Фургоны попытались расцепить, но тщетно. Они были созданы для того, чтоб никто не смог помешать конвою. Пытались зацепить и растащить лошадьми, но сколько бы сил ни прикладывали солдаты, Симон был сильнее. Маги не могли помешать из-за поглотителей.
Оказалось, что Симона знают почти все, и тот, может по мелочи, но помог или самому солдату, или его родителям. Они не хотели по нему стрелять. Когда тот подошел к куполу, то раскрыл дверь первого фургона, набрал ящиков, мешков и тюков с теплой одеждой, а затем просто вошел в стену смертельного холода, а через время вышел, спиной вперед. Так же, не поворачиваясь к солдатам, он подошел к фургону и встал в проеме.
Раздались тихие слова слезной благодарности и детский плач. Он, мало того, что пережил проход сквозь хлад, так еще и пронес под одеждой двух женщин и пятерых детей. Дверь фургона захлопнулась, те были в безопасности.
Офицеры наконец решили вмешаться, показав пример. Когда Симон вынес следующих, его накрыло огнем. Красные лучи били его в спину, но он продолжал боком идти к фургонам. Открыл дверь, запустил замерзших людей. В него полетели арбалетные болты. Все застряли в слоях теплой одежды. Один залетел внутрь. Никого не ранило. Но послышался вой матери, возле ребенка которой упал отскочивший болт.
Тогда Симон с хрустом ломающегося дерева выпрямился, перекрыв собой проход. Он был горбуном, но на ровных ногах и с прямой спиной он был выше трех метров. Он первый раз повернулся к легионерам, не полностью, в пол-оборота. Ничего не сказал, у него не было слов для них. Солдаты удостоились лишь взгляда. Разочарование. Вначале это разозлило их, они проклинали его и даже рядовые начали стрелять. Но он продолжал. Спасал и порицал. Молча.
Офицеры приказали размолотить двери фургонов кувалдами. Никто не решался на такое. Вперед вытолкнули орка штрафника. Тот ударил кувалдой дверь, но затем встретился взглядом с Симоном. Тот произнес единственное слово: «Прекрати». Он и прекратил… существовать. Следующий удар легионер нанес себе по голове. Он бил себя, пока не пробил череп. Умер на месте. Больше Симон не говорил ни с кем.
Когда одежду на его спине сожгло и изрезало, все увидели шрамы и рубцы глубиной в ладонь. Ни одной свежей раны. Они не могли причинить ему вред. Мир отказывался давать им это право. Единственное, чего были достойны те, кто пытался остановить этого человека, – его разочарование.
Огонь стих. Оружие выпало из ослабевших рук людей. Офицеры организовали тыл и задние ряды, чтобы те стреляли в передних, если те не будут поливать огнем Симона. Они угрожали и проводили казни, дошло до децимации в отдельных ротах. Тогда-то молодой парень со взглядом, что глядел на тысячу ярдов, развернулся и ночью вошел в палаточный лагерь старших офицеров.
Лоуренс сам всех положил. Затем окопался и вел стрельбу из штабной палатки. А Симон все спасал и порицал, спасал и порицал. Заполнив фургоны, он утащил их на восток. Когда Лоуренса почти выбили, в палатке открылся портал. Из него вышел Энвин Хир. Эльф сломал тому колено и избил Лоуренса до потери сознания, а затем утащил с собой. В некотором роде – спас.
А Симон вернулся на следующий день. И так каждый день, пока купол не сняли в одном городе и не поставили в другом. Симон приходил и повторял свои действия. Снова и снова. Месяцами.
Симон получил прозвище «Луковица» не за наряд. Просто все, кто его видел, падали и плакали. Семьи спасенных падали ему в ноги и целовали землю. Солдаты же падали на колени и просили прощения. Но у этого человека для них его не нашлось. Лишь порицание. Из-за действий Симона дезертировало пол-армии.
Начались расправы над офицерами. Практически весь командный состав состоял из дворян, их семьи всполошились. Они надавили на фюрстов все разом. Тогда-то и появился имущественный откуп.
Эльф телепортировал Лоуренса прямо в здание трибунала, где ему определили штраф, а затем отправили в Среднеколымск. В лагерь, где отбывал очередной срок Север.
Срок – неверное слово. Все исправительные колонии Нефраера – трудовые лагеря, за исключением временных изоляторов и каземата под ареной Гранд Цирка. Арестанту начислялся штраф, который можно было оплатить в любой момент. Три дня после вынесения приговора давались на оплату по месту, а дальше заключенного конвоировали в лагерь.
Север, к моменту заезда отца Реда, уже выиграл в карты достаточную сумму, чтоб откупиться, и просто ждал, пока за ним приедут подельники из города. Лоуренс, хромающий и побитый, подошел к Северу и спросил про бои в яме.
Тогда на прииске чалился тролль – Кирза. Огромный сукин сын – тогдашний чемпион. Разбой, грабеж, вымогательство. Если Север воровал лишь у тех, кто бы и не заметил, что у них что-то украли, то Кирза крал у всех, кого не боялся. Подонок.
Лоуренс вызвал его. Учитывая, что человек был хромой и призывал ставить на то, что он оторвет троллю голову, коэффициенты были заоблачные. Север впервые рискнул необходимым ради излишества. Потом дал себе зарок, что не будет так поступать. Лоуренс победил, как и обещал.
Север на выигранные деньги выкупил себя и Лоуренса. Вместе они отправились в столицу. А там уже и Палтус убил Бриллианта. Была война группировок, мир между которыми держался лишь на авторитете Бриллианта. Город разделили Север и Биба – бывший телохранитель старого вора. Лоуренс же призывал к союзу и совместной работе. Тогда теневой мир и увидел все таланты Черного Канцеляра.
Он научил всех, кого крышевали обе стороны, двойной бухгалтерии такого уровня, что люди вздохнули. Те, кто платил ментам, стали платить ворам. Люди получили защиту.
Если трогали того, кого крышевали менты, то виновника либо сажали, либо просто мочили. Север же разбирался в деле и заставлял компенсировать убыток – пострадавшему, а не короне. Но Лоуренса беспокоила ситуация на юге.
Симон был один. Кайзер же, вдоволь насмотревшись на его борьбу, просто накрыл стужей все южные города разом. Никаких магов бы не хватило на кольцо смерти и тот ледник, что был раньше, но теплые края ждала многолетняя зима. А самое главное – справиться со всем этим сам Симон не смог.
Бессилие великана и пропаганда Ауринка, подкрепленные личными бедами каждого горожанина, вылились в то, что сколько бы людей ни превозносили Симона – еще больше возненавидело его. Винили, что, не дав свершиться казни локальной, тот навлек глобальную. Близорукие невежды. Тогда он ушел.
В городах остались еще как достойные люди, так и местные воры с группировками, что были на грани. Тогда пришедшие на то время к консенсусу Север и Биба сели решать эту проблему. Людям нужны были: кристаллы, уголь и прочее необходимое в больших объемах. Достать было негде. Тогда Лоуренс отправился в Вольноград.
Город-государство всегда стоял особняком, но никакой изоляции, кроме странного внутреннего строя, в который сложно влиться извне. Меритократия – власть достойных. Звучит как сказка, у руля которой стоит миф – честно отобранный лучший из людей. Избираемая должность – лучший из граждан города. Такой звался Примархом.
Город стоял в долине Двуречья, что под горой Колхидой. Гора – арка. Сквозь гору вел природный пробой, в котором находилось озеро, куда стекали все осадки, что тормозились горными хребтами. Из него выходили две реки. Одна на север, проложив путь сквозь земли гномов, впадала в море, другая несла свои воды вдоль границ Помпасово и впадала в Илаго – озеро в княжестве Аройо, а оттуда разделялась на две, что шли в Абуль-Арапчуль и Порто Аб’Дудак.
Лоуренс вернулся с торговыми хартиями от Казаднорта и Вольногдада, и арендными купчими на корабли, как речные, так и морские, заодно со всеми пропускными грамотами. «Договорился», – просто сказал он.
Все завертелось. Включая отношения Лоуренса с девушкой, что приехала с ним. Розалина Хейс – мать Редрика. Север не смог что-то о ней рассказать, та никогда не хотела влезать в теневую сторону города.
Речные пути шмонали – по ним провоз был возможен, но сложен. С морским направлением было еще гаже. Три полунезависимых архипелага и огромный полуостров. Последний был занят двумя мелкими княжествами: Чучхе и Флорином. Если первое исповедовало политику изоляции и не вмешивалось, то у второго были свои интересы.
