Эта книга необычна. Необычна не только на фоне текущей публицистики, но и для творчества самого автора, Александра Щипкова, политического философа и общественного деятеля, известного многим по авторской программе на телеканале «Спас». Своеобычен и жанр этой книги. Говоря о нем, нельзя не вспомнить многолетние споры критиков о так называемых «лонгридах». Есть мнение, будто время крупных публицистических материалов прошло: мол, у читателя нет на все это времени, он предпочитает малые, компактные формы.

Автор «Прямого высказывания» исходит из того, что читатель разный, а интересного, насыщенного идеями текста много не бывает. Для книги, которую читатель держит в руках, выбрана форма методологического интервью, знакомая всем по катехизисной литературе. В этом случае текст, как и в обычном интервью, строится по вопросно-ответной системе. Только вопросы задает не интервьюер из какого-либо издания. Они возникают из самого материала как принцип его организации. Кому-то подобный подход может показаться даже несколько старомодным, но ведь всякое новое – это всего лишь хорошо понятое старое.

Название книги мне тоже нравится. Оно лишено ненужной витиеватости. «Прямое высказывание» означает буквально то, что и означает: книга содержит прямые высказывания автора на самые актуальные социально-политические, религиозные и культурные темы – без оглядки на конъюнктуру и условности, без лишних иносказаний и эвфемизмов. Автор откровенен – редкое качество для пишущего человека в наши дни.

Впрочем, название книги имеет свою историю. Оно отсылает к статье Николая Пиотровского «Прямое высказывание» из философского сборника «По-другому» (М.: Абрис, 2017). Существенное различие заключается в том, что статья Николая Пиотровского была посвящена вопросам культуры, тогда как тематика новой книги Александра Щипкова гораздо шире и нацелена на социально-политическую проблематику. А подзаголовок – «Кто мы, православные, и куда идем» – в полной мере раскрывает замысел и задачи автора, рассуждающего об историческом пути русской православной нации.

Летом 2018 г. в Москве на встрече с Патриархом Александрийским и всея Африки Феодором Предстоятель Русской Православной Церкви Святейший Патриарх Кирилл сказал: «Мы прожили непростые 1030 лет. Было почти трехвековое иго, были междоусобные войны, социальные и политические потрясения, страшные войны, которые названы мировыми, была революция и даже не одна. Но если сегодня, в XXI веке мы празднуем 1030-летие Крещения Руси, это значит, что действительно Бог присутствует в нашей истории, рука Божия видна здесь. Потому что иначе мы должны бы быть совсем другим народом и другой страной, которая, неизвестно, насчитывала бы столько лет существования или нет».

Православные в публичном пространстве давно не ассоциируются только с «богомольными старушками». Это уже не только религиозное, но и социальное понятие. Православные в России – это люди восточнохристианской культуры, разделяющие ее ценности, а эти ценности, как известно, наряду с церковно-религиозным мировоззрением имеют и светскую форму православной этики.

Вопрос «Куда мы идем?» волнует сегодня всех, но не всем внятны те ценности, цели и интересы, которые определят дальнейший ход нашей национальной истории. Слушающие не всегда слышат. Поэтому новая книга Александра Щипкова «Прямое высказывание» в значительной мере посвящена поиску нового языка русской православной традиции в современном мире. Задача трудная, но благодарная.

Юрий Поляков

– В 2017 году вы ввели понятия «большого» и «малого» гражданского общества. Зачем? Чем вас не устраивает устоявшееся понятие «гражданское общество»?

– Понятие «гражданское общество» (civil society) в российском политическом контексте распространилось так широко, что давно уже превратилось в стикер. А между тем единого научного определения этого явления нет. Сегодня общественная жизнь существенно расходится с социологическим описанием общества. В результате язык описания теряет объяснительные возможности, превращаясь в набор застывших понятий и формул. Так было в позднесоветский период. Происходит идиоматизация языка. Это общая проблема. Понятие «гражданское общество» – один из таких окаменевших концептов. В ближайшем будущем он существенно изменит содержание. Подсчет одних только эпитетов, употребляемых вместе с этим понятием, дает очень пеструю лингвистическую картину. Например: «национальное», «транснациональное», «демокра тическое», «абсолютное», «относительное», «правовое», «социалистическое», «моральное», «реальное» и так далее.

– Да, богатый набор.

– Часть критиков civil society называет это понятие «элементом социального самоописания» и идеологемой, а не подлинным научным понятием. Мы продолжаем употреблять это понятие в устаревшем значении – как синоним «активного» привилегированного меньшинства, которое требует от государства сохранить ему привилегии в ущерб интересам остальных граждан. Между тем в социальной реальности неизбежен сдвиг в сторону сплоченного большинства с общим пониманием национальных задач. Я это называю «большим гражданским обществом».

– Чем может быть вызван этот сдвиг?

– Тем, что социальные миноритарии сегодня стремительно теряют влияние. О причинах этого явления я расскажу ниже.

– Концепций много, а термин один. Много непроясненного и плохо изученного. Каковы уязвимые места существующих концепций гражданского общества?

– Прежде всего: до сих пор не ясно, что является гарантом сохранения равного уровня свобод в гражданском обществе – если, конечно, не считать ответом на этот вопрос забавные разговоры о «невидимой руке рынка», самонастраивающейся «системе сдержек и противовесов» и тому подобные сказки. Совершенно очевидно, что гарантом равного уровня свобод может быть только государство. Либо легальное (сильное, суверенное), либо анонимное «глубинное государство» (deep state), реальная власть в котором принадлежит не официальным структурам, а скрытым. В любом случае без такого субъекта и гаранта не может быть устойчивого гражданского общества, оно просто скатится в «войну всех против всех», говоря словами Томаса Гоббса.

– Каковы исторические корни понятия?

– В какой-то мере оно сложилось как результат частичной десакрализации понятий «государство» и «церковь». Новый институт приобрел собственные святыни – естественное право, священное право собственности, веру в универсальность прогресса. Поэтому понятие «гражданская религия», впервые озвученное Руссо, было не просто метафорой. Гражданская религия – это религия гражданского общества. Но если церковь открыта для каждого, то быть полноправным членом гражданского общества, не будучи собственником, было невозможно. Лишь немногие личности, располагающие имущественной независимостью и образовательным статусом, могли считаться членами civil society.

– Что изменилось в ХХ веке?

– В XX веке появился и неимоверно разросся средний класс. Нынешнее гражданское общество состоит из представителей среднего класса и его политического авангарда – «креативной» прослойки. Этому классу и этой прослойке обычно приписывается некая важная социальная миссия, например: «гарант социальной стабильности», «канал обратной связи с государством», «фильтр общественных требований к политической системе». Главная подмена в этом подходе – желание выдать часть общества за все общество, наделить себя правом говорить от лица остальных. Поэтому я назвал это явление «малым гражданским обществом».