Вообще, ревностный к православию, правдолюбивый Стефан много пострадал в жизни, являясь одною из жертв той переходной эпохи. Происходя из дворянской Волынской семьи, Стефан, в жажде образования, должен был поступить в славившиеся тогда галицкие и польские училища и для того, вероятно, на время отступить от православия. Присланный благодетелем своим, митрополитом киевским Варлаамом Ясинским, в Москву, он был замечен Петром, который услышал слово, произнесенное им над гробом боярина Шеина, и который искал ученых и способных монахов, особенно – не враждебных европейскому духу, чтобы таковыми замещать епископские кафедры. Петр призвал Стефана на Казанскую кафедру, от которой он долго отказывался, так как в Москве его осыпали бранью и клеветами за его пребывание у иезуитов. В Великороссию он внес с собою ту любовь к просвещению, которая составляла отличительную черту малороссийского монашества, принес и свое захватывающее, красноречивое слово. Даже враги его говорили, что, уча в церкви, он мог по произволу заставить слушателей плакать или смеяться.
Свой дар слова он посвятил борьбе с двумя современными ему язвами: расколом и протестантскими веяниями.
Он застал в Москве мнение, что близко пришествие антихриста, что Москва – Вавилон, а жители ее – вавилоняне, слуги антихристовы и сыны погибели. Некоторые брались за вычисления, назначали день и час, когда Христос придет на Суд, и пред назначенным временем делали себе гробы, рыли могилы, закутывались в саваны и ложились ожидать Христа.
Для вразумления таких людей Яворский написал сочинение с обличением этих мнений, показывая, на основании Священного Писания, каковы будут истинные признаки пришествия антихриста.
Совершенно невозможную, дикую форму приняло в Москве распространение кальвинистского учения. Полковой фельдшер Тверитинов, набравшись мыслей у врача-иноземца, стал распространять хулы на многие из заветнейших преданий церковных: говорил против икон, креста, мощей, причастия, святых, литургии, постов, против поминовения усопших, значения добрых дел.
Он нашел себе последователей между невежественными стрельцами и мастеровыми. Брадобрей Фома Иванов дошел до такого исступления, что в Чудове монастыре при народе кричал хульные слова на великого святителя московского – митрополита Алексия и разрубил ножом его икону. Стефан Яворский после этого ужасного события тотчас нарядил тайное расследование об этом обществе и, найдя главных виновников, предал их церковной анафеме. Фома был казнен по гражданскому суду.
Чтобы оградить православных от протестантской пропаганды, он написал знаменитый «Камень веры», изданный уже по его кончине.
Чем же кончилось это Тверитиновское дело для ревностного Стефана? Государь остался недоволен поспешностью суда и строгостью приговора. В этом взгляде Государя на дело нельзя не видеть вмешательства сильных при Дворе иностранцев, которые были очень недовольны действиями Стефана. Стефан был вызван в Петербург, где по этому делу ему пришлось вынести много неприятностей.
Если Стефану удавалось иногда склонить царя к какой-нибудь мере в пользу православия (в 1719 году по его внушению Петр издал указ не иначе дозволять брак лютеран с православными, как под условием воспитать детей в православии), то в общем постоянная борьба, постоянное несогласие идей Стефана с тем, что творилось высшим духовным управлением, глубоко его угнетали. Смелый, благородный, откровенный, он говорил правду Петру, окруженному протестантами, которые за это и ненавидели его, как непримиримого, стойкого врага.
По словам апостола, «невзирая на лица», в пастырской деятельности своей Стефан, если видел что неправильное, несоответственное достоинству Помазанника в действиях Петра, то не страшился обличать его. Так, во время тяжкого недоразумения, столь прискорбно кончившегося, с царевичем Алексеем, на 17 марта, на память святого Алексия, человека Божия (день именин царевича, находившегося тогда за границею), Стефан в слове своем коснулся современных событий и довольно резко, в весьма прозрачных намеках, осуждал семейную жизнь Петра и жалел царевича. Вот это смелое место: «О! Угодниче Божий, не забуди и тезоименинника твоего и особенного заповедей Божиих хранителя и твоего преисправного последователя. Ты оставил еси дом свой – он такожде по чужим домам скитается. Ты удалился от родителей – он такожде. Ты лишен рабов, слуг, подданных, другов, сродников, знаемых – он такожде. Ты человек Божий – он такожде раб Христов. Молим убо, святче Божий: покрый своего тезоименинника, едину нашу надежду». А вот слова, ясно намекающий на Петра: «Море свирепое, море – человече законопреступный: почто ломаеши, сокрушавши и разорявши берега? Берег есть закон Божий; берег есть – во еже не прелюбы сотворити, не вожделети жены ближнего, не оставляти жены своея; берег есть во еже хранити благочестие, посты, а наипаче четыредесятницу; берег есть почитати иконы».
Быть может, это неполное сочувствие Стефана деятельности Петра раздражало Петра еще больше, чем молчаливое неодобрение Адриана. Адриана, человека неглубокого образования, можно было обвинить в рутине, тогда как Стефан был человек больших дарований, большого ума, глубокого европейского образования, человек выдающийся, блестящий, но вместе – человек, знавший во всем меру, чего так не хватало во всю жизнь Петру. И к концу жизни Стефана местоблюститель патриаршего престола и вознесший его по собственному выбору царь совершенно, кажется, не понимали друг друга.
Царь находил, что Стефан недостаточно деятелен, и обвинял его в распущенности духовенства, во множестве празднобродящих попов и монахов, в существовании кликуш и юродивых, встречавшихся весьма часто, во множестве вымышленных чудес и ложно объявляемых мощах: все это, ложное или истинное, равно, кажется, не нравилось Петру, тогда как все проявления древнего праотеческого благочестия были дороги Стефану, и он относился к ним, прежде чем гнать их, без предубеждения, исключающего всякую возможность спокойной критики, беспристрастного испытания.
Хотя при учреждении Священного Синода Стефан был назначен президентом его, многие синодальные распоряжения того времени – отмененные впоследствии, как вредные для Церкви, – шли вразрез со взглядами Стефана. Больной телом, угнетенный духом, он мог оказывать лишь слабое сопротивление веянию нового духа.
Он подавал протесты против новых порядков, которые хотел завести царь в духовной жизни русского народа. Но эти протесты обрушивались на его же усталую голову, навлекая на него гнев Государя и вражду товарищей. Он был в открытой вражде с самым сильным в то время духовным лицом носителем взглядов Петра со всеми их заблуждениями Феофаном Прокоповичем, столь справедливо обвиняемым в протестантизме. Не раз, когда Петр уже избегал свиданий с ним, Стефану приходилось оправдываться пред Государем письмами.
Видя недовольство Государя, вражду к себе членов Синода, с которыми он так не сходился взглядами, Стефан счел за лучшее удалиться из Петербурга. Не добившись объяснения с Петром, Стефан написал ему пространное письмо, помеченное 27 июля 1722 года и подписанное: «Смиренный Стефан, пастушок Рязанский».
Он скончался через четыре месяца после этого письма, оставляя свободное поле действий человеку, противоположному с ним во всем, кроме любви к просвещению, – Феофану Прокоповичу.
Тихим, отрадным светом горит чистый образ Стефана Яворского на пороге между двумя эпохами Русской Церкви. Если и лежит пятно на его молодости – временный католицизм, принятый из жажды знания и из невозможности получить иначе полное образование, – то клеветами, которые ему потом пришлось перенести, он вполне искупил этот грех. Он всеми силами служил Церкви, православию, искал не личных выгод, а пользы дела церковного, как, по крайнему разумению своему, понимал эту пользу. Ревностью в проповеди, независимостью в обличении греха, сколь бы высоко, по человеческим меркам, ни свил себе гнезда этот грех, – он напоминает Иоанна Златоуста и Амвросия Медиоланского. Глубоко образованный, он тем не менее понимал, что внешнее выражение религиозного чувства нельзя гнать и осуждать, и потому, где мог, шел против бури, старавшейся низвергнуть многие обычаи праотеческого благочестия, причем часто приходилось ограничиваться лишь бесплодным протесом – протестом, все же ясно доказывавшим всю чистоту его православия, всю непричастность его тем влияниям протестантизма, которые тогда так свободно злыми вихрями носились над Русской землей.
