Занимающаяся заря лизала бледно-яркими языками красного света густой туман, вставший колом над рекой. Солнце ещё не показалось из-за сизых предрассветных туч; редкие трели соловьёв и звон колоколов с морской пристани нарушали тишину и покой кабинета из красного дерева в каменном дворце.
Пожилой мужчина сидел в кресле у окна и разбирал бумаги. Приказы, отчёты, донесения и сводки с фронтов далёкой войны - всё нужно изучить до того, как солнце лениво перевалится через линию рассвета и достигнет середины неба. Предстоял тяжёлый день; но тяготы его, в который, наконец, восторжествует справедливость, не пугали старика. Он являлся наместником одного из самых больших городов своенравной и гордой Северной империи, и в интересах короны предстояло разрешить несколько дел о дезертирстве и укрывательстве от уплаты налогов. Его голова склонилась над документами и начала болеть, и чтобы остановить пульсирующую боль, он помассировал виски пальцами.
Заслышав едва уловимые шаги из коридора, наместник поднял голову. Белые как снег пряди упали на глаза, и он поспешил смахнуть их небрежным жестом руки.
Наконец, шаги утихли; дверь с тихим скрипом отворилась.
- Кто... это ты, Гал, - сидящий за столом заметно расслабился. - Не ожидал, что ты зайдёшь ко мне.
- Отчего ты не спишь, отец? - звонкий как пощёчина оскорблённой дамы голос сына прорезал воздух. Занавески затрепетали под натиском ветра, налетевшего с улицы. Проказник Норд унёс со стола какой-то из пергаментов, и сын шагнул вперёд для того, чтобы подхватить бумагу. Он пробежался по строчкам документа, вникая в его содержание; ярко-голубые ледяные глаза потемнели.
С нечитаемым выражением лица он подошёл к столу и протянул бумагу отцу, который, казалось, не заметил перемен в его настроении.
- Завтра важный день; королевский суд над дезертирами должен был состояться ещё два дня назад. Как жаль, что наше венценосное светило не сможет приехать на процесс, - наместник покачал головой и поджал губы. - По крайней мере он поручил мне действовать от его имени; и я надеюсь, что смогу оправдать высокое доверие.
- Значит, королевский суд, значит, короля завтра здесь не будет? - задумчиво спросил его сын. Он оглядел ледяными глазами комнату и удовлетворённо кивнул самому себе.
- Да, - помахал головой наместник и облокотился на спинку кресла. - Король сейчас на войне. Судя по донесениям, вернётся он не скоро...
В комнате повисло молчание, сопоставимое с величайшим напряжением.
- Послушай, отец, - голос сына вывел наместника из полудрёмы. - Я всегда хотел спросить тебя. Жалел ли ты когда-нибудь о том, что делал? Ты уже долгое время правишь этим городом, и о твоей справедливости ходят легенды. Но не всем нравится то, что ты делаешь; ноша твоя тяжела, а репутация беспощадного стража Северного направления бежит впереди тебя.
- Жалел? - в голосе наместника разлилась полноводная река задумчивости. Вопрос ребёнка поставил старика в тупик, и он замер на пару минут, прежде чем продолжить. - Жалел ли я... нет, не жалел. Я считаю, что всегда поступал правильно. Края эти суровы; здесь ветер способен заморозить милосердное слово на губах, и мы должны поступать так, как диктует нам честь. Всё, что я делал, я делал ради укрепления власти короны...
- И своей власти, - мужчина медленно двинулся по направлению к столу. Став рядом с отцом по левую руку, он слегка склонился над ним. Правая рука его легла на пояс с ножнами, в которых перемигивался с показавшимся солнцем рубин на широкой гарде кинжала.
- Своей власти? - переспросил старик и оторвался от пергамента. Он поднял голову на сына и заглянул тому в глаза, отмечая их необычайный блеск. - Я действую в интересах короны прежде всего. Корона диктует мне своё слово, и я пишу её законы на холсте истории этих земель. Если я не буду чтить закон короны, то всё рухнет, иссохнется в пыль и потеряется в забвении времён...
Старик не успел отреагировать на резкое движение. Выхваченный сыном кинжал из ножен проник в левый бок отца, и тот охнул.
- Как же я ненавижу тебя, жалкий старикашка, - выдохнул мужчина. Проворачиваемый им кинжал медленно ворочался в боку, принося невыносимые страдания наместнику, чья жизнь, цепляясь за свою земную оболочку, уже грозилась отлететь к праотцам в тот же миг. - Твоя справедливая власть не стоит и выеденного яйца. Когда мои старшие братья умирали на чужой войне - ты не сделал ничего, ты только поднял налоги для того, чтобы отправить мешки, набитые золотом крестьян, короне. Когда в нашу страну пришли оккупанты - ты не сделал ничего, ты открыл им ворота и пожелал мириться с их гнётом, угождая неготовой к отпору короне. Когда умирала наша мать... когда умирала наша мать, ты писал свои кровавые законы на холсте, вот что ты делал! Я верну тебе долг крови, - прошептал он на ухо умирающему отцу. - Справедливость восторжествует, и твоё гнилое правление кончится.
- Я спасал... вас.., - прошептал наместник, пытаясь отстраниться, но у него ничего не получилось; силы покинули его. Кровавая рана под кинжалом расползалась; тяжёлые капли стекали по камзолу вниз, образовывая лужицу на полу. - Я дал вам... другую... жизнь... гордую... свободную... сытую...
- Будь ты проклят, - отцеубийца вынул кинжал из живота. Оружие воров и заговорщиков с едва слышным всплеском покинуло плоть, но лишь для того, чтобы сын покрепче перехватил рукоять и рубанул по горлу отца, разрезая его. Старик попытался что-то сказать, но смог издать только булькающий хрип. Жизнь покинула его, и где-то на задворках сознания наместник успел подумать о том, что только что расплатился за самую большую ошибку. В угоду короне он забыл, забыл о том, что у него был и другой долг.
