В моем мире развод был столь же немыслим, как многоженство. Я внимательно разглядывал профиль своего собеседника, резко очерченный на фоне яркого света, проникавшего сквозь приоткрытую низкую дверь.

– По крайней мере мне известно, – продолжал Хастейн, – что позже Лагерта вышла замуж за норвежского ярла, ибо, когда этот норвежец умер, не оставив после себя потомства, она унаследовала все его королевство.

Насколько я понял, титул ярл соответствовал английскому олдермену, причем этот титул не имела права носить женщина – ни до, ни после смерти супруга. Хастейн улыбнулся, заметив мою скептичность.

– Жена ярла хранит ключи от его владений, когда он уходит в военный поход. Так почему она не может взять их себе после его смерти, если пожелает? Но если ты в чем-то сомневаешься, спроси у Ильвы. Лагерта – ее бабка.

И вновь связь сказки с реальностью поразила меня. Очевидно, скандинавы жили на границе между мифом и реальной жизнью.

– Если норвежский муж Лагерты умер бездетным, – заметил я, – мать Ильвы – одна из двух сестер Бьёрна Железнобокого.

– А тебя не проведешь, Рольф Дерзец. И память у тебя, что надо.

Хастейн начал закрывать дверь. Я просунул ногу в щель.

– Молодая женщина из селения оказалась девственницей?

Он нахмурил светлые брови и откинул назад челку.

– Видимо. – Он с досадой пожал плечами. – По крайней мере Сигурд не позволил мне с ней развлечься.

– Но она еще жива?

– Еще как жива. Но Ильва пасет ее, словно медведица медвежонка.

– А что ее ждет дальше?

Внезапно лицо Хастейна покраснело, но явно не от злости. Я тщетно пытался уловить причину этой перемены.

– Это… это тебя не касается, – буркнул он, захлопнул дверь и щелкнул задвижкой.

Я сидел в темнице, провонявшей моими испражнениями, и размышлял над рассказом Хастейна и над тем, о чем он умолчал.

Шум лагеря, жизнь которого я наблюдал через дырку от выпавшего сучка, путал мои мысли.

По утрам скандинавы оттачивали свое боевое искусство на открытой площадке в восточной части лагеря. Их упражнения сопровождались громким ревом и лязгом мечей и топоров. После обеда они проводили время за игрой в мяч и рукопашной борьбой. А на закате выкатывались и вскрывались бочки с пивом, так что вечер неизменно завершался всеобщей попойкой. Бородачи любым делом занимались энергично, демонстрируя завидное жизнелюбие, что коренным образом отличалось от свойственной сельским жителям вялости и еще больше контрастировало с нарочитым благочестием монахов. Скандинавы были сильными независимыми людьми, которые жили и веселились так необузданно, что это одновременно пугало и завораживало. В то же время было ясно, что каждый знает свое место и ревностно оберегает личное достоинство. Ярлы и знатные люди прямиком шагали по дощатому настилу, не думая никому уступать, в то время как слуга всегда пропускал кряжистого свободного человека, который, в свою очередь, отступал, встретив на дорожке вооруженного воина. Постепенно у меня возникло лишь отчасти осознаваемое желание стать таким же, как они.

Я шел за своими мыслями, которые неизменно приводили меня ко второму человеку, пережившему набег на Тевринтон. Прелестная красавица Белла была старше меня на пару лет. Я не был единственным, кто втайне страстно желал ее. Когда она, выпрямив спину, несла через деревню пару ведер с водой на отцовскую кузницу, все поворачивали головы ей вслед. В качестве иллюстрации того, что физическая красота – не пустое место в этом мире, можно упомянуть, что девушка была помолвлена с сыном олдермена – обычно дочь кузнеца не смела и надеяться на столь выгодную партию.

Я вспомнил, как однажды видел ее обнаженной. С тех пор миновал всего месяц, но казалось, что за это время прошла целая жизнь. Я стоял, прижавшись лицом к плетеной ивовой изгороди вокруг дома кузнеца, и подглядывал в трещину в глиняной штукатурке. Грубые руки девушкиной тетки окунали губку в корыто, из которого шел пар, и омывали хрупкие позвонки племянницы, четко обозначившиеся под бледной кожей. Меня охватила волна жара, когда Белла поднялась в ванне, чтобы обтереться. Ее темные волосы прилипли к блестящей спине, почти достигая маленькой тугой попки. Тонкие пальцы скользнули по вздернутым соскам. Руки, продолжая ловко орудовать полотенцем, устремились к плоскому животу, коснулись темного пушка на лобке и замерли на упругих бедрах…

Я услышал в темноте собственное тяжелое дыхание.

В глубине души я сознавал, что занимаюсь греховным делом, даже не одним, а сразу несколькими. И все же был не в силах оторвать руку от твердого бугорка, выросшего у меня в паху. Воспоминание об обнаженном девичьем теле сверкало во мне, кровь пульсировала в висках, приливала к моему детородному органу. Я развязал пояс, чтобы быстрее освободиться от напряжения, как вдруг металлический лязг заставил меня вздрогнуть. Задвижка на двери открылась.

В низком проеме возникла широкоплечая фигура – она сидела на корточках на фоне звездного неба. Я не узнал Ильву, пока во тьме не прозвучал ее светлый голос:

– Иди за мной, сакс, – сказала она, – если хочешь обрести свободу.

Мы с Ильвой пробрались за передний ряд палаток и, удостоверившись, что сумеем незамеченными преодолеть насыпь, опоясывающую лагерь, спустились вниз; петляя, побежали через пустошь. Когда мы оказались на приличном расстоянии от лагеря, она затащила меня в кусты, схватила за куртку и приставила длинный нож к моей шее. Я давно понял, чего она хочет.

– Я покажу тебе путь к монастырю Святого Кутберта, – сразу сказал я. – И я хочу попросить лишь две вещи взамен. Во-первых, пообещай мне, что не станешь убивать монахов.

Угроза, которую она собиралась мне озвучить, застряла у нее в горле.

– Оставить в живых монахов? – воскликнула она. – Но почему?

– Можешь помять их, если хочешь, – продолжал я, – но никто из них не должен погибнуть. А к одному из них вообще не прикасайся.

– Неужели это твой друг?

Вообще-то брат Ярвис не был монахом в полном смысле слова, скорее монастырским служкой. Я решил не объяснять Ильве разницу, и хотя слово «дружба» лишь в малой степени соответствовало отношениям, связывающим меня с Ярвисом, я кивнул. Она проворчала что-то в темноту.

– Договорились. Но ты сам объяснишь это моей дружине.

– Дружине? – переспросил я.

Ее кривые зубы сверкнули в темноте, когда она улыбнулась моей наивности.

– Дружина – это личная охрана ярла, группа из нескольких воинов, которых можно призвать к себе в любой момент и запереться с ними в парадном зале, набитом оружием, едой и напитками.

– Призвать к себе?

Она презрительно фыркнула.

– Хватит испытывать мое терпение, сакс. Что за второе условие?

– Ты должна помочь мне спасти девушку, надзор за которой поручил тебе Бьёрн.

Я предполагал, что мое второе требование окажется для воительницы более неприемлемым, чем первое, но, к моему удивлению, она немедленно согласилась. Ильва поставила меня на ноги и потянула к темно-синему силуэту, обступившему опушку леса, где прятались лошади и вооруженные воины.

– Это все твои люди? – не удержался я от вопроса, заприметив небольшую группу мужчин.

– А ты на что рассчитывал?

– Рассчитывал увидеть не менее полутора десятков человек.

В ее близко посаженных глазах вспыхнул гнев. Правда, он был направлен не на меня.

– Под моим командованием находится 120 могучих викингов. Но клятва, которую мы принесли, прежде чем отправиться в этот поход, не позволяет мне воспользоваться сегодня ночью помощью людей, не входящих в состав моего личного хирда.

Я быстро вычислил, что армия Ильвы составляла больше одной пятой части объединенного войска скандинавов. На мгновение я лишился дара речи, осознав, какой великой силой распоряжалась эта женщина. К счастью, мне хватило ума не комментировать этот факт. Вместо этого я рассказал дружине, что они не должны причинять вред монахам.

Воины заверили меня, что, если я гарантирую им обещанную добычу, они будут держать себя в руках.