Её болезнь развивается быстрее, чем мы когда-либо видели. Из здорового, задорного человека, к прикованному к постели ребенку в считанные недели.

— Кажется, что болезнь прогрессирует, — тихо говорит он. Затем добавляет, — Как ты сегодня себя чувствуешь?

— Нормально, — я отхожу от лупы и поднимаю верхнюю губу, чтобы показать свои десна, затем поднимаю руку, чтобы он осмотрел мои суставы. Когда он закончил, я подхожу к полкам, где достаю лоток с пузырьками, заполненными химикатами и связующими веществами.

Я вытаскиваю пробку и окунаю чистую, стеклянную палочку внутрь, чтобы достать одну каплю жидкости, затем капаю её на предметное стекло возле свежего образца с кровью.

— Вот, я начну тестировать эту следующую партию, прежде чем уйду.

— Нет, нет. Иди, готовься к вечеринке дяди Николая. Судя по тому, как выглядишь, ты уже опоздала. — Он поднимает Леди и возвращает ее в клетку.

— Не важно, опоздала я или нет, — я размазываю кровь по стеклышку, чтобы смешать с жидкостью. — Единственная, кто это заметит — это Селени.

Он посмеивается.

— Если тебе неважно опоздаешь ты или нет, это означает, что ты вообще туда не пойдешь. Это может подождать. А теперь иди.

Я пододвигаюсь ближе, чтобы посмотреть в микроскоп на предметное стекло. Как и все предыдущие, кровь мертвого мужчины проявляет признаки болезни. И, как и во всех предыдущих, в нем легкие ноты узнаваемости — то, как клетки обретают форму вокруг друг друга. Я качаю головой. Кому важно, если я опоздаю? Прогресс Розовой Леди ощутимый, и реальность того что мы, возможно, нашли лекарство я не могу просто игнорировать. Что если мама и девчонка Строув смогут излечиться?

— Я должна остаться здесь и изучить новый образец крови. Похоже, что у него была эта болезнь. Я схожу туда в другой раз.

— В следующий раз ты, возможно, упустишь шанс. Завтра равноденствие, там будет орда народа, и тебе нельзя игнорировать социальные обязательства ради просиживания над микроскопом и рудиментирования с экспериментами в темноте, Рен. Я посмотрю его кровь.

— Это намного важнее, чем посещение их вечеринки. Что если это настоящий прорыв, Па?

— Хорошая точка зрения, но сейчас остается только смотреть и ждать, а это я могу делать точно так же, как и ты, — его тон становится тверже. — Мама и Леди будут здесь, когда ты вернешься. Сейчас ты ничего для них не сможешь сделать. Так что иди и сделай что-нибудь там.

Он, конечно, прав. Селени сказала, что там будут члены парламента и университета.

Я киваю.

— В таком случае, я снова попытаюсь объяснить представителям из университета и правительства, насколько плохо обстоит дело с болезнью. Возможно, когда они услышат то, что мы видим, они пересмотрят…

— Это не то, что я имел в виду. Ты должна встречаться с людьми своего возраста, танцевать, отдышаться хоть чуть-чуть.

— Сегодня я провела время с людьми своего возраста.

Он хмыкает и поворачивается к клетке с Леди.

— Судя по твоему запаху, они все были мертвы. К тому же, я знаю, что это понравится твоей маме. Иди, смой с себя это, сделай что-нибудь с волосами, потанцуй с Винсентом Кингом и сделай маму счастливой.

— Знал бы ты, как от меня пахло до того, как я окунулась в океан, — бурчу я, но не спорю. — Я постараюсь, чтобы на этот раз они меня услышали и сделали что-нибудь, в конце концов.

— Ладно, — прочистив горло, он внезапно говорит уставшим голосом. — Только постарайся сделать так, чтобы тебя оттуда не выгнали, хорошо?

С небольшим чувством достигшей цели и гигантским всплеском первой надежды за долгие месяцы, я поднимаюсь по лестнице и обратно, где я быстро принимаю ванну с мочалкой, затем, дрожа от холода, выхожу в одной рубашке и сушу волосы перед крошечным очагом.

Когда перестала капать вода с волос, я расчесываю их и заплетаю длинные темные пряди в косы, связывая их нитью у основания моей шеи. Я надеваю одно из своих двух платьев, которые мне отдала Селени. Оно вполне модное для вечеринки Высших. Густая тафта со слишком свободным лифом для моей маленькой груди нашита над пышной юбкой, которая достаточно длинная, чтобы скрыть мои изношенные туфли.

Я смотрю на свое отражение в кухонном окне и посмеиваюсь. И почему я ожидала, что что-то измениться с последнего раза, когда я носила его. Не стоит принимать желаемое за действительность. Я выгляжу как кукла-фея, вырядившаяся на похороны. Я перевожу взгляд и проглатываю стыд, который грозился выбраться наружу. Это нужно сделать.

Прихватив одну из маминых шалей висящей на крючке на стене, я накидываю её, затем делаю паузу, чтобы выпрямить спину и грудь, прежде чем кладу руку на дверь её комнаты. «Ты не заплачешь, просто дыши».

Я сглатываю ком в горле и сжимаю губы. «Давай же — ты вскрываешь трупы и проводишь тесты на крысах. Для того чтобы встретиться с мамой не нужно храбриться». Но мои руки все равно потеют, а горло сжимается так, что хочется вырвать. Потому что всё, что я чувствую в такие моменты это страх, злость и слабость. И этот раз не исключение.

Я просто хочу видеть маму такой, какой она была прежде. Здоровую. Жизнерадостную. Имеющую достаточно сил, чтобы в нужные дни дать мне толчок, когда я не могу этого сделать сама. И удержать меня, когда я не знаю, кто я — потому что в последнее время, больше всего я думаю, что понятия не имею, кем являюсь.

Вместо этого, я всё равно держу её — слабо угасающее тело из кожи и костей, которое является моей мамой. Я так отчаянно благодарна за то, что она здесь, но так отчаянно испугана, что не смогу удержать ее достаточно крепко. Я не могу исправить ее состояние. И когда ее не станет… Я не знаю, как потом исправить Па.

Делая глубокий вдох, я выпрямляюсь, проглатываю всхлип и стучу в дверь.

Глава 5

Мама сидит на кровати, в освещенной комнате с уловимым запахом дыма, ее голова лежит на приподнятой подушке.

Даже в ее состоянии усталости, она выглядит так же чудесно, как северные нимфы, приплывающие в полнолуние. Свет от ее лампы не сильный, но достаточный, чтобы мерцание освещало ее мягкие коричневые пряди и разглаживало ее болезненное лицо. Она расплывается широкой улыбкой.

— Ты выглядишь очень красиво, — ее голос звучит так, словно волны рассекаются о скалы. — Ты идешь на вечеринку Сары?

Я киваю и присаживаюсь на краешек ее ржавой металлической кровати.

— Замечательно. Ты проведешь там чудесное время, — мягко говорит она.

Я молчу, дабы не сказать ничего лишнего, что могло бы заставить ее почувствовать себя взаперти. В свое время у нее тоже были свои чудесные дни, когда была моложе. Мама никогда не говорила, но я знаю, что она по ним скучает. Вечеринки, платья, яркие огни и еда. Ребенком среди Высших, мама росла в роскоши со своей сестрой — моей тетей Сарой, пока не появился Па. Он был умным и выдающимся, его должность в университете по очистке трупов позволила получить больше образования, чем фактические студенты. Мама была лишена наследства сразу, как вышла за него замуж. Даже тетя Сара и дядя Николай запрещали Па посещать их дом, хоть и продолжали посылать мне и маме приглашения.

За все восемнадцать лет брака, мама ни разу их не посещала.

Однако она настаивала на том, чтобы их посещала я.

Я придвигаюсь ближе и сжимаю её холодную руку. Она едва заметно сдавливает в ответ. Я запрещаю своему сердцу тоже сжиматься, чтобы не расчувствоваться и не расклеиться. — Как бы я хотела, чтобы ты тоже пошла.

— И позволить многим из них считать себя выше твоего отца? Нет уж. Я сделала свой выбор, и сегодня снова поступлю так же, — она говорит то, что говорит и всегда. Улыбаясь, добавляет, — сын Уилла Кеннета тоже будет там?

— Будет, — я держу свой голос ровно и держу ее руку, пока привычно рассматриваю ее запястье и шею. Ее пальцы слабые в моих руках, и я не могу увидеть темнее ли кожа под ее левым ухом — синяки возле лимфатических узлов.

— Как думаешь, он пригласит тебя на танец?