Слесарь был белее полотна. Все складывалось не в его пользу. Он один был знающим техником. Кому другому были знакомы винтили, муфты и у кого другого мог оказаться второй ключ от двери? Все улики были налицо. Слесарь отрицал свое участие.

Макс и капитан отошли в дальний угол.

За подобные поступки в море, на яхте, могло быть одно наказание — в воду с грузом на шее. Но… но второго слесаря на яхте не было. Его помощник заменить его не мог ни по знаниям, ни по опыту.

Надо было найти исход, который, обезвреживая слесаря, оставлял его знания. Решено было подвергнуть его аресту на все время работы экспедиции, а надзор за ним поручить попеременно Генриху и Орлу.

Это решение объявили ему. Что-то глубоко честное было в том взгляде, каким он обвел Макса и капитана, взгляде, который говорит моряку больше, чем тысячи несомненных улик…

Максу этот взгляд ничего не сказал.

Гибель «Разведчика» Макс принял очень сдержанно; он предпочел такой финал иному. Но в гибели он не был уверен.

Доводы капитана были убедительны для моряка, но на Макса они произвели какое-то смутное впечатление…

Все же эти два события настолько взволновали Макса, что после ухода слесаря он не пошел сразу на палубу, а предоставил капитану, если тот найдет возможным, тронуться.

Ко времени вторичного появления капитана на палубе был очищен отрезок пространства, более чем достаточный для ориентировки.

Аконт указал капитану скорость движения и допустимую скорость поворотов. Приготовились к отплытию.

У руля капитан поместил своего помощника, а сам с телефонной трубкой стал у аппарата.

Через полчаса послышалась команда:

— Тихий ход! Яхта медленно тронулась. Впереди, словно фонарь ночью, освещал дорогу цилиндр. Медленно подвигалась яхта и с той же скоростью аппарат резал туман.

Теперь вся инициатива перешла к капитану.

Аконт прошел к Генриху. Он бредил. В бреду он говорил о палке, о зеркалах, стонал от боли, но в сознание еще не приходил.

Яхта медленно подходила к гавани, к тому месту, о котором знал лишь один капитан, месту, свободному от подводных скал. Через три часа в полосу цилиндра попал кусок суши и еще через полчаса послышалась команда:

— Отдать якорь!

Зашумело радостным шумом. Яхта была в надежной гавани. Главное, никто ее не видел.

Аконт выключил и убрал аппараты. Туман висел в воздухе сплошной завесой.

Все свободное время Аконт проводил у Генриха. Генрих пришел в сознание на третий день, но в памяти образовался провал. Он не мог вспомнить того, что с ним было в день несчастья.

Когда опустился туман, экипаж «Разведчика» пришел в уныние. Теперь «Искатель» окончательно был потерян из виду. Полагаться оставалось только на себя. От безделья нервы разгулялись. Вспоминали легенды и рассказы об острове, всю жуть гибели десятков, а может быть, и сотен подобных экспедиций. Даже не обошлось без видений и вещих снов. Словом, на второй день настроение было «назад — домой».

Тройка проголосовала вопрос и единогласно, с разными оттенками грустного и радостного чувства, постановила — вернуться.

Когда председатель вызвал капитана к себе в каюту, всех поразил звук взрыва, раздавшегося вблизи. Взрыв мог быть только на «Искателе». Следовательно, «Искатель» недалеко.

Члены тройки переглянулись и, по безмолвному соглашению, — возвращение было отменено.

Но как нащупать «Искателя»? Пущен был самый сильный прожектор — он осветил, да и то неясно, едва полтора-два метра и уперся в туман. Безнадежной была попытка что-либо разглядеть. Надо заставить «Искателя» подать о себе весть и таким путем определить направление, в котором следует его искать.

День прошел в придумываниях; наутро все, словно сговорившись, предложили дать тревожный гудок.

Капитан «Разведчика» одобрил эту мысль и в тот момент, когда аппарат Аконта резал туман, на «Разведчике» даны были два тревожных гудка. Эти гудки капитан «Искателя» и принял за гудки смерти.

Пять, десять, пятнадцать минут мучительного ожидания… Никакого ответа. Начала закрадываться мысль, что взрыв на «Искателе» был роковым. «Искатель» пошел ко дну.

Час от часу не легче. Если так, то надежда найти остров погибла окончательно. Капитан «Искателя» был бездетным и своей тайны он никому не завещал.

Оставалось ждать момента, когда рассеется туман, и ни с чем вернуться домой. Это было особенно не по душе капиталисту — слишком большие средства были вложены в это предприятие.

Решение разрядило атмосферу. Особенной устойчивостью никто не отличался — всех прельщало только золото, — и чем бледнее становились перспективы, тем быстрее падала энергия.

Когда через четыре дня рассеялся туман, так же внезапно, как налетел, у всех выкристаллизовалось твердое решение — «назад».

Самая сильная подзорная труба не могла обнаружить на горизонте и подобия судна.

Яхта тронулась. Три дня стояла прекрасная погода. На рассвете четвертого в воздухе почувствовалось что-то недоброе. Легкий ветерок нежно, точно лаская, рябил гладь океана. Издали подходили волны побольше. На горизонте появились белые гребни. Ветер нарастал, он уже трепал паруса, а волны лизали корпус яхты. Упали первые крупные капли дождя.

Через час-полтора шторм разыгрался. Он бросал яхту, как щепку, из стороны в сторону, то вознося ее на вершину волны, то низвергая в бездну и, словно из ведра, поливал ее потоками дождя. Яхта погружалась носом глубоко в воду, трещала от ударов набегавших валов, но не сдавалась.

Стоять на мостике нельзя было. Капитан и его помощник, отчаявшись в этой борьбе, отдали себя в руки судьбы. Улучив момент затишья между валами, капитан ушел вниз.

И следом набежавшая волна, точно она только и ждала его ухода, слизнула с палубы все, что на ней было, оставив лишь одни трубы. Капитанская будка с рулем, с компасом, все добавочные установки — все ушло. Каким-то чудом удержалась только лодка. Теперь волны могли свободно перекатываться через палубу, рыча при столкновении с лодкой и трубами.

Когда шторм прошел, на палубе не оставалось приборов для ориентировки. Научные консультанты лишь очень приблизительно могли определить местонахождение судна. Яхта была сильно потрепана и требовала серьезного ремонта. Надо хоть куда-нибудь пристать. «Разведчик» выбросился на первый попавшийся берег.

Восстановили радио, и весь мир облетело известие:

«„Искатель“ взорвался, „Разведчик“ сильно пострадал, ждем…»

На этом оборвалось радио.

И если бы «Искатель» в этот момент рыскал в эфире, он наткнулся бы на это известие.

Шторм для «Искателя» прошел безнаказанно. Он был в надежной гавани. Природа, как бы в компенсацию за безнадежность подхода к острову, наградила его этой изумительной гаванью.

Под ее защитой нечего было опасаться штормов. Это была коробка, со всех сторон защищенная скалами, и лишь в двух местах открытая для входа и выхода. Створки отверстия находили одна на другую, и сильная буря гуляла в гавани лишь легким ветерком.

Сойти на берег, однако, нельзя было. Там властвовал шторм. Да и дождь не располагал к высадке.

С того дня, когда впервые в истории мира был рассеян туман и предательство чуть не погубило всего дела, Макс не переставал думать об экипаже.

Был ли слесарь одиночкой в этом деле, или он только один из шайки? Какая цель у предателей? Чьи они наймиты? Все эти мысли особенно волновали его в дни вынужденного безделья.

Яхта превращалась из мирного корабля в поле военных действий. Вместо товарищеской атмосферы — напряженное состояние подозрительности.

Аконт и его изобретения кому-то мешали. Предателей или предателя надо было проследить до конца.

Предательство сильно волновало команду. В ее среде только и говорили: мог ли слесарь все это сделать? С какой целью? Один он или есть сообщник?

У каждого было ощущение осторожности, точно предатель сидит тут, рядом.

У Макса не было никаких улик; нет следов, лишь одни догадки. Он решил воспользоваться свободным временем и ближе познакомиться с командой.