* * *

- Дешево. Дайте тридцать пять.

- Покажи лошадь.

Матвей (так звали денщика) нырнул куда-то в кусты и предстал передо мной с великолепной гнедой кобылой. Я в лошадях толку не знал, но вид лошади меня привел в восхищение.

- А здорова она? - спросил я Матвея.

- Попробуйте.

Он притащил поповское седло, оседлал кобылу, и я сделал несколько пробных посадок. Лошадь шла великолепно. Чувствовалось, что она привыкла ходить под седлом ровным, размеренным шагом и крупной рысью. Не слезая с лошади, я уплатил Матвею деньги и выехал из парка.

Часа полтора я катался на своей новокупке и такого удовольствия еще никогда не испытывал. Плавной рысью и галопом несла меня лошадь, послушная легкому движению руки.

Вернувшись с объезда лошади в свою хату, я передал ее попечению Ларкина.

- Хорошая лошадка, - восхищался денщик. - Такой лошади даже у нашего помещика не было. Ведь ей цена за глаза рублей триста будет.

Среди дня, желая похвастаться своим приобретением, я при казал Ларкину оседлать кобылу и поехал гарцевать перед офицерами нашего обоза. Наткнулся на Блюма.

- Откуда у вас такая прекрасная лошадь, Дмитрий Прокофьевич?

- У Матвея купил.

- Лошадь-то краденая.

- Конечно краденая, откуда же у Матвея будет собственная?

- Такая краденая, - продолжал Блюм, - что ее владелец здесь недалеко находится.

- Матвей говорил, что он стянул ее еще на той стороне Стыри.

- Врет он. Эта лошадь из конюшни этой усадьбы.

- Не может быть, Владимир Иванович.

- Уверяю вас. Я видел управляющего имением. Он ходил как очумелый. Говорят, что у него стащили скаковую кобылу, которая брала первые призы на венском ипподроме.

- А может, эта - другая?

- Нет, судя по приметам, именно она.

- Значит, придется вернуть?

- Придется.

Я спрыгнул с седла и, держа лошадь в поводу, отправился вместе с Блюмом к управляющему. Нас встретил австриец, пожилой человек с длинными усами. При виде нас он торопливо сбежал со ступенек крыльца.

- Откуда у вас эта лошадь, господа офицеры? - волнуясь, обратился он к нам.

- Купленная, - ответил я.

- Это моя лошадь, я по ней с ума сходил, думал, что пропала. Как я рад, что вы ее нашли!

- А я очень опечален, что эта лошадь оказалась из вашей конюшни. Она мне очень понравилась.

Управляющий обнимал и целовал морду лошади.

- Вы знаете, эта лошадь принесла мне много счастья. Я ее за десять тысяч не продам.

- А я за нее всего тридцать пять рублей заплатил.

- Пойдемте на конюшню и выбирайте там любую, - обратился ко мне управляющий. - Я вам дешево уступлю.

Мне действительно нужна была лошадь, и мы с Блюмом пошли на конюшню.

- Видите вот эту лошадку, - подвел меня австриец к молодой кобыле. Нравится она вам?

- Как будто хороша.

- Хороша! - возмутился управляющий. - Это дочь той лошади, которую вы мне привели. Хотите ее купить?

- А что вы за нее просите?

- Я вам ее отдам с большой скидкой. За сто рублей.

- Вы хотите сказать, за сто тридцать пять.

- Нет, сто рублей, включая уже вами заплаченные.

- На этих условиях согласен.

- По рукам. Берите.

Он крикнул конюха. Старик австриец надел на лошадь оброть и, держа повод в руке, подвел ее ко мне:

- Берите из рук в руки. Только она еще не объезжена.

Прекрасная молодая кобылица темно-гнедой масти привела Блюма в восхищение. Я заплатил управляющему шестьдесят пять рублей. Забрал лошадь и отправился к своей хате с намерением поручить Ларкину объездку. По пути наткнулся на отца Николая.

- А, Оленин, откуда такую прекрасную ведете кобылицу?

- Купил, батюшка.

- Сколько заплатили?

- Сто рублей.

- Я вам дам сто двадцать пять.

- Нет, спасибо, мне самому лошадь нужна.

- А в придачу старую кобылу.

- Благодарю вас, батюшка, но я не занимаюсь конской торговлей.

- Напрасно, ведь вы ее так же заморите, как заморили скакуна.

- Батюшка, неужели вы его помните?

- Господи, как можно забыть! Это же было посмешище для всего полка.

- Вы, однако, плохого мнения о моем скакуне. А кроме того, я его не заморил, он подох от старости.

- А эту вы голодом уморите. Поменяемся!

- Нет, благодарю вас, батюшка. Не могу.

- Ну, куда вы с ней денетесь?!

- Ездить буду.

- Ездить можно и на моей вороной кобыле.

- А почему вы со своей кобылой так расстаться хотите? Что вас на молодую кобылицу потянуло?

- Вы что-то неприличное, молодой человек, думаете. А я вам серьезно говорю: давайте меняться.

- Нет, не могу. Это не столько покупная, сколько дареная лошадь.

- Жаль, жаль, но имейте в виду, когда захотите иметь лошадь постарше, скажите.

- Батюшка, вы знаете, что ваш Матвей - вор?

- А вы что, только сейчас об этом узнали?

- Как же вы его держите?

- Надо человека исправить. А кто же его исправит, как не отец духовный?

Но отец духовный не для исправления Матвея держит, а для неблагоприобретения потребных ему вещей.

Передав Ларкину лошадь, я пошел к Блюму обедать.

- Откуда вам стало известно, что у помещика пропала рысистая кобыла? спросил я его.

- У него не только одна рысистая кобыла пропала. За ночь у него стащили штук двадцать и всех их успели рассовать. Вы говорите, что вам продал эту лошадь Матвей?

- Тридцать пять рублей с меня, мерзавец, спер.

- А вы знаете, что он попу две лошади из этой же конюшни привел?

- Не может быть! Отец Николай предложил мне выменять мою молодую кобылицу на его старую лошадь.

- Жульничает отец Николай. Матвей привел ему пару прекрасных лошадей. Когда поп узнал, что они из конюшни нашего помещика, он Матвея услал их спрятать.

- Не может быть, Владимир Иванович!

- Он рассуждает по-своему логически. Не мы, так другие возьмут...

Из штаба полка прибыл ординарец, разыскавший наконец ушедший далеко в тыл обоз. Оказывается, наш полк находится в двенадцати километрах южнее Тарнополя. При отступлении шел почти последним в полном порядке и сейчас занимает позицию, задерживая дальнейшее продвижение австрийцев.

От имени командующего полком и начальника дивизии Музеуса нашему обозу приказано немедленно отправиться на соединение с полком.

Выступили из Стехновица, но, проехав километров двенадцать, получили вдруг новое распоряжение: задержаться в первом же селе, куда отправлялся в резерв наш 11-й полк.

При размещении обоза я остановился рядом с хатой отца Николая. Блюм был прав: Матвей спер для него две прекрасные вороные лошади, может, и не такие рысистые, как та кобыла, которую мне пришлось вернуть, но во всяком случае значительно лучше купленной мной молодой кобылицы.

* * *

В то время как наш обоз шел на присоединение к полку, в Стехновицы прибыл телефонист штаба 3-й дивизии, который блуждал в течение двух дней, не зная, где ему найти пристанище и свои полки, а, казалось бы, ему первому должно быть известно местоположение своих частей и действия противника. Штаб оказался беспомощным только потому, что начальника дивизии Музеуса в день отступления шестого июля не было в штабе. Ни начальник штаба Кадошников (генерал Генерального штаба), ни оперативный адъютант полковник Афанасьев, ни другие высшие штабные чины совершенно не предполагали, что им, руководителям четырех полков со всеми вспомогательными и специальными частями, придется бросить эти части без руководства и просто бежать.

Штаб настолько растерялся, что удрал, не успев поставить в известность находившиеся на фронте полки. Я представлял, как будет возмущен Музеус, когда, возвратившись из штаба корпуса в Зборов, вместо организованного сопротивления под руководством офицеров Генерального штаба увидит пепелище сгоревших хат и отступающие роты 11-го полка. Действительно, так и было.

- Где штаб? - неистово кричал Музеус проходившей мимо него последней цепи 11-го полка.