Эти и многие другие вопросы задавал себе Вилья, сидя в одиночной камере. Но ясного ответа на них не находил.

Может быть, ему помогут разобраться в происходивших событиях более сведущие люди? В той же тюрьме были заключены противники Мадеро. Вилья потребовал, чтобы ему разрешили видеться с ними. Ему отказали. Тогда Панчо объявил голодовку. Директор тюрьмы вынужден был удовлетворить его просьбу.

И вот Панчо Вилья свободно разгуливает по двору тюрьмы Сантьяго. Вместе с ним прохаживаются холеные генералы, мятежники Бернардо Рейес и Феликс Диас.

Они с любопытством и уважением смотрят на одетого по-крестьянски Панчо Вилью, грозу Чиуауа, революционного генерала, благодаря победам которого пришел к власти их враг Мадеро.

— Дурак ты, Панчо, что связался с этим полоумным Мадеро, — говорит ему Диас. — Ты ему помог стать президентом, а он тебя в благодарность за это посадил в тюрьму и еще, чего доброго, прикончит. Это нас он постесняется расстрелять, а тебя, пеона, уничтожит, как блоху.

— Амиго Панчо, — вторит Диасу его сообщник по заговорам Рейес, — переходи лучше на нашу сторону. Мы — кабальеро, а не обманщики вроде твоего Мадеро. Будешь нам служить верой и правдой — все будет у тебя: и поместья, и деньги, и красивые женщины. Мы ведь защищаем интересы простых людей, таких, как ты, поэтому Мадеро и заточил нас сюда.

— Знаю, — прищурясь, отвечает Вилья, — знаю. Напрасно вы жертвуете собой. Народ этого не стоит, он не любит своих благодетелей. Чего доброго, он с вами поступит похуже, чем поступил со мной Мадеро.

Вилья видит, как почти ежедневно навещают мятежных генералов их сообщники, как Диас и Рейес готовят на виду у тюремного начальства новый антиправительственный заговор.

«Эх, бедный Апостол, — думает Вилья, — свернут эти стервятники тебе шею как пить дать, и не сможет уже верный Панчо оказать тебе помощь».

Дни тянулись медленно, Панчо Вилью никто не допрашивал, не вызывал.

Однажды на тюремном дворе к Вилье подошел молодой человек небольшого роста, с живыми черными глазами и отрекомендовался: — Генерал Хильдардо Маганья. С тех пор их всегда видели вместе. Маганья, как и Абраам Гонсалес, был сельским учителем. В начале революции он примкнул к движению Эмилиано Сапаты, храбро сражался в рядах его армии, был произведен в генералы. Уэрта его взял в плен. Его хотели расстрелять, как и Вилью, но Мадеро даровал ему жизнь. Так очутился Маганья за решеткой.

— У нас было много революций, — объяснял Маганья Вилье, — но только немногие из них проводились в интересах народа. Если не считать президента Хуареса, то власть в нашей стране всегда находилась в руках помещиков и других эксплуататоров. Когда народу становилось невмоготу сносить гнет их очередного ставленника — президента, они его меняли, точно грязную рубашку, на другого «друга народа». И это называлось «революцией». Народу нужна не такая революция, а социальная, которая покончит с помещиками, с эксплуататорами.

— Но ведь Мадеро обещал совершить именно такую революцию.

— Эту революцию может совершить только сам народ, люди такие, как ты. Беда Мадеро в том, что он пытается скакать одновременно на двух лошадях. Мадеро знает, что он должен дать землю крестьянам, но он боится обидеть помещиков. Сегодня он выступает в защиту интересов народа, а завтра выполняет волю его врагов. В правительстве Мадеро только два министра, участвовавшие в борьбе против Диаса, остальные — старые порфиристы. От такого правительства народу добра нечего ожидать. Но и правительству несдобровать. Мадеро, расправляясь с такими верными революции людьми, как ты и Сапата, рубит сук, на котором сам сидит.

— Что же в таком случае следует делать нам, простым людям? За кого нам драться, если от Мадеро нам ждать нечего?

— Видишь ли, Панчо, таким людям, как ты и Сапата, в которых верят наши крестьяне, не следует драться ни за Мадеро, ни за какого-либо другого каудильо. Вы сами сможете повести за собой весь народ, вы сами сможете завоевать ему счастье.

— Но ведь мы неграмотные, темные. Разве сможем мы управлять государством?

— Панчо! Если ты научился выигрывать сражения у ученых генералов, ты можешь научиться и грамоте. Читать ты уже умеешь, писать тоже.

— Да! Этому меня научил дон Абраам Гонсалес, — не без гордости ответил Вилья.

— Отлично, генерал! А я тебя научу арифметике, истории и географии, благо у нас свободного времени хоть отбавляй.

Маганья начал заниматься с Панчо Вильей. Ученик часто жаловался, что выигрывать сражения у пеладос куда легче, чем решать арифметические задачи. Тем не менее он продолжал корпеть над грифельной доской, с которой теперь не расставался.

По вечерам Вилья читал. подаренную ему Хильдардо книгу «Три мушкетера» Александра Дюма. Это была первая книга, которую удалось прочесть Панчо Вилье.

ПОБЕГ

В конце 1912 года Вилью стали, наконец, водить в военный трибунал к следователю, который заинтересовался его «делом». Впрочем, интерес к арестованному проявлял не столько следователь, сколько его секретарь, 22-летний Карлитос Хауреги. Он не скрывал своего восхищения Панчо Вильей, всегда старался оказать ему какую-нибудь услугу.

Как-то Хауреги предложил Панчо выучить его писать на пишущей машинке. Вилья заинтересовался, купил себе машинку (деньги на расходы ему присылали верные друзья из Чиуауа) и изрядную часть дня стучал на ней в своей камере.

— Знаешь, Карлитос, что мне напоминает стук пишущей машинки? — говорил Вилья своему молодому почитателю.

— Что, мой генерал?

— Пулеметную очередь, о которой я здорово соскучился.

Однажды Хауреги, провожая Вилью из трибунала в тюрьму, незаметно во дворе сунул ему в руку записку.

— Это вам, генерал!

Вилья не стал задавать лишних вопросов. В камере он развернул листок тонкой бумаги и прочитал:

«Амиго Панчо! Тучи сгущаются. Враги революции вновь подымают голову. Доверься подателю сего письма. Твои друзья тебе помогут.

Тот, кто учил тебя грамоте на 10-й улице».

Абраам Гонсалес! Только он мог написать эту записку. Неужели Гонсалес предлагает ему бежать? А если это провокация, если его, Вилью, хотят толкнуть на побег, чтобы убить «при попытке к бегству»? Как узнать правду?

Несколько дней Вилья избегает встречаться с Хауреги. Он посылает письмо в Чиуауа своему брату Иполито. Панчо просит брата приехать к нему вместе с Томасом Урбиной.

Вскоре Иполито и Томас уже прохаживались с Вильей по тюремному двору. Да! Они встречались с Абраамом Гонсалесом. Тот настаивает на немедленном побеге Вильи из тюрьмы. В столице готовится новый мятеж. Нити заговора ведут к тюрьме Сантьяго, к Бернардо Рейесу и Феликсу Диасу. Мятежники при первой же возможности убьют Вилью. Времени терять нельзя.

Долго совещался Вилья с Карлитосом Хауреги. Тот согласился не только организовать побег, но и бежать вместе с Панчо. Для побега решили выбрать день рождества — 25 декабря 1912 года. Хауреги в условленном месте подпилил решетку, отделявшую тюрьму от военного трибунала, и Вилья незаметно пробрался туда в намеченный для побега день.

В одной из комнат трибунала, который в этот день был пуст, Вилья переоделся в отлично сшитый костюм, надел котелок, получил паспорт на имя лисенсиата Мартинеса и портфель, в котором лежали два пистолета и 100 патронов. Затем он и Хауреги никем не замеченные вышли из здания трибунала и сели в первое попавшееся такси. Шоферу было приказано ехать в местечко Толуку, что неподалеку от столицы.

Не успела машина тронуться, как «лисенсиат» побледнел и затрясся, точно в лихорадке. Дрожащими руками он открыл портфель и схватил пистолеты.

— Что с вами, лисенсиат? — шепотом спросил Вилью не на шутку обеспокоенный Хауреги.

Но «лисенсиат» только сжал челюсти и ничего не ответил.

Вскоре он пришел в себя и стал рассказывать своему спутнику веселые анекдоты из своей «судейской» практики.

— Ты понимаешь, мучачито, — объяснял потом своему спутнику Вилья, — когда я впервые в жизни очутился в этой чертовской штуковине на колесах, то почувствовал себя совершенно беззащитным. Мне вдруг показалось, что в этой проклятой мышеловке нас могут запросто ухлопать. Мысленно я тебя страшно ругал за то, что вместо лошадей ты взял этот гроб на колесах.