Вот почему Саттар-хан вынужден был встать, иначе ему пришлось бы участвовать в общей молитве.
РЕШАЮЩИЕ БОИ
Среди всех материалов, которые нам удавалось получать из консульства, самым значительным был план, который Нина принесла вчера вечером. В этом плане подробно указывались все пункты наступления Эйнуддовле и состав наступающих сил.
Эйнуддовле сообщал консулу, что тегеранская армия привезла с собой двенадцать новых орудий.
Салар-Эрфэ, Сейфулла-хан и Эйваз-Али-хан должны были наступать со стороны Карамелика, а макинская конница и пехота, разместившая свои орудия вокруг Аджи-чая, - со стороны Гамышвана и Аджи-Чая; одновременно с этим тысяча марандских всадников во главе с Заргам-Низамом, Гаджи-Муса-ханом, Мамед-Али-ханом и Гусейн-ханом должны были занять район Айранчилар, со стороны гробницы Сеид-Ибрагима.
Одна рота пехоты должна занять Лекляр, а другая, наступая со стороны Саман-мейданы, взять Стамбульские ворота.
Для того, чтобы взорвать резиденцию Саттар-хана - Амрахиз - и уничтожить военные силы Саттар-хана, был дан специальный приказ двенадцати орудиям, размещенным у подножья горы Сурхаб.
Шатранлинские и тегеранские полки, а также кейкавендцы должны были разбить Багир-хана. Им приказано было наступать на районы Хиябан и Маралан; тут должна была орудовать и карадагская конница.
Сообщая эти сведения в Тегеран русскому послу и в Петербург министру иностранных дел, консул добавлял от себя:
"Отдан секретный приказ о переселении русско-подданных и находящихся под русским покровительством на нейтральную зону, но консульства других держав не знают об этом. Нам неизвестно, поставил ли Эйнуддовле в известность и их.
Завтра или через несколько дней Тавриз будет взят. Жду ваших дальнейших распоряжений".
Ознакомившись с содержанием донесения, Саттар-хан снял папаху, пригладил волосы и по обыкновению почесал выбритую середину головы.
На лбу его вздулись жилы. Видно было, что Саттар-хан понимает всю серьезность положения и напряженно думает.
Мы стали подсчитывать наши силы.
Находящихся под ружьем было не больше десяти тысяч. Снарядов было достаточно, после отступления Рахим-хана из Сахиб-диван-баги нам досталось пятьсот снарядов.
В ружьях, в патронах и в других средствах тоже не была недостатка.
- Опять нам грозит беда со стороны Хиябана и Маралана, - сказал сардар. - За Карамелик, гробницу Сеид-Ибрагима, Аджи-чай и Гамышван я спокоен, там буду руководить боем я сам. Господин салар может взять для защиты Хиябана и Маралана любую силу по своему усмотрению.
Саттар-хан кончил.
- Мы многим обязаны товарищу, - отвечал Багир-хан, важно приподняв брови и посмотрев в мою сторону. - Хотя и неприлично утруждать его, но защита революции вынуждает нас к этому.
- Что прикажет товарищ? - спросил, улыбаясь Саттар-хан.
- Я не возражаю, - сказал я. - Я готов положить свою судьбу на одну чашку весов с судьбой господина салара. Но с одним условием...
Саттар-хан и Багир-хан взглянули на меня с таким страхом и удивлением, как будто я собирался сказать нечто ужасное, но я сразу понял причину их удивления. Во-первых, Багир-хан не привык в своих делах принимать условия и до сих пор никто не ставил ему их, а, во-вторых Саттар-хан боялся, как бы я не поставил Багир-хану тяжелого условия и не вызвал недоразумения.
- В чем заключается условие товарища? - спросил Багир-хан, вперив глаза в неопределенную точку.
- Условия мои касаются не господина салара, а господина сардара.
После этих слов лица моих собеседников совершенно изменились.
- Пожалуйства! Пожалуйста! - сказал сардар, с радостью в голосе.
- Господин сардар должен разрешить нам пользоваться всеми взрывчатыми веществами.
- Кто же запрещает вам пользоваться бомбами? - спросил сардар.
- Одних бомб недостаточно. Нам нужно использовать динамит и адские машины.
- Ради аллаха, не посылайте эту беду на людей! Этого не приемлет ни совесть, ни человечность, ни революция.
Сардар повторял старые слова, но нужно было выбить эту мысль из его головы, так как положение было крайне тяжелое. Тавризу угрожала очень большая опасность.
- Если человечность и совесть и не приемлют адских машин, то интересы революции требуют этого, - твердо сказал я. - Ради будущих благ бедняков и крестьян Ирана я беру на себя весь грех за эту жестокость.
Багир-хан поддержал меня. Саттар-хан больше не возражал.
- Еще что хотите? - спросил он.
- Я возьму с собой Гасан-агу и Тутунчи-оглы.
- Пусть контрреволюционеры не упрекают нас, - сказал, рассмеявшись, Саттар-хан, - пусть не говорят, что Саттар-хан и Багир-хан убивают их бомбами грузин и армян!
- Даю слово господину салару и господину сардару, что перед взрывом каждой адской машины я буду произносить "бисмиллах"!* - ответил я шуткой на шутку сардара.
______________ * Бисмиллах - начало каждой молитвы из Корана. Значит - "во имя бога". Религиозные мусульмане всякое дело начинают этими словами.
Они рассмеялись.
Мы с Багир-ханом направились к Хиябану и Маралану, а Саттар-хан - к Аджи-керпи и другим фронтам.
Наступление началось с мелких перестрелок.
Как только Салар-Эфре, Сейфулла-хан и Эйваз-Али-хан собрались в Карамелике, макинские войска перешли в наступление со стороны Аджи-чая и Гамышвана с целью занять Шеб-газан и Кара-Агач.
Заргам-Низам, Гаджи-Муса-хан, Мамед-Али-хан и Гусейн-хан с тысячей всадников, пройдя гробницу Сеид-Ибрагима заняли район Айранчилар.
Заняв Лекляр и Саман-мейданы, неприятель перешел в наступление на Стамбульские ворота.
Разместившийся на Сурхабских холмах неприятель угрожал Амрахизу. Наступление на Маралан и Хиябан еще не было начато, но по всем данным неприятель усиленно готовился к нему.
Бои у Аджи-чая и Гамышвана все более усиливались и неприятель захватывал все лучшие позиции.
В девять часов вечера Саттар-хан позвонил к Багир-хану и сообщил, что он решил заманить макинцев в город и устроить им здесь ловушку; предупреждая об этом салара, он просил его не беспокоиться.
Этим своим маневром Саттар-хан спасал от бомбардировки Хокмавар, Кара-Агач и Шеб-газан. Саттар-хан знал, что, получив возможность войти в город, неприятель прекратит бомбардировку.
Не прошло и часа, как Саттар-хан позвонил вторично и сообщил Багир-хану, что неприятель уже в городе и занял Эмир-Карвансарасы.
Бои на нашем фронте усиливались. То и дело перед нашими окопами взрывались ядра, засыпая нас землей. Конница и пехота правительственной армии без всякой команды неслись на Хиябан, как селевой поток.
Смерть витала над нашими головами, благо еще по неопытности артиллеристов неприятеля снаряды не попадали в окопы.
Вступили в бой и наши орудия. До десяти часов вечера весь Тавриз сотрясался от беспрерывной орудийной и ружейной пальбы...
Окопы и фронты сообщались меж собой только телефонами. Беспрерывно поступали сообщения, что неприятель продвигается вперед, что наши части вынуждены переходить на некоторых фронтах во вторые окопы, а в других - и в третьи.
После десяти часов вечера до самого рассвета перестрелка несколько утихла; отдельные выстрелы давали знать, что окопы не спят и готовы к бою.
С рассветом Маралан и Хиябан, как и другие позиции, вновь были объяты огнем.
Прорвав сильным напором фронт у Гуру-чая, неприятель ворвался в Хиябан. Его орудия, быстро перевезенные на холм, начали ожесточенный обстрел наших окопов.
Положение было безвыходное, надо было оставлять окопы, но Багир-хан на это не соглашался.
- Раз уж нас победили, - говорил он, - то лучше умереть тут же!
- Господин салар! - сказал я. - Нас еще не победили, но окоп, не подающий надежды на нашу победу, должен быть оставлен. Вы согласитесь и увидите, как неприятель будет побежден в этих же самых окопах.
Багир-хан перешел в задние окопы.
Нам предстояло заложить мины в трех больших окопах, оставленных нашими частями.
