– Редрик… – девушка сидела в слезах, нож в ее ладони и сами руки покрывала его кровь.

– Что на тебя нашло? Ты что хотела меня освежевать, сумасшедшая баба?

– Редрик, я боюсь.

– Да это – я тебя боюсь! – кровотечение было не сильное, но парень судорожно зажимал рану простыней.

– Я не тебя боюсь, Редрик. Прости. Прости. Я обезумела, – она отбросила нож, который подобрал и съел заинтересованно наблюдающий за сценой Смоки.

Девушка бросилась ему в ноги и плакала: «Редрик, прости. Я боюсь Путников. Они – настоящие безумцы, – быстро затараторила девушка. – Когда я вернулась в приют с Билли и Элли – их забрали. Потом пришли за мной. Они фанатики, Редрик. Им плевать на все, лишь бы разузнать что-то о Страннике. Я поняла, что они хотят со мной сделать. Я рассказала и про книжки с романтикой, и про эльфа с откусанным ухом. Но я не говорила – откуда я это узнала. Они поняли, что я скрываю что-то и начали бить меня. Пытать. Они перевернули половину книжных лавок столицы и поняли, что это правда. Странник действительно часто туда захаживает. Потом они нашли эльфа, того полковника. Они вломились к нему в дом и нашли книжку со следом укуса Странника. Им были нужны еще сведения. Они отрезали мне пальци и прижигали обрубки, Редрик. Но я ничего больше не знала. Тогда место, где меня держали, накрыло ополчение во главе с тем эльфом. Меня спасли. Но я не знала, куда идти, и поправившись, пришла к тебе. Редрик, прости что не рассказала. Но я боялась даже думать об этом. Они – чудовища, они используют детей. Они – всегда находят и забирают детей. А потом я… я…» – Далила заплакала навзрыд, Редрик больше не мог разобрать ее слов.

Он вообще ничего не мог понять. Нет – просто не мог. Он тупо смотрел на дрожащую спину девушки. В голове было пусто. Ред словно вернулся на два года назад, когда Андерс изливал ему свою душу, а он не знал, как поступить. Редрик понял, что с тех пор ничего не изменилось. Он – все тот же ребенок, который даже не может разобраться, не то что в чужой проблеме, но даже в своей собственной.

Грудь обожгло. Смоки старательно зализывал рану парня. Было больно, но отрезвляюще. Кровь перестала идти. Редрик, в благодарность, погладил коня по носу и понял, что снова может двигаться. Он промотал в голове сказанное Далилой.

– Почему ты это сделала?

– Я… мне нужно было, что-то… Сведения. Что скрыты под этим проклятым спрутом. Чтобы он был в безопасности, чтобы обменять… Они забирают детей, – она снова заплакала.

– На что ты хотела обменять эти сведения, на Билли и Элли?

– Нет.

– Тогда…

– Я беременна, Редрик.

К предыдущему состоянию добавилось оглушение с характерным звоном. Подступила тошнота. Его чуть не вырвало остатками груш и персиков и половиной бутылки гномьего пойла. Он боролся с этим.

Зрение сузилось до точки. Посыпались искры. Но шло время, и мир стал расти, а тошнота отступать. Он обнаружил себя – гладяшим волосы девушки, что плакала у него на коленях. А его сердце билось так часто, что казалось, будто не бьется вовсе. Он понял, что не дышит. Редрик глубоко вдохнул.

– Поехали домой, – фраза сама вылетела, с выдохом.

Глава 4.5

***5***

Всю дорогу до кампуса девушка продолжала хныкать. Было уже поздно, но в окнах горел свет. На крыльце сидели и курили Гизмо с Лоуренсом. В дверях стояла Валенсия. Увидев состояние приехавших ребят, лавочник передал гремлину что-то блестящее. Тот незамедлительно это проглотил.

Редрик спустил Далилу с седла. Она смотрела вниз. Подошла гномиха. Ее лицо ничего не выражало, она просто взяла девушку под руку и завела внутрь. Та не сопротивлялась. Гизмо пошел следом. В свете мшистого фонаря Ред не видел глаз отца, но его лицо было спокойным. Он продолжал курить трубку.

– Подойди.

Сын подошел. Лоуренс отвернул край окровавленной рубахи.

– Больше не бери мои рубашки, ты их постоянно портишь.

– Это все, что ты можешь сказать?

– Нет. Ты выглядишь так, будто твой конь принял тебя за свою мамку, а ты и рад. Вон – титьку ему дал пососать.

– Не знаю, как выглядят матери. У меня ее не было.

– Вот значит, как… – отец поднялся и выбил трубку. – Ну пойдем – поговорим об этом.

Лавочник зашел в конюшню, за ним вошли Редрик и его конь. Последний спокойно занял свое место и неуверенно водил взглядом между людьми. Лоуренс встал, уперев руки в бока.

– Я хотел начать сам, но ладно – дорогу молодым. Пока – твоя очередь.

Редрик не совсем понял, что имел в виду его отец. Но начал рассказывать. Он рассказал о произошедшем на пляже и о своих мыслях по этому поводу.

– ...и еще одно. Скоро ты станешь дедушкой, – закончил Редрик свой рассказ.

На лице лавочника играли тени от масляных светильников. Казалось, что его лицо каждый миг меняет выражение. Но в глазах отца читалось снисхождение, а черты представляли застывшую гримасу иронии.

– Насчет обнесенной хаты полковника я слышал. А вот остальное – это вряд ли.

– Ты о чем? – Ред растерялся. Его одновременно сбили с толку и ответ и полное безразличие на лице отца.

– Просто Валенсия с первого дня поит девчулю хитрым травяным сбором. Таким балуются шлюхи и прочие ветреные личности. Ну и женщины в возрасте, что следят за здоровьем. Она, кстати, нашла его рецепт в одной из книг Симона.

– Зачем они его пьют?

– Чтоб пузо не росло. Без этого она бы еще легче водила тебя за нос.

Редрик сорвался. Он сам не понял, как это произошло. Парень осыпал отца ударами и проклятиями. Он обвинял его во всех бедах мира. Обвинял в том, что тот лишил его и девушку, которую он любит… а, впрочем, чего лишил-то? Чего у них никогда не было и к чему они не были готовы?

Взгляд Редрика поплыл. Лоуренс все это время стоял неподвижно, будто весь напор парня – лишь слабый ветерок. Но увидев изменение в глазах сына, он поймал его кулак лбом. Руку парня пронзила боль, он прижал ее к груди.

– Теперь – моя очередь.

Сначала правый кулак лавочника въехал в скулу Редрика. Его голова откинулась, он невольно выпрямился. Затем левый кулак врезался парню в область желудка, Реда согнуло. Напоследок отец схватил сына за волосы и впечатал его голову в вертикальную балку. Что-то треснуло. Парень упал на колени, и его вырвало в поилку для лошадей, затем он завалился навзничь и отключился.

Открыв глаза, он увидел голые деревянные перекрытия потолка. Голова болела. Эмоции будто отрезало. Удивленный своим спокойствием, парень приподнялся. Но головокружение опять уронило его. На сына все в той же позе смотрел отец.

– Полегчало?

– Легко – словно твои тумаки. Затрещины мне больше нравились.

– Что поделать – детство кончилось.

Отец наклонился к сыну и достал из его кармана портсигар. Вынул оттуда две, затем посмотрев на Смоки, три папиросы. Конь без обиняков поработал огнивом и принял за это привычную награду. Другую Лоуренс закурил сам.

– Что ты сказал о своей матери?

– Что, если бы она была с нами, многое бы изменилось – было бы легче. И вряд ли мы бы оказались там, где оказались. Тебе было сложно без нее, и ты вырастил из меня дурака.

– Почти верно, но дурак не учится на ошибках, – он передал самокрутку сыну, тот курил лежа.

– Почему ты сказал, что Далила водит меня за нос?

– Ну, лично я просто доверился Валенсии. А потом своими методами пришел к тому, что она действительно права.

– Почему?

– Сколько лет твоей пигалице?

– Шестнадцать.

– Вот. И женщиной она стала, наверно пару-тройку лет назад, когда на нее положил глаз какой-нибудь голодный до маленьких девочек культист.

– Что ж так жестко-то?

– А по-другому не бывает. Не перебивай отца.

– Ладно, – Редрик затянулся. Головокружение отступило.

– А сколько лет госпоже Валенсии?

– Я не спрашивал?

– Правильно, ведь это – невежливо. Так вот, ей двести двадцать четыре года, а замуж она вышла в двенадцать. Я тебе арифметику не отбил?