Андроид не желал признаваться в очевидном варианте развития событий. Он шел пешком по безлюдным улицам, проходил мимо перевернутых машин и заснеженных дорог, оставлял после себя следы на свежем слое белого снега. С каждой минутой ноги рефлекторно набирали скорость. Он спешил, как мог, словно бы от этого зависела его жизнь, но, оказавшись на пороге ее дома, понял — спешить уже было некуда.
Деревянная дверь была полностью распахнута. Дверного замка не было, его механизм вместе с древесными щепками валялся посреди входа. Окно было закрыто, и потому в дом не вламывался ветер, как в ту ночь, когда он впервые оказался у ее порога. Но облегчения это не принесло. Гостиная до непривычности странно пустовала. Коннор, медленно углубляясь в комнату, осматривал каждую деталь и сравнивал их с теми, что заметил в свое последнее присутствие здесь. Зеркало было убрано за штору. На тумбе больше не было оружия, чехла с арбалетом, не было даже склянок и бутылок с чистящим средством. Только пустая стойка для катаны.
На мгновение андроид застыл. Перед взором встала картина, с какой яростью Анна бросается на обидчика, как пытается уничтожить его под гнетом своих ударов, как сбрасывает его, Коннора, пытающегося оттащить девушку от солдата. Жгучее лезвие блеснуло в ее руках, заставив избитого мужчину изрыгнуть сгустки алой крови. И только тогда Анна смогла прийти в себя, подставляя свои окровавленные руки и заплаканное лицо под снежные ветра.
Андроид отогнал взволнованную мысль и принялся рассматривать гостиную дальше. Тот же брошенный завтрак, но уже с пустой миской, то же испачканное разноцветной кровью кресло. Но было то, что вызвало в Конноре очередной приступ тревоги, грозящий перерасти в истерию.
Красное атласное платье было грубо скомкано и брошено посреди гостиной. Черные лакированные каблуки отодвинуты куда-то за тумбу, но внимание карих глаз андроида привлекли не они. Немного помедлив, Коннор опустился на колени и поднял шелковистую, приятную вещь с пола. Он чувствовал ее настолько, насколько позволяли системы тактильных ощущений, но этого было достаточно, чтобы вообразить в голове то тепло тела, что скрывало платье в баре «Сентропе». Хмурясь с каждой секундой все сильнее, Коннор опустил платье на спинку кресла. Оно было изящным, бесспорно. Но на ней все же смотрелось по-особенному.
День длился невыносимо долго. Андроид посещал ее дом еще несколько раз, и каждый этот раз приносил ему все больше беспокойства и отчаяния. Она исчезла так резко, как яркая взорвавшаяся звезда на небе, не оставив после себя никаких следов. Он уже начинал обвинять себя в своем решении отправиться в «Киберлайф», заставив ее сражаться с этой вселенной один на один. Это он отправил ее к Хэнку, он сделал свой выбор не в ее пользу! Он мог видеть ее в последний раз в разваленной церкви, а теперь вынужден гадать о том, встретит ли ее снова. Коннор жил всего несколько месяцев, но чувствовал то, что многим людям было недоступно годами, и эта мысль не давала ему покоя. Было упущено так много моментов… о которых он, окончательно очнувшись и ощутив себя живым в этом мире, жалел больше всего.
День приближался к своему окончанию. На часах пробило пять вечера, и яркий оранжевый закат начал заливать заснеженные тихие улицы последними лучами солнца. Коннор вновь стоял у дома, уже не чувствуя внутри какой-либо надежды. Хэнк оставался позади в машине, и что-то андроиду подсказывало, что напарник наблюдает за его нерешительными действиями. Коннор помнил, что закрывал за собой дверь в последний свой визит в пустой дом, и то, что она осталась закрытой, намекало на бессмысленность его очередного посещения. Андроид уже хотел развернуться и уйти, как решил заглянуть в окно. Его диод на виске загорелся желтым, система забыла сымитировать очередной вздох. Он чувствовал, как волнами накрывает волнение. Платья на кресле не было.
Вечер был близок к своему началу. После встречи с Эмильдой и подписанием бумаг мне позволили остаться на несколько часов в отеле, даже предоставили весь спектр здешнего рациона питания. Ближе к завершению дня я направилась в свой дом. Трент возжелал даже подвезти меня. Уж не знаю, с чем это было связано: с тем, что мы очень долгое время работали вместе или с тем, что он хотел меня поддержать. Ведь ему приходилось проходить все тоже самое, через что пришлось пройти мне. Единственное отличие было в том, что его пробуждение затянулось на полгода работы, а мое — всего на несколько недель.
— Это, должно быть, тяжело, — останавливая фургон у дома, произнес солдат. Я была бесцеремонно выдернута из своих мыслей, и потому непонимающе посмотрела на мужчину. — Какое бы решение ты не выбираешь, прошлое не стереть, верно? Я прожил полгода в лесах, и чтобы не делал — оно всегда было со мной. Даже сейчас… после возвращения в подразделение. Я не перестаю об этом думать…
Трент смотрел куда-то вдаль пустынной дороги. Его изуродованная кислотой кожа лица могла напугать кого угодно, но за длительный срок совместного дела мной она воспринималась нормально. Меня она не пугала. Словно бы он всегда был таким. Словно бы он родился таким.
— Я надеюсь, что ты ни о чем не пожалеешь, — с равнодушным взглядом произнес белокурый мужчина.
Я оставила его без ответа. Как только дверь за спиной захлопнулась, Трент укатил обратно в отель, оставляя на свежем снеге следы машины. Отдохнувшее тело уже не требовало сна, еды или спокойствия, но мне отчаянно хотелось поскорее снять этот грязный, вонючий комбинезон. Мне казалось, что от него источается запах смерти, которую мне чудом удалось избежать. Однако вместо переодевания, я медленно прикрыла за собой дверь с вырванным замком и опустилась на пол по холодной стене.
Ладони инстинктивно накрыли лицо. В голове стоял шум крови, давление внутри черепушки было таким, что не сравниться ни с какой океанической глубиной. Мне было холодно и жарко одновременно. Слез не было, была лишь пустота внутри. Каждая проведенная в этом доме секунда вызывала во мне приступы отвращения, и это было связано даже не с тем, что в моих личных вещах наверняка копались психологи. Это было связано с тем, что происходило в последние дни моего пребывания здесь. Шумно вздохнув, я обхватила руками колени и осмотрела гостиную. На окне все еще болталась половина занавески, из-под которой виднелось убранное напольное зеркало. Кровавого цвета платье на спинке кресла отблескивало своим атласным блеском. Кожа до сих пор помнит, каким оно было холодным в момент переодевания и каким горячим, когда Коннор протянул мне руку. Это все было близко, и в то же время так далеко. И мне предстояло с этим распрощаться.
Конечно, смерть для меня теперь была не доступна, и эта мысль вызывала во мне истеричные усмешки. Боже, я так готовилась к ней, так ждала ее объятий, что даже стало обидно, получив предложение остаться в живых среди солдат или среди обычных людей. Наверное, было бы даже неплохо запереться где-нибудь в глуши, выпить пару десятков снотворного с алкоголем. Вряд ли этот мир потеряет многое в моем лице. Вряд ли по мне будут скучать. Эмильда ощутит приступ финансовой потери из-за столь выгодного товара. Хэнк Андерсон с его вечными шутками про смерть покрутит пальцем у виска и выпьет в мою память пару бокалов виски. Гэвин Рид ехидно усмехнется, забыв обо мне через несколько недель. А будет ли вспоминать он? Будет ли в его памяти значиться мое имя через несколько лет? Будет ли он приходить на могилу, держа в руках белую розу? Тысяча будет ли, да если бы… как они меня уже начинают раздражать.
Собираться приходилось в спешке. Отчасти это было связано со скорым отъездом, но в большей степени из-за моего нежелания оставаться в этом городе хоть на минуту больше положенного. Чемоданы были уложены на журнальный столик, я несла все свои вещи, складывала их в хаотичном порядке, даже не задумываясь о том, как следовало бы реально все расположить. Руки действовали на автомате, пока мозг блуждал в собственных тоскливых рассуждениях. Грязный, порванный комбинезон отправился в пакет для транспортировки, сменившись темными укороченными брюками и белой, заправленной рубашкой. Остальная экипировка стопочкой лежала рядом с раскрытым чемоданом. Им предстояла отдельная перевозка.
