Толчок. Подъемник остановился. Брехт сошел с площадки и двинулся по галерее, пробитой астроархеологами в толще осадочных пород по следам древних лабиринтов. Шаги приглушенно раздавались в разреженной атмосфере. Он быстро шел по галерее, безошибочно выбирая дорогу, едва касаясь шершавых стен кончиками пальцев.

Шаги зазвучали чуть громче: Брехт шел теперь по каменному полу, некогда вымощенному базальтовыми плитами. Идти приходилось осторожно - многие плиты со временем потрескались, сместились, приняли наклонное положение. Поворот, еще поворот, и Брехт остановился на пороге небольшого грота. Здесь была "библиотека".

Четырнадцать лет назад в долине реки Маадим, высохшей вот уже миллионы лет, разведочный бур геологов принес в керне породы крупицы белого металла, оказавшегося алюминиевым сплавом. Ясно, что подобное не могло быть самородным образованием. Сразу стали рыть шахту, и на глубине двухсот пятидесяти метров натолкнулись на остатки некогда величественного подземного комплекса - обтесанные каменные блоки, остатки утвари, амулеты и то, что тогда назвали "библиотекой", - несколько сотен пластин из алюминиевого сплава с выгравированными на них точками-клише никогда ранее не виданных знаков и фигурками, непохожими на все, что было известным до этого. Многие таблицы довольно хорошо сохранились, и скоро стало ясно, что письмена "Маадимской библиотеки" необычны даже для Марса. Обилие амулетов, найденных здесь, наводило на мысли о духовном, религиозном значении комплекса. Несколько окаменевших мумий, погребенных тут же, под базальтовыми плитами пола, имели одну странную особенность: у всех мумий отсутствовал полностью или частично наголовный венчик, орган-локатор, заменявший марсианам зрение и слух.

Почти одновременно болгарским ученым Стефаном Петковым и французским Рене Пуатье было выдвинуто предположение, что Маадимский комплекс был не чем иным, как учреждением общественного призрения, пристанищем для марсиан, лишенных органов зрения.

Тогда-то и заинтересовался таблицами Маадима скромный преподаватель истории из Гетеборга Артур Брехт...

Смахнув рукавом тонкий слой пыли с пульта управления, стоявшего у входа в грот, Брехт достал из внутреннего кармана защитного костюма программную кассету, вставил ее в приемное гнездо пульта. За спиной ожил, зазвенел миниатюрный кран-штабелер, побежал по монорельсу в глубь грота, заставленного рядами стеллажей, через минуту вернулся, выложив на столик пульта подвеску с бесценными серебристыми пластинами.

Уже давно с каждой пластины было сделано множество копий в металле и пластике. Рассеянные по научным лабораториям Земли, они стали объектами самого пристального изучения. За наукой следом шла мода. Появились кулоны, браслеты, портсигары, украшенные изображениями таблиц Маадима. Но это было там, на Земле. Здесь же, в гроте, хранились оригиналы. Лучшее хранилище трудно было бы придумать. Сама природа позаботилась здесь о сохранности отпечатков иной мысли на столь долгий срок. Астроархеологам понадобилось только установить здесь стеллажи и соответствующее оборудование.

Устроившись поудобнее в кресле перед пультом, Брехт достал из выдвижного ящичка еще один легкий прямоугольник и, сняв перчатку, медленно провел по его холодноватой поверхности кончиками пальцев.

"Арифметика первой ступени".

"Один плюс один есть два..."

"Один плюс два есть три..."

Знакомые слова всплывали в сознании. Брехт невольно улыбнулся. Фразы впервые были им прочитаны в этом гроте десять лет назад, и теперь каждый свой рабочий день для разминки он всегда начинал с этой пластинки.

Марсом, его древней угасшей культурой и цивилизацией он интересовался давно. Особенно занимало его сообщение о том, что Маадимский комплекс мог служить прибежищем для марсиан, лишенных органов зрения. И вот однажды Брехту в голову пришла мысль, впоследствии завладевшая им целиком, без остатка.

Он рассуждал так. Любое существо на планетах, по меньшей мере земной группы, должно иметь набор чувств, дающих ему сведения об окружающем мире. Эти чувства в зависимости от направления эволюции могут воспринимать акустические, тепловые, запаховые, электрические, радиационные и прочие "изображения" предметов. Степени развития этих чувств будут различны и должны зависеть от факторов, непосредственно влияющих на жизнедеятельность существ.

Но одно чувство - осязание - должно быть у любых существ, так как буквально с "клеточных времен" организм так или иначе соприкасается непосредственно с миром, его окружающим.

У разумного существа, кроме того, вместе с мощной управляющей машиной мозгом должен быть хорошо развитый исполнительный механизм - рука, лапа, клешня, хобот, щупальце, стрекало, усик и так далее. Он должен быть достаточно гибким для производства сложных манипуляций, а также обладать высокой чувствительностью осязания - тактильностью. В процессе же своей деятельности - борьбы или несчастного случая - разумное существо может лишиться одного или нескольких органов чувств, например зрения. Но развитое общество не даст погибнуть своему разумному собрату: оно будет жить в обществе инвалидом. И ему придется приспосабливаться к новой обстановке, заменяя действие утраченного органа другими, например осязанием. И обязательно найдется со временем кто-то, свой "Брайль", который предложит азбуку для такого инвалида, где зрение будет заменено осязанием.

Брехт предположил тогда, что "Маадимская библиотека" являлась письменным собранием для слепых от рождения или потерявших зрение марсиан. Тогда, полагал он, за расшифровку с надеждой на успех может взяться слепой от рождения человек. Для слепых не будет играть существенной роли различие в восприятии зрительных образов. А "буквы" для обоих, как бы ни отличались друг от друга человек и марсианин, в этом случае будут иметь общее физическое происхождение, основанное на осязании. Слепой должен понять слепого! И время, разделяющее их, не должно встать непреодолимой преградой на этом пути.

Брехт был слеп. Слеп от рождения. Он никогда не видел синего неба, зеленого листа, прозрачной воды. Конечно, он много слышал обо всем этом, но его окружал другой мир - мир звуков, тонких запахов, мир, рождающийся в сознании под кончиками его чутких пальцев.

Его глаза не различали света, но он никогда бы не спутал солнце в зените и солнце на закате. Он чувствовал на лице мельчайшие изменения того колыхающегося, теплого, ласкового потока, который посылало ему небо. Он никогда не видел зеленой травы, но слово "зеленый" ассоциировалось для него с горьким привкусом травинки, сорванной на прогретом апрельским солнцем пригорке. Оттенков каждого цвета для него существовало бесчисленное множество - привкус и клейкость весеннего тополиного листа нельзя было спутать с твердым и шершавым листом середины лета, ни тем более с хрупким и горьким прощальным листом осени.

Чувствительность его пальцев поражала окружающих. Он мог сказать: "Вот чистый лист бумаги, а это газета - я чувствую вмятины от шрифта" - и ни разу не ошибался.

И прекрасные лица своих юных воспитанниц он различал так же отчетливо, как и его зрячие коллеги. Пальцы - вот его зрение, ни разу еще не подводившее его в этом большом и сложном мире.

И если он прав, под его пальцами может возродиться история другого, непохожего на наш, мира, навсегда канувшего в вечность.

Трудно было поверить в себя, в свои возможности, в то, что он может справиться с задачей, оказавшейся не по силам целым научным коллективам. Еще труднее оказалось убедить в этом других.

Он консультировался с видными специалистами в области астроархеологии и, выслушав его, они соглашались - да, в этом что-то есть.

Ободренный поддержкой, он стал добиваться своего участия в археологических экспедициях, направляемых на Марс. С самого начала он отчетливо сознавал, какие трудности могут ожидать его на пути к исполнению своего замысла. Долго перечислять, сколько встретилось ему вежливой холодности, доброжелательного непонимания, рогаток медицинских комиссий. Слепой в космосе? Такого еще не было в истории космонавтики! Частокол инструкций, гребни параграфов закрывали для него дорогу на таинственный Марс. В лучшем случае предлагали ему знакомиться с таблицами здесь, на Земле. Он же доказывал, что только там, на Марсе, где вся окружающая обстановка будет его союзником, можно надеяться на успех.