- Ступай и передай ей от моего имени, чтобы она не выходила из дому и никого не впускала к себе. Пусть и в консульство не ходит. Все уладится. Пока мы еще живы!

Я проводил Тахмину-ханум. Мысли одолевали меня. Я был окружен интригами и хитросплетениями. Особенно возмущала меня наглость консула, выказывавшего мне фальшивое внимание, называвшего Нину дочерью и в то же время с такой легкостью продававшего ее Махмуд-хану.

Я вышел из дому и не успел отойти от ворот, как заметил бегущего мне навстречу маленького слугу мисс Ганны. Он протянул мне записку. Она не была написана рукой мисс Ганны "Маленькую мисс постигло несчастье", - писала служанка.

Я направился к Ганне, зная, в чем дело.

Увидев меня, служанка расплакалась и повторила:

- Маленькую мисс постигло несчастье.

Я вошел в спальню мисс Ганны. Цвет лица говорил о её нездоровье.

- Маленькая мисс не согласилась на приглашение врача! - ответила служанка на вопрос, был ли вызван врач.

Взяв стул, я сел у кровати больной. На лбу у нее лежало мокрое полотенце. Лицо ее пылало. По щекам разлился яркий румянец. Мне и раньше приходилось видеть ее больной, принимать в ней участие, жалеть. Все эти картины одна за другой оживали в моей памяти. Но ни разу мне не приходилось видеть ее такой расстроенной. И главной причиной этого был я. Вот почему я не находил себе извинений.

"В чем ее вина? - задавал я себе вопрос. - Это ли награда за все услуги, которые она нам оказала?"

Я взял ее руку. Она открыла глаза и, увидев меня, расплакалась...

- Прости меня, я наказана за то, что скрывала от тебя свои поступки, еле сдерживая рыдания, проговорила она.

Мисс Ганна от начала до конца рассказала мне все, что с ней произошло.

- Пусть он и унес с собой все мои драгоценности, зато он спас меня от позора и бесчестия, - сказала мисс Ганна, рассказывая о Гасан-аге. - Его смелость поразительна. Что за храбрый неустрашимый молодой человек! Несмотря на то, что был один, он всех их заставил повиноваться себе. Он слуга Кулусултана, по распоряжению которого все это сделал. Если тому вздумается теперь приказать доставить меня к нему, без сомнения, перед ним не устоит никакая сила. Ах, до чего была страшна вчерашняя ночь! Теперь я героиня страшного приключения. Еще и теперь при воспоминании о происшедшем, я дрожу от страха. Я боюсь, что вдруг Рафи-заде расскажет об этом в американском консульстве и погубит меня.

- Не бойся, - стараясь успокоить ее, сказал я. - Рафи-заде не останется в Тавризе и не посмеет показаться в консульстве. Здесь существует такой обычай - человек, которому сбрили ус, не смеет показаться в обществе. Он должен скрыться и выехать из города. Что касается того, что Кулусултан может приказать привести тебя, об этом не тревожься! Если б он имел такое намерение, молодой человек не проводил бы тебя домой. Но ты должна строго выполнить все, что приказано: никому не рассказывай о происшедшем, да это и в твоих интересах. Тебе следует помнить, что Тавриз - туманный город. Теперь ты можешь убедиться, что сказки "Тысячи и одной ночи" не вымысел, а почерпнуты из жизни. Я бы очень хотел, чтобы ты строила свою жизнь не по прочитанным книгам, а на основе жизненного опыта. Милая девушка, быть ученым легко, но быть опытным - трудно. Гаданием, ворожбой и поклонением святым занимаются люди слабые, не умеющие бороться за существование. Ты же вполне культурная девушка и не должна верить всему этому. Что касается пропажи твоих драгоценностей, можно приобрести еще лучшие. То, что твоя честь и имя спасены от позора, дороже всего.

Я просидел долго, занимая ее разговорами. Наконец, она улыбнулась, выпила чашку молока. Убедившись, что девушка успокоилась, я распрощался с ней и вышел.

ПРАВАЯ И ЛЕВАЯ РУКИ ГАДЖИ-САМЕД-ХАНА

Этой ночью все должно было разрешиться. Вражда, посеянная между Махмуд-ханом и Кулусултаном, должна была привести к развязке. В отрицательном случае Тутунчи-оглы по моему поручению должен был убить Махмуд-хана.

Я был уверен, что Махмуд-хан и Кулусултан схватятся, в результате их ссоры один из них должен погибнуть, а другой - подвергнуться заточению. Несмотря на это, Тутунчи-оглы принимал нужные меры и с утра не упускал Махмуд-хана из виду.

"Вчера в два часа дня, находясь в районе Сурхаба, - рассказал мне Тутунчи-оглы сегодня, - я увидел, как Махмуд-хан в сопровождении одного из своих слуг подъехал к воротам парка Низамуддовле.

Фаэтон хана долго стоял у ворот парка. Они были заперты, и привратник никого не впускал.

- Его превосходительство болен и приказал никого не принимать, объявил привратник.

- Этот приказ ко мне не относится! - надменно ответил Махмуд-хан.

- Господин мой, не гневайтесь. Кто я? Я последняя собака у ваших ворот, я прах у ваших ног. Мне так приказано.

- Какой сукин сын передал тебе этот приказ? Какой бесчестный поручил тебе...

- Сары-Ага-Бала-хан!

- Ступай и позови его сюда.

Привратник сам не пошел, а послал одного из помощников, приговаривая:

- Что я за сукин сын, чтобы осмелиться запереть ворота перед такой особой, как Махмуд-хан. Будь проклята эта служба, она заставляет человека краснеть перед такими уважаемыми лицами.

Спустя немного появился Сары-Ага-Бала-хан.

- Почему вы с утра заперли ворота? - строго обратился к нему Махмуд-хан.

- Конечно, ворота заперты не для вас и к вам это не относится, - с большой осторожностью и опаской ответил Сары-Ага-Бала-хан. - Это общее распоряжение Его превосходительство чувствует себя очень плохо и лично распорядился никого, кроме врачей, к нему не допускать.

- Приходил ли сюда Кулусултан?

- Да, мой господин, приходил.

- Его превосходительство принял его?

- Да, принял, так как он явился по весьма важному делу. Он написал записку. Его превосходительство изволил прочесть и приказал допустить его к себе. Если у вас серьезное дело, вы напишите, а я доложу.

- Не надо! Порог, который переступил трус Кулусултан, не пристало переступать таким честным людям, как я. Ну, что ж пусть будет так!

Сказав это, Махмуд-хан сел в фаэтон.

- Вези в погреб "Сона-баджи"! - приказал он кучеру.

Я отправился следом. Несколько часов мне пришлось простоять перед погребом, ожидая выхода Махмуд хана. Наконец, хан, шатаясь, вышел и сел в фаэтон

- Вези живей, вези к этой русской! - крикнул он кучеру пьяным голосом.

- Какой русской девушке? - спросил ничего не разобравший кучер.

- Вези, вези к златоволосой девушке, к той, что в консульстве!

- Да, да, господин, понимаю, знаю! - ответил кучер и погнал лошадей.

Я подозвал стоящего неподалеку Бала-Курбана, сел в фаэтон и последовал за ними. Бала-Курбану заранее были даны инструкции, и в нужный момент он с оружием в руках должен был помочь мне.

Пьяный Махмуд хан, покрикивая - "Эй ты, малый, тише!" - то останавливал кучера, то, рассердившись, приказывал гнать лошадей.

Кучер почему-то вез его не по шумным, многолюдным улицам, а окольными путями, по тихим улочкам, и тем самым удлинял дорогу.

Махмуд-хан, достав из кармана бумагу с посвященными Нине стихами поэта Бина, декламировал вслух. Часть стихов я услышал:

О, русская девушка, моя душа принадлежит тебе.

Увы, как жаль, что в тебе нет милосердия.

Одним взглядом порази тавризцев,

Кровью влюбленного соверши омовение.

Я иду к тебе с пустыми руками,

Но несу к твоим стопам жизнь всех тавризцев.

Фаэтон остановился у ворот Нины. Махмуд-хан, что-то мурлыча под нос, сошел с фаэтона, подошел к дверям Нины и сильно постучал.

Я, потеряв терпение, достал револьвер, чтобы тут же покончить с Махмуд-ханом.

- Асад, нам это не приказано, - образумил меня Бала-Курбан. Остановись!

Я опустился на место и ответил:

- Не беда, оставим до ночи.

- Кто там? - послышался голос Тахмины-ханум из-за ворот.

- Не чужие, это я, Махмуд-хан! Двоюродный брат Гаджи-Шуджауддовле, отозвался Махмуд-хан.