— Рен Теллур, твоя голова так забита мужскими идеями, что ты забываешь как вести себя среди женщин. Очевидно это вина твоих мамы с папой.

Я смеюсь, хватаю свой выполосканный плащ из ее руки и взбираюсь на берег, попутно выпрямляя юбку и волосы. Лопаясь от смеха Селени и Берилл следуют за мной по песку мимо лежавшей кучки нашей обуви, в которую я еще раз заглянула, чтобы убедиться в сохранности своего флакона. Затем я на мгновение останавливаюсь, чтобы впитать в себя последнюю каплю тепла, отдаваемого пляжем, подтягиваю чулки, и возвращаю на место пузырек и вымытые перчатки в карман плаща.

Хохот Селени и Берилла продолжается, и я встаю на ноги чтобы идти, когда Селени спрашивает:

— А вы оба получили свои Письма на Лабиринт?

Волны бьются и шипят, смешивая свой шум с её голосом. Я оборачиваю плащ вокруг руки и подхожу к своей обуви.

— Вчера получила, — я отвечаю, отжимая последнюю влагу из своей юбки, и поворачиваюсь в сторону загруженного и дымящегося причала, начинаю идти.

— Моей семье пришло два дня назад, — белый песок хрустит под ногами Берилла, когда они с Селени поднимаются и следуют за мной. — Что насчет вашего, мисс Лейк?

Селени взвизгивает:

— Оно пришло вчера. Правда, я не могу понять, почему в этом году с опозданием, но оно пришло на тисненой льняной бумаге с милой печатью. Мама уже заказала один из таких вариантов для наших приглашений на зимнее солнцестояние. Она говорит, что почтовая бумага так же важна для человека, как и его стиль — и то и другое говорит о статусе, благочестии и то, как ты к себе относишься.

Я молчу.

— Отлично. Получается, обе ваши семьи посетят мероприятие?

Я продолжаю путь в сторону площадки и даю слово Селени, потому что вопрос Берилла все равно больше адресован ей. Она ликует уже несколько недель. Моя кузина во всех отношениях похожа на меня, ей тоже семнадцать лет, такие же темные волосы и загорелая кожа, исключение только в положении и интересах наших семей. Она светский человек, а я пролетарский ученый. Ей нравится говорить о захватывающих текущих событиях, а мне нравится их исследовать.

Поэтому она отвечает сбившимся голосом:

— Конечно мы посетим! Мы уже выбрали место, где будем сидеть на соревновании. И, Берилл, ты будешь потрясающим соперником. Только представь, каково это! О, я точно знаю, что ты победишь!

— Мой отец тоже надеется.

Я напряглась и почувствовала толику нарастающего чувства ревности, каково это соревноваться за такое дело.

— Берилл Джеймис, — прикрикивает Селени. — У тебя есть голова на плечах, чтобы всё это разрешить. Ты знаешь числа и уравнения как никто другой. И к тому же, ты сильный.

— Да. Как и все мои одноклассники, о чем отец мне постоянно напоминает.

Я немного сбавляю шаг, чтобы идти рядом с ними, поглядывая на Берилла.

— Возможно. Но тот факт, что ты сам это понимаешь, сыграет тебе на руку. Ты не будешь переполнен самоуверенностью. И ты один из самых умных людей, которых я знаю, Берилл. Даже если ты так много вопишь.

Он смеется и мягко со стеснением кивает мне головой.

— Спасибо, мисс Теллур. Я полагаю, что это просто практический опыт, которого, я боюсь, мне не хватает.

Моя кузина слегка касается меня худой рукой.

— Именно по этой причине Рен взяла тебя с собой на темное дело. И почему её отец отдал тебе свои старые записи и на прошлой неделе позволил присутствовать на опытах. Подумай обо все этих знаниях, которых нет у других участников. Ты даже исследовал мертвое тело!

— Мисс Лейк, вы мне льстите, — но лицо Берилла сияет от признательности, и он поднимает руки, чтобы уверенно одернуть свой намокший жилет, пока мы шагаем по песку, — у меня не было должной подготовки, хотя вы правы, у меня было больше опыта, чем у других ровесников. И если бы я хотел получить степень в медицине, это бы мне помогло. Увы, я иду в бизнес.

Я прикусываю язык и не позволяю этим словам еще больше жалить меня по больному месту. И отказываюсь упоминать о том, что если подготовку можно измерить, то у меня она как минимум так же хороша, как и у многих претендентов сражающихся на тесте за стипендию Стемвика в областях науки, инженерии, технологии и математики. Вместо этого, я продолжаю устало слоняться и притворяться, что это не колет меня в груди. Та боль, из-за которой я всё представляю, что могла бы сделать с теми знаниями, к которым стремятся Берилл и другие молодые люди. Какие вещи я смогла бы изучить. Какие болезни смогла бы исследовать и излечить.

Я скольжу взглядом по горизонту, а потом по лодкам, которые формируют порт в деревянных доках, где одна из них, принадлежащая Люту, уже пришвартована, и как обычно, блестит чище, чем остальные.

— Что на счет твоей семьи, Берилл? — щебечет Селени, провожая взглядом маму с двумя малышами. Моя кузина пристально проводит их взглядом. — Они пойдут на испытание Лабиринта?

В ее голосе звучат внезапные нотки укора, и мне не нужно спрашивать, дабы понять, на что она надеется. Она часто об этом говорит в течение последних семи месяцев, которые они с Бериллом официально встречаются, даже если он был сторонним механизмом в нашей жизни с тринадцати лет. Её желания хорошо известны нам троим — чтобы его семья находила время в надежде провести с ней, и, возможно, поприветствовала ее, как цветок в своё цветоложе, с распростертыми руками — усиками.

Иногда я думаю, что быть женой Берилла и завести детей её высочайшее стремление. Но есть определенные вещи, которые ни деньги, ни статус не смогут купить — благословление избранника или брак. Не взирая, на то, каким бы высоким не был статус у этой семьи. Особенно, если в глазах отца Берилла нет никого, кто занимает достаточно высокий статус для своего единственно сына.

Непрерывное молчание Берилла затянулось, поэтому я бросаю на него взгляд, в то время как мы поднимаемся на широкую набережную с ее дурно пахнущими рыболовными повозками и рядами лачуг с белыми занавесками, тянущиеся бесконечно, пересекая главную улицу, ведущую домой. Его поведение столь же сжатое, как и его голос.

— Да. Они придут.

Сладкая, обнадеживающая улыбка Селени остается на месте, даже когда вспышка разочарования и обиды застилает ее глаза.

Я кусаю щеку и придаю лицу невинное выражение.

— Так же как и семьи Шаффера и Ньютона, — я говорю обычным голосом. — Селени, твой отец упоминал, что они оба сильно жаждут узнать тебя поближе. Я слышала, что их сыновья надеются на большее, чем просто одобрение твоих родителей.

Берилл кашляет и чуть не спотыкается.

— Мисс Лейк, я не думаю что в этом есть необходимость, я сомневаюсь…

— О, это очень важно, если отец так пожелает. Так же как и твой отец требует от тебя что угодно, Берилл, — прежнее настроение Селени испаряется, взглядом выражая мне благодарность, и, несмотря на то, что ее отец никогда не говорил ничего подобного, я уверена, что он смог бы. Я ухмыляюсь, когда она поднимет подбородок вверх. — Я буду чрезвычайно рада узнать их ближе.

Громкий крик глушит ответ Берилла, каким бы глупым он не был, и толпа приближается к наклонной улице перед нами. Между парой разодетых финансистов и группой рыбаков с щетинистыми лицами, которые только что закончили разгружать свой груз, возникла суматоха. Судя по голосам, ни одна из сторон не проходит к согласию.

Я ускоряю шаг, но когда мы подходим к мужчинам, их голоса перешли в бормотание. — Не нужно расстраивать город неподтвержденными новостями, — кто-то говорит.

— Это касается Порта, — отвечает другой. — Это слух, который существует.

Я нахмуриваюсь и оборачиваюсь к Селени и Бериллу. Еще одна болезнь?

— Знаешь, что я тебе скажу, — рычит один из рыбаков. — Если это правда, я их убью.

Глава 4

Я прижимаюсь к двум женщинам, чтобы мы смогли встать ближе, когда до меня доносится речь краснолицых мужчин, чьи волосы и тяжелые пальто пахнут солью и водорослями. Сплетни, о которых судачат, стихают настолько быстро, что я не могу уловить их контекст, если не считать упоминания о болезни. Что бы это ни было, это связано с причалом.