« Здравствуй, Рей. Думаю, ты уже достаточно узнала обо мне. Знай, у меня есть свои глаза и уши. Ни кто в этой школе не посмеет восстать против меня. Ты обречена на поражение, Сейджуро будет моим. Ты ничего не сможешь изменить, всё уже предрешено.

Аоки Хоши»

Значит, Хираи Мари была её шпионом? Именно по этому она спала с моим братом, чтобы побольше узнать обо мне. Но кто же ещё? Чёрт побери, почему я опять вляпалась во что-то странное?! Аоки Хоши, мы с тобой ещё повоюем! Я не хочу снова терять любовь, которая таким трудом мне досталась. Не хочу, чтобы моё РПВ прогрессировало. Только не снова. С таким боевым настроем я пешком иду до дома, а когда я захожу чуть не падаю на ровном месте. За столом сидит мой брат и… Акаши? Что он тут блять забыл? Я конечно рада его видеть, но не пьющим чай с моим братом, который обычно потенциально ненавидит всех парней, что крутятся около меня. Как Маруяму, например.

— Мы ожидали тебя несколько раньше, — едко произносит Рио, ставя расписную кружку на стол. В его голубых глазах играют искорки укора и странного злорадства. Только не это. Он в крайне хорошем расположении духа, — Ты что, уснула по дороге?

— Завязывай с этим, Вадим, — холодно цежу сквозь плотно сжатые зубы, неосознанно переходя на родной, русский, язык. А чуть позднее добавляю уже на японском, — Я сейчас приду.

Я взбегаю вверх по лестнице, быстро вымыв руки, на всякий случай на скорую руку прибралась в комнате. Я натягиваю чуть великоватую майку-борцовку, и домашние растянутые спортивные шорты, возвращаюсь на кухню. Рио бросает на меня весёлый взгляд, и поставив кружку в раковину, говорит, что пойдёт погуляет. Я пожимаю плечами, и просто киваю. Я только хочу заикнутся про экзамены, как вспоминаю, что мы все уже всё сдали.

— Кушать хочешь? — тихо спрашиваю я, поворачиваясь к Акаши спиной. Потому что сама я, дико хочу есть.

— Нет, спасибо.

Я тяжело вздыхаю, и достаю из холодильника бутылочку сока. За пару глотков осушаю её, чтобы голод чувствовался не так остро. Вдруг, я чувствую, как ладонь Акаши ложиться на бугристую поверхность шрамов, меня как током ударило. По коже пробежал разряд. Отдаваясь, каким-то странным теплом по всему телу.

— Откуда они? — его дыхание ласкает заднею сторону шеи, вызывая табун приятных мурашек. Что с моим телом?

— Несчастный случай, — почему-то хрипло шепчу я, чувствуя своей спиной его широкую грудь. Он прижимается ко мне так, словно боится меня потерять. Во мне это вызывает противоречивые чувства: трепет и непонимание. Если у них с Аоки было всё так серьёзно, то зачем ему я? Неужели он так основательно и бесповоротно влюбился? Я не понимаю, как я оказываюсь усажена на столешницу, и как мои ноги обвили его талию. А его горячие сухие губы начали терзать мои, как сильные тренированные руки сажали в тески талию и пробрались как-то под майку. Как мои руки обвили его шею вплетаясь в отросшие алые пряди. Я горела. Всё тело пылало, словно меня опустили кипяток. Мы наслаждались этим, словно голодные звери.

— Шторы не сожгите! — сварливо сетует брат проходя мимо кухни, — И да! Предохраняйтесь что-ли, а то мне племянники не нужны! — весело добавляет он, и я не удержавшись кидаю в него пустую бутылку из-под сока, на удивление, попадаю точно в лоб. Он добавляет что-то ещё, но я его уже не слышу, потому что он скрылся в прихожей. Как это на тебя похоже, братец.

— Я после экзамена получила письмо… — немного отдышавшись произношу я, всё ещё сомневаясь в правильности своего поступка. Не уверена, что я должна так поступать, противное чувство грезит изнутри, словно я… жалуюсь ему. Противно это осознавать, противно до дрожи, до глубокой ненависти к себе самой. За свою слабость и беспомощность, за свою жалкость.

— От Хоши. Я знаю. — говорит так, как будто это что-то саморазумеещиеся. Что же, видимо оно так и есть.

— Почему Хираи стала её… Информатором, и как ты узнал, что я получила письмо? — от былого настроя ни осталось и следа, только странное тянущие чувство внутри. Все же остальные, пока что не атрофировавшиеся чувства, отвечающие за относительно сносную мозговую деятельность были навострены до предела.

— Хираи восхищалась Хоши, и одновременно боялась. Она изначально заработала себе репутацию человека, который при необходимости пойдёт по головам. Прибавь к этому статус её семьи, и то, что она в ходит в пятёрку лучших учеников школы. — с печальной усмешкой произносит он, буд то зачитывает смертный приговор. Мне. — А это письмо. У нас с Хоши один информатор. — кривясь, произносит он.

— Хираи? — не уверена в том, что я правильно предположила, и как оказалось не зря. Акаши качает головой. И сконфуженно, или мне всё-таки показалось, садится на стул.

— Твой брат сказал, что ты рисуешь, — я ударяю себя полбу, сокрушаясь тому, какой мой брат бывает болтливый, особенно тогда, когда это не следует. Это конечно не для кого не было тайной. Но после того как я закончила художку, я особо то и не рисовала, а когда умер Олег, так забросила на совсем, только если просыпались какие-то позывы порисовать, то это были какие-то сумбурные и пугающие наброски.

— Рисовала. — с нажимом произношу я, всё ещё сидя на кухонной тумбе и забавно болтая ногами, словно малое дитя. Хотя, мне всего-то семнадцати, но такое чувство что мне далеко за 30. Последний год я чувствовала себя вдовой, которая прожила с мужем 50 лет, а её самый родной и близкий человек умер несколькими месяцами ранее. Да пожалуй именно так. — Но могу показать свои старые работы, — всё-таки сдаюсь я, сокрушённая его пронзительным взглядом, таким прекрасных алых глаз. Так… Кажется, меня унесло не в ту степь. Я спрыгиваю на пол, и добавляю уже куда миролюбивее, — Пойдём, они в моей комнате. И не смотри на меня так, мне просто чертовки лень бегать туда сюда по лестнице.

О том, что последнею неделю я просыпаюсь в страшных агониях, я умалчиваю. Причина моих пробуждений мне не известна и не интересна, как ни странно. Я вообще была человеком, которого мало интересует то, что происходит с моим телом и почему. Мне было абсолютно наплевать. И то, что посреди ночи в диапазоне с полчетвёртого до пол шестого утра, с периодичностью одна неделю раз в три месяца, у меня появлялись страшные судороги несчастной правой ноге. Сколько она повидала-то! Два разрыва связок, два надрыва, один несчастный недовывих и огромной количество лёгких растяжений голеностопа. Какое-то воспаление коленного сустава, обнаруженное ещё в седьмом классе. Думаю неудивительно, что боль адская. Особенно бесит то, что чтобы не вопить как будто меня режут я должна либо как-то её разработать, либо походить. Что во всех случаях приравнивается практически к нулю, ибо сплю я на животе у самой стенки. Надеюсь, что это скоро закончится. Достало уже, ходить тоже больно. Наверное, стоит посетить травматолога.

Пока я достаю из нижнего ящика комода несколько толстых папок, Акаши что-то рассматривает на столе. Блять!!! Там же набросок, нарисованный мной вчера, который чётко отразил моё настроение. Акаши хмыкает, беря блокнот, стыренный у мамы ещё прошлым летом, когда она была на каких-то там курсах и целый месяц жила дома. Что несомненно радовало.

— Несколько пессимистично, — отзывается парень, рассматривая мой милый череп (который нарисованный) и несколько цветочков на нём. Да-да, вот такое у меня было настроение. Полное уныние и страх перед экзаменом по японскому. Я вообще раньше часто рисовала по настроению, а сейчас у меня один сплошной негатив, а не настроение. — Но нарисовано красиво.

— Спасибо — я натягиваю на себя улыбку, которая почему-то не вяжется с моим настроением, — Вот, всё, что откапала, — я кладу на одну половину кровати папки стандартного, для любого ходившего в художку или изостудию человека, формата А3. Сама же растягиваюсь пластом на другой половине кровати лицом уткнувшись в ворох подушек. Я истощена, как физически, так и морально. Но больше физически. Хотя… Надо бы к психологу в Токио наведаться. Акаши шуршит бумагой, смотря на мои криворукие работы. Сама я поворачиваюсь набок и обняв полуживую мягкую подушку смотрю на парня, даже не замечаю как веки тяжелеют, а я засыпаю рядом с красноволосым дьяволом.