Еще один спазм.
– Вы отравили меня, мой лорд?
– Именно, чудесным старинным ядом, действие которого активируется предварительным разогревом. Чертоги Спящего уже приоткрыли для тебя створки парадных врат. Если ты туда не торопишься, – шут протянул ко мне раскрытую ладонь, на которой что-то лежало, – я дам тебе противоядие. Но лишь в том случае, если немедленно услышу правду.
Я покачала головой, демонстрируя растерянность, а вовсе не твердость, кашлянула, вытерла рот манжетой и уставилась на кровь, замаравшую некогда белый шелк. Невозможно! Это даже не коварство, а подлость! Мармадюк! Я так верила вам! Мне показалось, что я слышу звук сыплющихся песчинок.
Мой лорд смотрел на меня блестящими черными глазами, и читалась в них скука вперемешку с брезгливостью. Ты дурочка, Басти. Ты почему-то решила, что жизнь при дворе похожа на сказку, где за каждое хорошее дело тебя ждет вознаграждение. А теперь представь, что в этой сказке вовсе не ты главный герой. Ты – пешка в шахматной партии, фигура, использование которой обеспечит продвижение вперед фигур более сильных.
Я всхлипнула:
– Предпочитаю умереть.
– Чтоб встретиться в чертогах с де Краоном и узнать, что же именно он имел в виду, надевая тебе на голову мешок?
– Вы же не ожидаете, что я рассмеюсь этой остроте?
Я откинулась на спинку, забыв, что сижу на табурете и, разумеется, рухнула на пол.
– Осталось десять минут.
Тогда даже подниматься не буду. Я легла на бок, сквозь красноватую пелену любуясь острыми носками туфель Мармадюка. Они были неподвижны.
– Кто, Цветочек? Кто дал тебе стрелу?
– Я дворянин, мой лорд, и не нарушу клятвы даже ценою жизни, – положив под щеку ладошку, я прикрыла глаза.
– Пять минут. Кто?
– Встречаются как-то на кладбище шут, менестрель и… дворянин. И последний говорит… Я вам ничего не скажу…
И прекрасные волшебницы, королевы фей Нобу и Алистер, подхватили меня в невесомые объятия и закружили в чародейском танце, увлекая за грань жизни. Чернота перед глазами разбавилась багровыми всполохами, боль, терзавшая внутренности, отступила и забылась. Все прекрасно, все хорошо, все удивительно… В чертогах Спящего пахло сандалом. Это было все, что я могла ощутить, умерев, ну еще резкую боль в затылке, которым меня приложили, перенося через порог.
– Двести мокрых фаханов! – ругнулась одна из волшебниц мужским голосом.
– Что вы позволяете себе, лорд Мармадюк? – взвизгнули издалека.
Потом вступил еще один голос, а я утомилась вслушиваться и приоткрыла один глаз. Конечно же, это были не чертоги Спящего, а предположим, покои ее величества королевы Ардерской. Потому что была здесь королева – одна штука, поднявшая глаза от вышивания, нарядные дамы количеством семь и пылающий камин, источающий тот самый сандаловый аромат, который привел меня в чувство.
Королева Аврора сказала:
– Подготовьте ванну, леди Сорента…
– Приветствую прекрасных леди, – сказала я.
– Прекрати сопеть мне в шею, – сказал Мармадюк. – Щекотно.
Одновременно до меня донесло:
– О Спящий, – набожно произнесенное звонким девичьим голоском.
Потом глаза опять заволокло алым, меня куда-то потащили, опустили, приложив затылком, чьи-то нежные ручки потянули завязки сорочки на груди.
– Оставьте, – велела королева, – я лично займусь нашим мальчиком.
Их мальчик постанывал и боролся с рвотными позывами, а затем охнул, ощутив, как его многострадальное тело погружается в горячую ароматную воду.
– Чем ты его отравил?
– Тиририйским желудем. – Мармадюк говорил прерывисто, откуда-то издали. – Помнишь эту милую штуку, которую любили добавлять в крем-супы неугодных вельмож во времена Ригеля Безумного?
– Четверть часа, – булькнула вода, видимо, в мою ванну добавляли некие эликсиры, – позже противоядие уже не подействовало бы.
– Он долго мне противился.
– А в результате?
– Предпочел смерть бесчестию.
Они помолчали, затем Аврора спросила:
– У тебя остались еще желуди?
– Да.
– Их нужно растолочь и добавить в тигель, это ускорит процесс. Отрава уже в крови, лучше будет выводить ее через поры.
– Шерези выживет?
– Непременно. И ему очень пойдет адамантовая звезда миньона, которую ты вручишь ему вместе с извинениями.
На этой сладостной ноте я уснула.
В покоях ее величества я провела четыре дня, не выходя наружу и не общаясь ни с кем, кроме королевы и семи прекрасных фрейлин. Разоблачаться при посторонних мне не пришлось. Первую ванну я приняла прямо в одежде, а затем, когда слабость немного отступила, получила на смену огромный длиннополый шелковый халат, в который и заворачивалась, когда наступало время трапезы. Я много спала под шелковым королевским балдахином и очень мало говорила, послушно принимая какие-то горькие настойки и без сил откидываясь на подушках после любого движения. Ее величество время от времени трогала мой лоб, а один раз даже поцеловала его, склонившись над постелью. Где проводила ночи сама Аврора, я не знала, ее спальня была в моем полном распоряжении постоянно, как и смежная с нею гардеробная с глубокой ванной и клозет. Утром пятого дня я смогла встать с постели самостоятельно, а леди Сорента принесла мужскую одежду. Камзол был лиловым и расшитым жемчугом. Я переоделась в гардеробной. Коко-де-мер занял свое законное место, но доставил мне некоторое неудобство. От горячей воды он покорежился и даже треснул, в чем я убедилась после извлечения его и тщательного осмотра.
Я подняла глаза к зеркалу – огромной полированной медной пластине, закрепленной на глухой стене комнаты. Я был бледен и задумчив, лиловый цвет шел мне невероятно. Бастиан Мартере граф Шерези – красавец и миньон ее величества королевы Авроры. Говорила я в эти дни мало, зато слушала много и складывала обрывки услышанного в довольно занятные конструкции.
Все молодые люди, пострадавшие во время пожара в миньонской казарме, были живы, все, кроме одного. И именно он, ныне покойный Жан Батист де Краон, был повинен в этом преступлении. Мармадюк развил бурную поисковую и допросную деятельность и добился правды. Он нашел какого-то пажа, который что-то видел, затем другого, который что-то слышал, затем королевские медикусы сопоставили время смерти наследника Краонов со временем, когда я покидала покои лорда-шута, и осмотрели глубокую колотую рану в основании шеи, послужившую причиной смерти. Дело выглядело следующим образом: де Краон ненавидел меня всем сердцем, многие слуги слышали, как он грозился показать поганому выскочке Шерези, где его место, и пытался мне вредить в меру своего разумения. В ход шли грязные сплетни, о которых я даже не догадывалась, мелкие пакости, которых не замечала, и то самое первое нападение, во время которого мне пообещали выбить зубы. Кроме меня несчастный убийца ненавидел всех и вся, в его голове засела мысль, что только он достоин величия и привилегий, а все прочие – лишь помеха. Где де Краон раздобыл смертную бледь, фейский ядовитый порошок, запрещенный во всех пяти королевствах, выяснить не удалось, но именно этот яд был впоследствии обнаружен в камине миньонской казармы. Де Краон всыпал туда порошок, запер двери и окна и отправился отлавливать остальных соперников поодиночке. Спящих миньонов спасло лишь то, что ставни одного из окон оказались неплотно задвинуты. А меня спасла стрела. Об этом не говорили, но я-то знала, что без этой малышки дело закончилось бы очень быстро. Слухи заверяли, что отважный Шерези остановил убийцу, отважно сражаясь, и в этом бою пострадал. И именно эта графская отвага привлекла к нему сердце ее величества. Теперь королева Ардеры выхаживала всеобщего спасителя в личных покоях, а прочие пострадавшие отлеживались в госпитале под присмотром братьев-медикусов. Когда он придут в себя и придут ли вообще, не знал никто. Смертная бледь недаром находилась под запретом, противоядия против нее человечеству известно не было. Медикусы бились над его рецептом, хабилисы шерстили старинные фолианты королевской библиотеки, но пока безрезультатно.
