- Простите наших, они невежды, - сказал он подобострастно, стараясь вытереть руку офицеру.

Но разъяренный офицер испачканной рукой влепил ему звонкую пощечину.

- Убирайся вон, - крикнул он, крепко выругавшись при этом.

Купец вытер лицо приготовленным для офицера платком и стал угодливо извиняться перед ним. Затем, подойдя к лавочнику, он накинулся на него.

- Подлец, ты прекрасно знаешь, что они наши дорогие гости. Как же ты осмеливаешься поднимать руку на собаку господина, - говорил купец, глядя в лицо офицеру и стараясь заслужить его благосклонность.

- И сами они наши гости, и их собаки - зеницы наших очей, - заговорил другой марандец, подходя к злополучному лавочнику. - Простите, сударь, мы не поняли, мы приняли собаку господина офицера за простую марандскую дворняжку и позволили себе неподобающую выходку. А то и прапрадеды наши не осмелились бы совершить такую оплошность. Да неужели же мы уж такие неучи, чтобы пожалеть крынку молока для собачки господина офицера, - рассыпался купец, стараясь успокоить разошедшегося офицера, который все еще продолжал ругаться.

- Дикий восток, дикие люди, азиаты, жалкие создания! Офицеры его величества по настоящему проучат вас. Вы не имеете права бить собаку, которая в тысячу раз выше и благороднее вас. Это не более, как бунт против нас...

- Сударь, прости ты меня глупого, несчастного, - молил, в свою очередь, лавочник. - Я не знал. Виноват я, виноват со всем моим распроклятым родом. Я бедный человек, где мне было догадаться, что это ваша собака?

После сцены, - где все, начиная от простого лавочника и кончая крупным коммерсантом и интеллигентом, привычные к лести, пресмыкались и низкопоклонничали перед царским офицером, мне стыдно было взглянуть в лицо мисс Ганны, знавшей меня, как иранца.

Пока офицер ругался, я успел разглядеть в его руке газету "Новое время" с наклеенным адресом: "Маранд, Эриванской губернии". Это красноречиво говорило о желании этого хулиганского органа присоединить Маранд и Тавриз к Эриванской губернии царской империи.

Наконец, офицер удалился. Мисс Ганна сделала фотоснимок с несчастного лавочника.

Мы потеряли всякую охоту продолжать прогулку.

- Все эти места нуждаются в одном, - взволнованно говорила мисс Ганна, - во всеобщем вооруженном восстании. Это рабская жизнь. Подобные сцены можно наблюдать лишь в Африке. Поведение царской армии совершенно не похоже на поведение войск, временно оккупировавших мирную страну. Такие действия применяются к странам, завоеванным силой штыка. Как дики и некультурны царские офицеры!

Мисс Ганна не могла преодолеть своего возмущения. И Мугеймуддовле дрожал от гнева. Я же думал о словах девушки: "необходимо вооруженное восстание".

На обратном пути разговор вертелся вокруг той же темы.

- Я никогда не жила в колониальных странах, возбужденно говорила мисс Ганна. - Читая о применяемых к жителям колониальных стран мерах наказаний, порой я считала колонизаторов правыми. Возможно, что великие и культурные нации не находят иных путей для воспитания дикарей, думалось мне, но теперь я должна заметить, что какое бы государство ни применяло подобные законы, подобную наглость - я к нему враждебна. Если даже моя родина, Америка, будет действовать такими методами, я стану ее врагом. Верьте мне. Верьте так, как я верю вам. Если бы я не верила вам, то не позволила бы себе в течение вот уже трех недель довериться вашей совести и чести. И хоть я и не желала вмешиваться в политические вопросы, но виденное здесь опрокидывает вверх дном все мои понятия и предположения. Верьте, что я воздаю должное революционерам. Я не враг им.

Я внимательно слушал мисс Ганну.

"Рано, - думал я про себя, - еще рано считать тебя революционеркой!"

- Милая Ганна, - заговорил я. - Первую часть того, что вы сказали, я считаю вполне правильной. Этот край нуждается в одном - во всеобщем вооруженном восстании. В этом я верю вам, и вы поверили мне. Но этого недостаточно, мы должны на деле доказать искренность и правоту своих идей. Мы едем в отчизну уже родившейся, но вынужденной на временное безмолвие революции. Если наши прямые обязанности и цели будут даже далеки от политики, один взгляд на действия оккупантов заставит нас проникнуться уважением и симпатией к революционерам. Но от голых чувств далеко до подлинной революционности. Здесь вы столкнулись лицом к лицу с царской колонизаторской политикой, но на дело надо посмотреть шире. Все капиталистические державы ведут политику захватов, у каждой из них есть свои методы колонизации. Возьмем, к примеру, Англию. Многие страны Востока являются английскими колониями, однако, во всех находящихся в руках Англии странах имеются свои султаны, падишахи, эмиры, раджи и магараджи. Англичане называют эти страны "дружескими". На самом же деле - это самая тонкая, самая деспотическая, самая тяжелая форма колонизации. Англичане эксплуатируют народы колониальных стран руками их же собственных властелинов. Народы этих стран изнывают под двойным бременем. Их кровь сосут, с одной стороны, свои отечественные господа, а с другой - английские империалисты. Таким путем англичане достигают больших результатов, чем русские колонизаторы, и вырваться из их лап еще труднее. В колонизаторской политике Франции и Италии - иные приемы. Так обстоит дело и в вашей Америке. Политика Америки в отношении местных негров еще более жестокая, еще нетерпимей, чем политика России. Гнет и тирания империализма требуют восстания не только в Иране, но и во всем мире. И если есть причина, задерживающая его, то это несознательность, неорганизованность эксплуатируемых народов. Вы можете взять, для примера, сегодняшнего лавочника с разбитой головой или городскую аристократию. Такие не только не способны на восстание, но предадут восставших. Что касается нас с вами, то мы питаем сочувствие к революции, которая добивается свободы для бедных и угнетенных. Но такие, как я, купцы и либеральные интеллигенты, хотя и могут, отчасти, присоединиться к революции, но стоит революции чуть затронуть их интересы, как они тотчас же охладеют к ней.

Мисс Ганна, кивком головы подтвердившая правильность моих слов, погрузилась в раздумье.

Вечером хан получил через посыльного закрытое письмо. Распечатав его, хан задумался.

- О чем вы задумались? - спросил я. - Случилось что-нибудь неприятное?

- Губернатор снова пристает ко мне, приглашает в клуб, - растерянно пробормотал хан.

- Не беда, пойдите.

- Он пишет, чтобы я взял и гостей. Не знаю, как быть. Бесстыдник, он собирает для себя общество.

- А в клубе чисто?

- Очень. Но мне не нравятся посетители. Туда собираются царские офицеры и городские подхалимы.

Отказ от приглашения мог возбудить подозрения губернатора и причинить Мугеймуддовле служебные неприятности. Из этих соображений мы решили отправиться в клуб.

Мы застали губернатора за игрой с офицерами в вист. При виде нас, он поднялся навстречу. Офицеры тоже привстали, представились сначала мисс Ганне, а потом познакомились со мной.

Карты были отложены. Мы сели вокруг стола. Губернатор был в русском военном мундире, на голове красовалась фуражка с малиновым околышем.

"Ваше сиятельство!" - то и дело обращались к нему русские офицеры, переглядываясь с усмешкой.

- Да, мы удостоились великого счастья. Каждое несчастье приводит, наконец, к благополучию. Императорская армия принесла в страну светоч новой культуры. Мы должны воспринять русскую культуру. Вот почему я приглашаю нашу интеллигенцию ближе познакомиться с нашими русскими друзьями.

Эту мысль в различных формах губернатор повторил за вечер несколько раз.

- Посмотрите на сидящего третьим от губернатора офицера. Это не тот, что разбил лавочнику голову? - шепнула, нагнувшись ко мне, мисс Ганна.

Я посмотрел в указанном направлении. Это был он.

- Вы изволили жениться в Америке? - обратился ко мне губернатор.

- Нет, в России, - ответил я.