Наш Тарлан всю ночь фыркал. Я было разволновался. Накинул на плечи чапан[3] и вышел на него поглядеть. Луна яркая, небо ясное. Тарлан, не останавливаясь, бегал вокруг колышка. Я поймал его и погладил гриву. «Наверняка где-нибудь свадьба», – подумал я. Вернулся в дом и лег спать.

Вышло, как и думал. На другой день получили приглашение на свадьбу из соседнего кишлака Обшир. Я вычистил Тарлана. Из амбара вынес конское снаряжение – потник, подстилку под седло, которая кладется поверх второго потника, попону, подпругу, подхвостник, уздечку, седельную подушку, седло со стременами. Оседлал Тарлана. Надел на него узду. На лоб ему повесил амулет из боярышника. Раздутый хурджун бросил на седло. Вдел ногу в стремя, взялся за луку седла.

В Обшир нас поехало двадцать наездников. Мы остановились у порога дома, откуда раздавались звуки сурная. Из трубы поднимался вверх густой дым. Нам выделили на постой дом пастуха Турды. Человек в глубоко надвинутом на голову треухе провел нас по узким улицам к его дому. Ворота оказались довольно низкими. Хозяева смирных коней въехали во двор, припав к седлу. Хозяева резвых коней спешились и повели коней в поводу.

Братья мои, оседлав коня, думай о голове, свалившись на землю, думай о коне.

Мы расседлали коней. Упряжь развесили на подпорках для деревьев, на дувалах[4]. Дали коням остыть.

Я позволил Тарлану поваляться по земле. Он перекатывался то на левый бок, то на правый. Валялся в свое удовольствие. Потом поднялся. Расставил ноги, отряхнулся от пыли и приставших соринок. Я накинул на него коврик, немного затянул подпругу. Ногой вбил в землю колышек.

Наездник Сафар вбил колышек для своего гнедого рядом с Тарланом. Это меня разозлило, я сказал:

– Сафар-ака, будьте добры, привяжите своего гнедого подальше.

– Ничего, места много…

– Мне места не жалко. Ваш гнедой недобрый, это меня беспокоит.

Гнедой поглядывал недружелюбно на моего Тарлана. Я хотел было сказать: «Вон, видите?», но наездник Сафар уже направился в комнату для гостей. Я махнул рукой и пошел вслед за ним.

Мы сели в круг. Из свадебного дома принесли нашу долю – угощения к столу и две бутылки. Все это мы отдали хозяйке. Она развела в очаге огонь и принялась готовить плов. Мы стали нарезать морковь.

Вдруг пронзительно заржали кони. Узнав голос Тарлана, я мигом выскочил из комнаты. Гнедой наездника Сафара, фыркая и выкидывая передние ноги, бросался на Тарлана. Я махнул издали рукой и прикрикнул:

– Нельзя!

Тарлан попятился и стал рыть передними копытами землю. Оскалившись, он заржал, предупреждая гнедого. Мол, не подходи лучше.

Я взялся за недоуздок и успокоил Тарлана:

– Хватит! Все, все! Все, говорю! Сафар-ака, я разве не говорил, что ваш гнедой – недобрый конь? Вот, обидел Тарлана. Уведите его теперь!

Кони наши успокоились. После плова вечером мы смотрели борьбу.

Наутро, после завтрака, наездники оседлали коней. Отправились в холмистую степь среди горных цепей. На закате степь выглядела бурой. На границе ее росли тутовые деревья с толстыми стволами. Зрители расселись, точно птицы, на ветвях тутовника. А другие группами расположились полулежа на окрестных холмах. Наездники снимали с коней седла, готовя их к скачкам.

Мы тоже расположились у одного холмистого склона. Я расседлал Тарлана, дал ему поваляться. Потом надел седло. Обмотал себе ноги портянками, натянул лежавшие в хурджуне сапоги для улака. Сапоги у меня на высоких каблуках, из козлиной кожи. С изнанки кожа стянута внутренним швом. Изнанка обычно бывает блестящей, гладкой. А верх сапог я смазываю нутряным салом. Такие сапоги не пропускают ни воду, ни снег, ни холод. И не рвутся. Я надел надрезанные с обеих сторон шаровары. Я их специально надрезал. Потому что, если во время скачек что-нибудь зацепится за шаровары, они могут совсем разорваться.

Я натянул треух на уши. Вдев ногу в стремя, ухватился за луку седла. Помчался в степь. Другие наездники, разминаясь, проехали по кругу.

В это время поглядывающие в сторону кишлака наездники прокричали:

– Везут!

Со стороны кишлака показалось двое верховых. Один вез перед собой тушу черного козла. Подъехав к нам, сбросил ее на землю. Наездники дали своим коням обнюхать тушу. Переворачивая, показывали ее со всех сторон. Кони сгрудились.

К нам подъехал усатый человек с лицом, напоминающим румяную лепешку, только что вынутую из тандыра. Это был распорядитель. Подняв рукоять плетки над головой, он объявил зычным голосом:

– Эй, наездники! Слушай мои слова и правым ухом, и левым! Веревку на добычу не накидывай – раз! Друг друга дурными словами не обзывай – два! Плетку не применяй – три! На упавшего наездника не наезжай – четыре! Если убегает конь, помоги его поймать – пять! А теперь налетай!..

Распорядитель выскочил из круга.

Объезжая всадников, он громко объявил:

– Первый приз – платок и десять рублей! Не говорите, что не слышали!

Наездники сгрудились в круг. Подстегивая лошадей плетками, подгоняя ударами коленей в бока, они бросились к туше, лежащей на земле. Туша лежала посреди множества конских копыт. Руки наездников рвались к ней. И не могли ее достать.

– Ну-ну!

– Но-но!

– Хватай, тащи!

Все попытки были безуспешны. Туша по-прежнему оставалась на земле. Всадники и их кони были все в поту. Некоторые уже укротили свой первый пыл. Другие, отирая со лба пот, и вовсе отъехали в сторону и присоединились к зрителям.

Игроки снова бросились к туше. Ринулся и я, вертя плеткой над головой Тарлана. Теснимый другими конями, подобрался к туше. Тарлан, сделав круг возле нее, остановился. Сжав зубами рукоять плетки, я потянулся к улаку. Только было поднял, как на тушу надавил копытом чей-то конь, и она выскользнула из руки. Сгрудившиеся лошади оттерли Тарлана назад. Тарлан споткнулся и, покачиваясь, вышел из круга. Чтобы боевой задор Тарлана не пропал, я проскакал галопом почти версту. Как будто мы захватили добычу!

Увидев, что тушу так никто и не поднял, распорядитель повысил цену:

– Эй, наездники, не говорите, что не слышали: сверх того добавлю одного барана!

Кони зафыркали, заржали. На крупы с треском сыпались плетки. Наездники с гиканьем пустили коней к туше. Наконец она была поднята с земли. Зрители оживились. Лошади тревожно прядали ушами. Всадники помчались к низовью.

Распорядитель объявил:

– Улак поднят, улак поднят!

Наездники понемногу оживились. Все помчались галопом. Топот, топот, топот…

Все скачут вокруг туши козла. Все внимание приковано к ней.

– Улак увезли! Улак у буланого и рябого!

Почему коня называют рябым? Потому что на лбу у такого коня белая отметина, а на кончике носа – пятнышко. И пах с обеих сторон изукрашен пятнами. Рябой конь может быть разным. Сероватый рябой, черный рябой, рыжий рябой, гнедой рябой! А буланый конь – желтый, грива и хвост – черные, но встречаются буланые и с белыми гривами и хвостами.

Рябой с буланым мчатся, насторожив торчащие уши, которые похожи на заячьи. Между ними болтается улак. Одна ножка туши у гнедого, другая – у буланого. Вокруг десятки рук тянутся к улаку. Но не могут дотянуться. А если кто и дотянется, не может вырвать. Окружив их, мчатся и другие кони: топот, топот, топот…

– Улак у буланого и рябого! Не выпускай! Улак перешел к буланому, улак у буланого! Гони!

Топот-топот-топот… И впрямь, наездник буланого, ловко перекинув ногу через тушу, прижал ее коленом. Наклонившись вправо, потянул поводья вправо. Буланый преградил дорогу сопернику. Многие наездники, поняв, что тягаться бесполезно, один за другим начали отставать.

– Чисто! Буланый выиграл честно! Бросай буланый, бросай! Ну и молодчина! Подходи, буланый! Забирай свою награду!