Сардар вышел на балкон, чтобы дать слугам какое-то распоряжение, и я стал обдумывать свой ответ, когда дверь распахнулась и в комнату вошла Махру-ханум со Смирновым.

Махру-ханум была в чадре. Мы уже слышали, что она показывается на улице в чадре. Пока Махру-ханум возилась в другой комнате, Смирнов, франтоватый русский офицер, стоял в стороне, никому не представляясь. Вернувшись в зал, Махру-ханум стала знакомить нас со своим женихом.

- Это сестра нашей невестки, Нина-ханум, - проговорила она. - А это будущий зять нашей невестки, Абульгасан-бек, господин, о котором я вам говорила.

Смирнов был слегка задумчив, видимо, он подвергал сомнению мое аристократическое происхождение. Вот почему первой же фразой он пытался разрешить свое сомнение.

- Вы дворянин?

- Да, я бек.

- Великолепно, я счастлив познакомиться с вами, как с будущим родственником, - удовлетворенно проговорил он.

Лицо этого человека показалось мне знакомым. Где-то я встречал этого офицера, но где?

Салон был ярко освещен.

Три девушки сидели рядом, одетые в роскошные туалеты и блистая драгоценными камнями. При малейшем движении их сверкающих белизной рук, блеск бриллиантов на их пальцах слепил глаза. Как ни были гости и хозяйка увлечены разговором, они не могли оторвать глаз от украшавших руку Нины дорогих часов.

Сардар-Рашид, сидя между Ираидой и Смирновым, говорил по-русски, а Махру-ханум, Нина и я - по-азербайджански. Сардар-Рашид владел русским языком довольно плохо и сильно коверкал слова, так что Ираида и Смирнов понимали его с трудом. Я заинтересовался его разговором, но мог только понять, что он рассказывает о своем путешествии в Европу.

Во время разговора Сардар-Рашид часто оборачивался и поглядывал во двор, словно ожидая новых гостей.

Мне было скучно, я не мог усидеть на месте и, поднявшись принялся прогуливаться по залу. Моему примеру последовал и полковник, который также не мог выдержать болтовни своего будущего шурина.

- Действительно, ваш Восток многообразен и чудесен, - сказал он, присоединяясь ко мне. - Я объехал много стран, называемых поэтами земным раем, и убедился, что между описанным в стихах и прозе раем и действительностью нет ничего общего. Порой писатели, отдаваясь, чувству, старались какую-нибудь маленькую захолустную страну представить в виде рая. В Тавризе я еще раз перелистал написанные о Востоке стихи и прозу и убедился в их ошибочности. Эта страна больше, чем рай, это - страна чувств, страна любви, а писатели показали ее в ином свете. Я объездил почти всю Европу. Был помощником атташе при германском посольстве, занимал должность атташе в Швейцарии. В Петербурге я командовал лейб-гвардии его императорского величества полком и посещал почти все аристократические дома. Но того, что я видел в Тавризе, не встречал ни в одной стране, и нигде я не любил так, как я люблю ту, что встретил здесь.

Сказав это, офицер задумался.

- Вы любите? - спросил я, желая разузнать историю его знакомства с Махру-ханум.

- Никогда в жизни я не испытывал чувства любви, но был любим много раз. Я был красив и молод и часто издевался над теми, кто любил меня. Еще с восемнадцати лет я научился копировать тех, кто говорил мне о своих чувствах и страданиях. В Петербурге мои увлечения не длились больше одной недели. Самые красивые девушки из лучших фамилий не могли удержать меня около себя. Через неделю они надоедали мне, и я переходил к другим. Увлечения женщин я всегда считал не постоянными, ненадежными и всегда отворачивался от них. Вот почему, несмотря на настояния родителей, я до тридцати пяти лет оставался холостым. И вот здесь я убедился в неверности своих былых взглядов, изменил себе и полюбил так сильно, как никто другой. Моя судьба оказалась связанной с иранской революцией. Отправляясь сюда, я думал, что отправляюсь в объятья лютого зверя, но оказалось наоборот, я сам лютым зверем вошел в объятия прекрасного Востока. Я, как и другие мои товарищи, шел растерзать, растоптать Восток. Таков был и приказ: "дикари не любят милосердия, им нужна плетка". На Востоке мы дошли до пределов зверства, но и здесь, как, впрочем, и во всех других делах, я пошел дальше своих товарищей; с неслыханной жестокостью я как-то разбил из-за собачонки голову одному старику.

При этих словах легкая дрожь пробежала по телу полковника. Теперь я все вспомнил. Это был тот самый офицер, который в Маранде бросил чашку со сливками в голову старого торговца.

- Простите. А ваша собачонка жива? - спросил я.

- Ее больше нет, - сказал он, взглянув на меня. - А вы откуда знаете, что собака была моя?

Я рассказал ему сцену, свидетелем которой мне пришлось быть по дороге в Тавриз.

- Этой собаки больше нет. Моя невеста не выносит собак, и я пристрелил ее, - сказал полковник и продолжал: - Простите меня, как уроженец Востока. Я больше не враг Востока, а друг его. Здесь нет ничего, чего бы я не любил, потому что любимая мной девушка - дочь этого Востока. На кого бы я не взглянул, передо мной встают ее глаза, ее лицо, вся она. Каждое услышанное мною слово напоминает мне ее слова, и мне кажется, что она чувствует то же самое, так как и она любит меня, - добавил он.

- Вы долго страдали, пока не познакомились с Махру-ханум? - Да, наше знакомство имеет свою историю. Я один из близких знакомых сардара по службе. Мы познакомились с ним в доме господина консула. Я и мои товарищи по оружию с их женами часто бывали в гостях у сардара. Несколько раз я видел Махру издали и. чувствовал, что она хочет быть замеченной мною. Как-то раз мы были в гостях у одного из наших офицеров. "Вы теперь человек Востока, между прочим сказала мне жена его, - вас полюбила прелестная девушка Востока". Я был удивлен и спросил о девушке. "Это сестра Сардар-Рашида Махру-ханум", - сказала она. Это меня сильно взволновало, и я попросил ее нигде не говорить об этом, так как, если б это дошло до Сардар-Рашида, то могло отразиться на наших взаимоотношениях. Как-то раз на параде, среди женщин, толпившихся вокруг сада Шахзаде, я заметил высокую стройную девушку; она заметно выделялась среди остальных. После этого я часто встречал ее одну. Девушка словно изучила часы моего выхода из сада Шахзаде и каждый раз попадалась на моем пути. Отправляясь в консульство к генералу, я видел, как она, словно тень, скользит за мной. Сказать правду, ее поведение возбуждало во мне недоверие. "Это - Восток, - говорил я себе, - страна чудес, таинственная страна заклинаний, колдовства, заговоров. Кто она? Не подослана ли она какой-нибудь из конкурирующих с Россией держав? Не хотят ли при ее посредстве возбудить на этом фанатичном Востоке возмущение против русских, попирающих религию и посягающих на честь женщин? Мысли эти томили и терзали меня, а не думать о ней я не мог. Девушка все чаще и чаще попадалась мне на глаза. Я не мог никому открыться. При виде этой завернутой в черную шелковую чадру девушки я дрожал, как при виде черного призрака, и терял всякое самообладание. Завидя ее издали, я прибавлял шаг, хотел бежать от этого кошмара, но девушка также прибавляла шаг, не выпуская меня из виду, и я доходил до исступления. Такое положение длилось довольно долго. Как-то раз заседание в консульстве затянулось. Я был рад, думая, что так поздно я не встречу преследовавшего меня черного призрака. Я не находил выхода из создавшегося положения. Дошло до того, что у меня порой мелькала мысль о похищении девушки при помощи солдат и избавлении от нее раз и навсегда. Другого пути не было. Если не сегодня, то завтра это неминуемо должно было совершиться. Да... Я вышел из консульства. Был вечер. На улице ни души. Подойдя к саду Шахзаде и не заметив ее среди прохожих, я облегченно вздохнул, но, приблизившись к воротам сада, я снова увидел загадочную фигуру, ожидавшую меня. Я замер. Я не был в состоянии ни двинуться вперед, ни повернуть назад; мне надо было пройти мимо нее. Повернуть обратно я не мог, наступал час моего дежурства. Она проговорила мне что-то на непонятном языке. Я растерялся. В звуках ее голоса мне почудилось нечто таинственное, волшебное. Уже стемнело. С минарета раздались последние звуки азана; роскошные дворцы Востока, спрятавшись в объятьях уродливых кирпичных стен, собирались уснуть. Я был на одной из узких улиц. Черная фигура незнакомки сливалась с наступающей вечерней мглой. Поблизости не было фонарей. Лишь издали брезжил тусклый свет фонаря в саду Шахзаде, да еще в небе мерцали звезды, как будто смеясь над моей судьбой. А из-под черной чадры сверкала пара обольстительных глаз. Когда женщина, сказав несколько слов хотела подойти ко мне, я с безумным криком обнажил шашку. Руки, поддерживавшие покрывало, опустились в ужасе вдоль стана. Передо мной стояла изумительной красоты девушка, подобной которой я не встречал до тех пор. При взгляде на ее похожие на пару сабель брови я бессильно опустил свою шашку и не помню, как вложил ее в ножны. В одно мгновение промелькнули в моей памяти все, когда-либо виденные мною красавицы, и ни одна из них не могла соперничать с ней в красоте. Я чувствовал отвращение к ним и всепоглощающую, захлестывающую страсть к стоявшей передо мной таинственной девушке, Я видел настоящую живую восточную красавицу, воспетую в книгах, украшающую гаремы. Девушка сказала еще несколько слов и, не получив ответа, скрылась в объятиях ночного мрака. Долгое время после того я не встречал ее и тщетно бродил по улицам Тавриза в надежде еще раз увидеть девушку, которая раньше вселяла в меня какой-то животный страх. Теперь я сам искал ее, но не находил. Я начинал любить ее. Это чувство росло во мне день ото дня. Я вспоминал ее лицо, я не мог забыть ее знойных очей, ее взгляда, ее голоса. Прошло много времени. По случаю какого-то байрама мы были у Сардар-Рашида. На этом самом балконе мы сняли пальто. И вот, уходя, я нашел в кармане записку. Она была написана не по-русски, прочесть ее я не мог. Тогда я позвал поставщика армии, и вот что он прочитал мне: "Если восточные женщины скрываются от мужчин, то и мужчины Запада прячутся от женщин. В течение нескольких недель я искала вас, чтобы сообщить вам что-то, а вы хотели убить меня. Против любви вы выступили с кинжалом. Я люблю вас. Если вы захотите дать на мое признание положительный ответ, обратитесь к моему брату Сардар-Рашиду. Постарайтесь выучиться нашему языку. Я буду ждать вас у сада Шахзаде". Вечером я снова встретил девушку. Лицо ее было открыто, но она не смела поднять на меня глаза. То ли от страха, то ли от стыда, чело ее покрылось легкой испариной. Она вся дрожала. Мы заговорили друг с другом, но многих слов мы не поняли. Поняли одно: мы любим друг друга. Расставаясь со мной, она бесстрашно протянула мне руку. Я колебался, страх снова овладел мной. Тогда она приблизила руку к моим губам, и я поцеловал ее. После этого она сама поцеловала свою руку в том месте, куда прикоснулись мои губы. Мы встречались еще несколько раз, как-то она заходила ко мне на квартиру. И каждый раз она твердила одно и то же...