– Ну, я Павел, – как-то отстранённо ответил мужчина, продолжив свои порывистые манипуляции, а потом уточнил – Павел Смирнов. К Вашим услугам, моя Форнарина.
– Уж не знаю, кто такая эта Ваша Рина, но это точно не я, – Кира вскочила со стула, на который её усадил этот странный человек…
– Кажется, Вы меня не до конца поняли! Мне нужен Павел Смирнов, – Кира наконец-то пришла в норму, поправила непослушный русый локон и решительно направилась к странному обитателю квартиры, который, как дирижёр двигался перед мольбертом, ловя удачные ноты на палитре и продолжал записывать мелодию образов на его нотный стан.
– Я – Павел Смирнов. Смирнов Павел Павлович. И я так долго тебя ждал! – художник положил кисти и палитру на небольшой столик, стоявший рядом с мольбертом и развернул его к окну таким образом, что Кира не могла видеть то, что было на нём изображено.
– Вы не можете быть Павлом! Тот Павел, который мне нужен, должен быть значительно старше Вас, – сказала Кира и поймала себя на мысли, что она бесповоротно растворяется в глубоком омуте прекрасных карих глаз своего визави, и даже бархат его длинных ресниц не может дать ей шанс на спасение.
– Вам, наверное, нужен мой дед? Но он не так давно умер. И в этой квартире остался только один Павел Смирнов… Павел Смирнов второй. Это я. Назвали в честь деда…
Наверное, есть кто-то там – наверху, который отвечает за взгляды, которые встречаются. Надежда на спасательный круг растворилась как дымка нерешительного тумана в лучах восходящего солнца, когда…
Когда смотришь на человека, если ему скоро пора по ту сторону реальности, то это сразу видно для знающих и посвященных. Внутри любого на энергетическом уровне, рядом с сердцем есть клубочек. Обычного вида. Как вязальный. Клубочек немного светится. Если кто энергию может видеть, то поймут, о чем это… Для «незрячих» это, как египетская клинопись, красиво, непонятно, а оттого и привлекательно… Для «зрячих» же сродни мороку. Так вот – нитки в нём внутри и снаружи рвутся со временем и каждый разрыв увеличивает потерю сил. Разрывы можно связать и продлить тем самым человеку жизнь. Просто видишь его, берёшь за конец любой ниточки, закрываешь глаза, делаешь вдох и.… идёшь связывать обрывки между собой, сводить концы с концами. Они ещё разными цветами светятся эти клубочки. Оттого, что энергии разные… и ты идёшь вглубь клубка. Иногда возникают образы прошлой жизни человека и становиться ясно, что это вот то самое событие, что «порвало» нить жизни на этом участке. Чем глубже, тем ближе к рождению. И ещё… За месяц перед смертью запах человека меняется…
Говорили, что Кирина прабабка была знатной ведьмой, и сразу после рождения ненадолго забрала Киру к себе. Она всех внуков и правнуков после рождения осматривала. «Как скот», – судачили товарки, что, в принципе, было не так уж и далеко от правды. В роддоме санитарки тоже шептались – «Смотри… с волосатой спиной родилась, длинными волосами на голове, длинными ногтями и со знаком из родинок.» Прабабка же, когда увидела Киру, тихо выдохнула: «Ну наконец-то!!!», и насколько смогла приблизила её к себе. Из всей науки-магии – белой, чёрной, серой – Кира успела освоить только воду. Потому, что полюбила работать с ней. Вода чудеса творит. Но полностью передать дар прабабке не дали – Киру под каким-то предлогом отослали в другой город к родне, спрятали перед её смертью.
А умирала она очень страшно. Передала дар через хлеб своей невестке. Той очень уж сильно колдовать хотелось научиться. А когда уже и невестка уходила, то за ней Кире пришлось приглядывать, так получилось. Некому больше было. Говорили… нет, строго приказывали не есть на её поминках и не пить. И надо же было Кире голодной с работы прибежать и пряник от неё скушать! Как только Кира его съела, ей записи прабабки протянули. «Бери… это твоё теперь…» Об этих закорючистых и пожелтевших от времени листах она к той поре помнила только то, что, сколько бы в них девчонкой не вглядывалась, а прочитать никак не могла. Не понятно для неё написано было – неровно, крючковато, слова, которые с трудом разбирались, казались чудными. А тут смогла! Ясно всё, складно написано… Ох, что потом с Кирой творится начало – страшно вспомнить!.. Но это история отдельная и оттого не для каждого…
Глаза Павла манили, заволакивали… Но когда взгляд Киры упал в область сердца, она осеклась и минут с десять, как и после разговора с Тоськой, не смогла вымолвить и слова… На месте сердца у Павла была черная дыра… На её глазах рвалась нить жизни этого пока что ещё молодого и красивого мужчины… И самое страшное, что этот коллапсар начинал засасывать и её!
Кира, опомнившись, что-то не очень внятно объяснила про пакет, про письма, которые случайно оттуда выпали, всучила Смирнову-младшему свою визитку «на всякий случай» и стремглав вылетела из его дома…
«Что? Что он мог такого совершить в жизни, что нить его жизни прямо на глазах в клочья рвется? Проклятье из прошлого?» На работу Кира решила не возвращаться и шла от автобусной остановки в сторону своего «гипермуравейника ангарного типа».
…И размышляла, пытаясь разобраться в том паническом ужасе, накрывшем, когда она это всё увидела. А такое случилось с ней – видела впервые. Она настолько заблудилась в мыслях, что не заметила, как прошла свой огромный и длинный дом. Опомнилась уже на пустыре… Вернулась. Зачем-то вызвала лифт и поехала на девятый этаж. Вместо девятого приехала на седьмой. Вышла – по антуражу не то. Повернула назад в кабину лифта – упёрлась глазами в початую бутылку водки… Что за бесовщина…
Бес, без, бесчестие и благочестие, белое или чёрное… Опять в энный раз упёрлась в приставку «бес-». А вам не кажется, что эта приставка, введённая и навязанная в русский язык как нельзя на руку работает на нехорошее? Вот например – беспечный. Человек беЗ печали. Почему же нужное было велосипед изобретать? По-иному, Бес-печный – это нечистый, живущий на печи. Бесчестный. Вроде как человек беЗ чести. Но, сцуко! Бес-то оказывается Честным! Да… он честный… Честно предупреждает и так же честно бьёт потом в самое слабое.
За этими мыслями она и нашла себя дома. Поставив найденную в кабине лифта початую «пол-литру» в холодильник и налив себе чашку чая, Кира расслабилась… Её воспаленное и метущееся сознание, пытавшееся найти ответы на все внезапно возникшие вопросы, начало успокаиваться, и дремота тихим одеялом накрыла её…
…Приятные новогодние хлопоты оборвал телефонный звонок.
– Кира, Муси больше нет… Вылетай…, – всхлипывания Семёновны пролетели над страной и заморозили пространство, которое уже много лет разделял Киру и её Мусю.
– Кирюш, Муся попросила отдать это тебе, – Екатерина Семёновна – единственный друг их немногочисленной семьи и боевая подруга Муси – Марии Петровны – Кириной двоюродной бабушки по материнской линии, вытащила из кармана ситцевого халата небольшой свёрток и передала его собирающей нетронутую посуду со скромного поминального банкета на две персоны Сайре.
Ей, уже Сайре Кефир, в девичестве Кире Балашовой, рано оставшейся без родительской ласки и отправленной в детдом, крупно повезло. Однажды, под завистливые взгляды его воспитанников, она шла по тропинке, ведущей в «Мир любви» – так детдомовцы называли жизнь за калиткой и крепко держала за руку свою Мусю, которая часто навещала её.
– Муся, а мы теперь всегда-всегда будем вместе? – голубые глазёнки Киры и с надеждой смотрели на опекуншу.
– Конечно же всегда, Марго! Наперекор и вопреки! Ведь у нас в этом мире есть только мы, – двоюродная бабушка Киры, победившая бюрократию, гордо, как по вате, шагала к воротам детдома со своей внучкой и была готова защищать её от всего мира, забравшего у неё детство…
Муси больше нет… Развернув сверток, Кира увидела «треугольные» письма, но читать от кого и кому не было сил… Слёзы накатились не спрашивая, и заполнили всё окружающее пространство…