенным типом бокал. Что, в свою очередь, ещё на большее открывает глаза. Правда на что, то это пока остаётся невыясненным, но при этом можно сделать свои предположения о недружественном характере взаимоотношений между ними – они явно претерпевают не лучшие времена, если другие когда-нибудь и были, а это ещё более сомнительно. Ну а стоящий на столе бокал с частично отбитой ножкой, в перевёрнутом положении, где внутри него, как в невесомости, летают точно такие же ртутные шарики, прямо подтверждает выше приведённое предположение о направлении полёта бокала.
И как верно догадывался взъерошенный тип, Настройщик не ждал от него ответов на этот первый свой вопрос, а как человек рассудительный и собранный, он всего лишь хотел указать ему на недопустимость таких его действий, ведущих к беспорядку и бардаку в мыслях. – И не надоело тебе ребячиться. К чему все эти представления и перевоплощения, я ведь всё равно в любом обличие тебя узнаю. – Укоризненно покачав головой, нравоучительно, то есть наиболее ненавистно для тех людей, кто считает себя учёным и вправе учить других людей, вот так с укоризной качая головой, сказал Настройщик. – Нет, конечно, я понимаю, это твоя основная, как Понтифика задача, наводить мосты между людьми, но не также кардинально. Вот посмотри, что ты наделал. – Настройщик, кивнув перед собой, указал Понтифику на тот беспорядок, который благодаря таким его действиям на грани фола, возник на столе.
Ну а так как Понтифик привык доверять и верить на слово Настройщику, то он поверил, что то, что он увидел перед собой на столе, есть беспорядок и ничего больше. Хотя в самой глубине себя, он всё перед ним представшее, мог бы отнести к броуновскому движению, что есть не беспорядок, то есть упорядоченное в своей беспорядочности движение – а беспорядок тем и отличается от любого порядка, что в нём есть отклонения от прежнего порядка. И значит, то, что сейчас расположилось на столе перед Настройщиком, – там друг на дружке лежало несколько этих мини контейнеров, рядом с ними лежал неизвестного назначения прибор, с прыгающей стрелкой на циферблате, и по всему столу раскатывались эти ртутные шарики, – только со слов Настройщика можно было назвать беспорядком. Когда для Понтифика, впервые видевшего этот порядок-беспорядок, пока этот вопрос находился на стадии рассмотрения. Чем он и занялся, наблюдая за катающимися шариками на столе.
Ну а Настройщик, скорей всего был человеком увлечённым, в особенности этим своим увлечением, а может и не просто увлечением, а скажем так, смыслом всей его жизни, и он при виде такой заинтересованности Понтифика, несколько смягчился и даже готов был его выслушать. Понтифик же улавливает эти душевные изменения в Настройщике и дальнейшим проявлением своей заинтересованности продолжает подминать под себя Настройщика.
