— Понятно… — посмотрел на небо Эйс.

— Ты не мерзнешь? — спросила я.

— Не-а. — пожал плечами Эйс.

— Вот смотрю на тебя и мёрзну! А ну марш под плед! — шикнула я, раскрыв плед. Портгас недоумённо посмотрел на меня. — Быстрее! Холодно! — Эйс сел под плед и, приобняв меня за талию, сам укутался. Тепло~… Ходячая батарея! Может, использовать себя, как сумку Портгаса и греться у него на спине, когда прибудем на осенний остров? Над головой послышалось сопение. Заснул.

Утро. Всю ночь просидела в тишине, греясь тёплом Эйса.

У него такая милая мордашка, когда сопит! Затискала бы!

Проснулся.

— Доброе утро! — устало улыбнулась я.

— Доброе~! — потянулся Эйс.

— Там, вроде как завтрак уже готов, — сказала я. Голос есть, но совсем сиплый.

— Шура, так и заболеть недолго! — покачал головой Эйс.

— Не в первой, — махнула я рукой, зевнув.

Эйс встал и ушёл.

Сейчас примерно пол седьмого-семь утра, так что народ только просыпается.

На палубу вышел папа с кружкой кофе, взял утреннюю газету у чайки-почтальона и подошёл ко мне.

— Пап, как можно пить настолько крепкий кофе! — воскликнула я, отмахиваясь от горького невкусного запаха.

— Очень даже вкусно, йои, — пожал плечами папа.

— Ну, коли дело подошло к концу, доброе утро, папочка, — улыбнулась я и, встав на свои двои, подошла к папе. За его спиной увидела Эйса, который неспешно заходит на камбуз. Волосы растрепаны, утреннее сонное лицо и эти мышцы… даже на спине… этот рельеф… закусила губу.

— Э! Ты меня слышишь, йои? — помахал перед моим лицом газетой папа.

— А? — очнулась я.

— Тебе спать, говорю, лучше пойти, йои, — сказал папа.

— Ой! — ойкнула я и посмотрела на папу. — Папочка, я, кажется, влюбилась…

— Ёмаё~! — протянул папа, обернувшись и ожидая увидеть того, на кого я сейчас пялилась, только вот не увидел никого. — Это ты говоришь или твоя усталость, йои?

— Вроде я… — протянула я.

— Ладно, йои, иди отоспись, — потормошил мои волосы папа.

— Ага… — потянувшись, зевнула я и пошла в сторону женских кают.

Я зашла в женскую каюту, бросила косуху куда-то на пол возле койки, села на койку, стянула берцы и, хорошенько укутавшись, легла.

Эйс.

Этот конопатый брюнет похоже вообще не собирается выходить у меня из головы!

Он такой заботливый…

За этими мыслями я и заснула.

Проснулась я от того, что очень холодно. По лицу течёт пот. Хорошенько укуталась. Сейчас бы у Эйса под боком пристроиться…

Закашлялась.

Пиздец.

Я, похоже, заболела.

Снова закашлялась.

— Ёмаё~! — протянул чей-то женский голос. — Шура, ты же заболела! — ко мне подошла Салли. Она приложила ладонь ко лбу. — Да ты вся горишь!

— Сглазили, суки! — просипела я и закашлялась.

— Так, тебе лучше в лазарет перебраться, идти можешь?

— Не-а… — честно ответила я.

— Сейчас приду. — сказала Салли и вышла из каюты. Вернулась уже с папой. Я в который раз закашлялась.

Меня подняли на руки и куда-то понесли.

Как оказалось, принесли меня в лазарет.

Сунули градусник.

Пиздец состояние у меня поршивое…

А озноб так и бьёт.

Хорошенько укуталась.

Снова закашлялась.

Градусник забрали.

— Ёпа-ма~ть! — протянула девушка.

— Что там? — послышался папин голос.

— У неё температура сорок градусов! — воскликнула Салли. Я снова неистово закашлялась. — Марко-сан, идите передайте Татч-сану, чтобы сварил куриный бульон!

— Я не хочу кушать… — прошептала я, закашлявшись.

— Тебя никто не спрашивает! — шикнул папа.

Меня оставили одну.

Пиздец.

Я хочу, чтобы меня кто-нибудь обнял. Желательно, кто-нибудь горячий. Портгас к примеру. Хочу спать. Хочу пить. Снова закашлялась.

По лицу вместе с потом текут слёзы.

Ненавижу болеть. Такое пиздопротивное состояние…

— Солнце, садись, кушать будем, — послышался голос кока.

— Не хочу. — прохрипела я, отвернувшись на другой бок и завернувшись в тёплое одеяло.

— Шура, давай кушай, тебе ещё лекарства пить! — послышался голос Салли.

— Не буду. — буркнула я.

— Шура, йои! — воскликнул папа.

— Хнык… Хнык… — захныкала я.

— Марко-сан! Она же ещё ребёнок! — послышался возмущённый голос Салли.

Меня, укутанную в толстом одеяле, посадили, кажется, на колени, обняв обеими руками, чтобы я не рыпалась. Сил противостоять нет.

— Давай, Шура, открой рот, — сказал Татчи, протянув мне ложку.

— Не хочу. — прохрипела я, отвернувшись.

— За Дедушку~, — протянул Татчи. Я взяла в рот ложку. Бульон обжег язык и горло.

— За Дедушку горячо. — тихо сказала я.

— За папу, — остудив бульон с ложкой, протянул Татчи. Я съела.

— За Эйса, йои, — добавил Марко.

— Не, он сам и за себя, и за всю команду съест. — я недовольно посмотрела на Татчи. Кок передернулся и протянул к моему рту ложку. — За Эйса, за дядю Джоза, за дядю Татча, за дядю Висту, за дядю Бламенко, за дядю Ракуё, за дядю Намура, за дядю Бленхейма, за дядю Куриела, за дядю Кингдью, за Харуту, за дядю Атмоса…

— За дядю Атмоса не надо, он страшный… Я боюсь его… — просипела я и отодвинулась от ложки.

— Ну хорошо, — кивнул Татчи. — за дядю Дзиру, за дядю Фосса, за дядю Изо…

— За дядю Изо не надо, он наглый и иногда бесит… — просипела я.

— Ну тут как раз за дядю Изо и осталось, — сказал Татчи, тыкая мне в рот ложку.

— Нет. Пусть лучше будет за Нишину… — просипела я.

— Хорошо, — кивнул Татчи. — за сестрёнку Ниши-тян! Всё!

Меня положили на койку. Салли принесла мне лекарства, некоторые из которых вызывали тошнотворный привкус.

— Папа, останься, — тихо, не своим голосом, сказала я, когда все решили оставить меня одну. — пожалуйста. — папа сел рядом и поправил одеяло. — Расскажи… — тут я закашлялась. — как ты нашёл и съел дьявольский фрукт.

— Вообще-то, я не обладаю силой дьявольского фрукта, йои, — почесал затылок папа.

— Но ты же не можешь пользоваться силами, когда в Кайросеки или в морской воде, — просипела я.

— Я — феникс, у фениксов тоже есть слабость к морской воде и этому металлу, йои, — сказал папа.

— То есть, в этом мире существуют фениксы? — удивилась я.

— Я, возможно, последний представитель, — выдохнул папа.

— То есть, я дочь самого, что не на есть, мифического существа? — снова закашлялась я.

— Вроде того, йои, — улыбнулся отец.

— А мама? — спросила я.

— Нет, она была обычным человеком, йои, — с улыбкой говорил папа.

— Эм, пап, — отвела я взгляд. — Ты не обидишься, если я задам тебе кое-какой… ну… неприятный… вопрос?

— Говори, йои, — кивнул папа.

— Сколько раз ты умирал? — совсем тихо спросила я.

— Не помню… — Так же тихо ответил папа.

— Прости… — Ещё тише выдала я.

— Ничего, йои, — кивнул папа. — тебе стоит поспать, йои, — папа нагнулся и поцеловал меня в висок, поправив одеяло, и ушёл.

Интересно, а ребята уже знают, что я в таком состоянии?

А Эйс?

У него такие красивые глаза…

Мне никогда не нравились кареглазые, но у Эйса они какие-то… особенные…

Если я раньше цвет глаз у кареглазых сравнивала с фекалиями, то у Эйса они как молочный шоколад и такой лёгкий, почти незаметный, отблеск пламени.

Его касания такие нежные…

Интересно, а он что-нибудь испытывает ко мне?

На вряд-ли.

Мы с ним общаться-то начали меньше недели тому назад.

Это я его знаю уже несколько лет и то благодаря аниме!

А Эйс… он ведь даже никогда не знал про меня…

А у него есть девушка?

Сто пудов есть.

Он красивый, милый, весёлый, добрый, нежный…

Проснулась я от того, что меня кто-то тряс за плечи.

Я открыла глаза и сквозь сонную пелену разглядела лицо Татчи.

— Доброе утро, Солнце! — сказал Татчи, сев сбоку на койку. Я закашлялась, но уже не так, как вчера.

— Утро… — тихо просипела я, сев чуть выше и укрывшись по плечи одеялом.