Провести свой медовый месяц в объятиях любимого мужа, было бы неплохо, но у Веры были на сентябрь совсем другие планы. Самая идея медового месяца казалась ей мещанством, ибо сладкое не подается в начале праздника, перед десертом положено отведать первые блюда, то есть, пройти супругам огонь, воду и медные трубы, а потом и «медоваться» можно.

А, если говорить честно, Вера не могла отказаться от двухмесячной путевки по курсу неонатологии, который начинался через полторы недели после свадьбы. Она была уверенна, что поступает правильно, ведь и через два месяца Женя останется ее мужем, а путевка может достаться другому доктору.

Вера уже год работала педиатром в Зерендинской районной больнице, как главный педиатр района она отвечала за организацию здравоохранения детей и по совместительству на полставки подрабатывала неонатологом в роддоме, хотя институтских знаний ей явно не хватало.

Курс по неонатологии проходил в Алма-Ате, он пользовался популярностью среди педиатров всей советской страны и начинался с первого сентября.

Алма-Ата предстала перед Верой ожившей сказкой Шахиризады. Она впервые воочию увидела настоящие горы, снежные горные вершины грядой высились над столицей, как сверкающий браслет на руке азиатской шахини.

Восточная красота Алма-Аты проявлялась в изяществе архитектурных ансамблей, омытых брызгами высоченных фонтанов, искрящихся на солнце. В тополиной тени журчали горные ручьи, неся в город прохладу ледников, но даже броская красота роз, цветущих на городских клумбах, не могли сравниться с изумительной миловидностью алмаатинок, беспечно прогуливающихся по аллеям парков. Тенистые бульвары, шумные площади утопали в зелени дубов и вязов, а плакучие ивы в печали стояли поодаль, словно держали монашеский обет.

Город Алма-Ата представлялся Вере городом вечного праздника.

По вечерам прохлада и покой сходили на город, чтобы освежить дыхание знойной столиц. Природа безропотно принимала сентябрь, и, не смотря на жару, Вере слышалась в дуновении степных ветров прелюдия ее осеннего увядания.

Чтобы описать осень в Алма-Ате не надо иметь сердце поэта, надо просто перестать спешить по делам, сесть на скамеечку в тенистой аллеи и предаться поэтическому забвению, наблюдая за пожелтевшим листом, самозабвенно порхающем в воздухе, и услышать шелест листвы, хранящей запах горячего лета.

Но долго грустить в след уходящему лету себе дороже, ибо с осенью наступает веселая пора базарной суеты, где каждый человек желанный гость торговцев, которые на разные голоса расхваливают плоды садов и огородов. Не удивительно, что от такого изобилия фруктов и овощей голова покупателей идет кругом.

Ярко желтые дыни и полосатые арбузы были уложены в красочные пирамиды, над медовыми персиками гудели трудолюбивые пчёлы, а от груш в их спелой прозрачности просто не отвести было взгляда. Сладкий яблочный аромат, как дух Али-Бабы, носился над базаром, и не купить яблоки, сочные, спелые, было человеку уже не под силу.

Этот базарный переполох напоминал Вере звучание симфонического оркестра, дирижёра которого срочно пригласили к телефону. Она была убеждена, что, если бы ее мама прошлась по восточному базару хоть один раз в жизни, то дачу бы она немедля продала, … хотя нет, не в маминых привычках покушаться на чужое добро, когда есть свое, пусть не столь хорош был ее дачный огурец или бледная морковка, зато они произрастали под маминым контролем и без вредных удобрений.

С улыбкой Вера вспоминала дачу и ползущую в помидорных зарослях маму, одетую в трижды заштопанные спортивные штаны с несгибаемым шлангом в руках, по которому лениво протекала на грядки драгоценная вода.

Неонтология преподавалась лучшими специалистами республики.

В комнате врачебного общежития с Верой поселилась Тамара. Тамара приехала в Алма-Ату из России, хотя она была на 15 лет старше, но Вера быстро нашла с ней общий язык, как никак, коллеги.

Так повелось, что ужин обычно готовила Вера, благородно давая Тамаре отдохнуть на курсах по неонатологии от кухонной суеты и домашних дел. Когда в их комнату повадился захаживать на чаек Виктор, молодой педиатр из Белоруссии, то Вера стала готовить еду уже на троих, не оставлять же соседа голодать.

Когда же не только Тамаре и Виктору, но и самой Вере, надоедала общежитская еда: жареная картошка или отварные макароны с тертым сыром, друзья шли кушать в ближайший рыбный ресторан, заказывая на троих блюда по дешевле.

Иногда, в общежитие проходили студенческие сабантуйчики. Они проходили экспромтом. В одной из одной комнаты общежития накрывался стол, на который ставились тарелки с закусками, и на собранные деньги покупалась бутылка терпкого грузинского вина. Вино разливалось в стаканы, тосты произносились поочередно, и пили под колбасно-овощную закуску чаще всего за учёбу, за здоровье, а за любовь пили до дна.

На курсы по педиатрии прибыли в основном замужние женщины, и разговоры за столом сначала велись о семье и о работе, потом о неверных мужьях, а в заключении сабантуя – про измены мужьям с любовниками, которые знают толк в любви.

Слушать подобные откровения Вере еще не приходилось, а тут на нее посыпались такие подробности интимной жизни ее сокурсниц, что она стыдливо прятала глаза, не зная куда себя деть.

После рассказа яркой блондинки из Омска, о том, как ей удалось соблазнить молодого официанта из самого престижного ресторана Алма-Аты и переспать с ним, Вера встала из-за стола и принялась собирать посуду, чтобы отнести ее для мытья в общую кухню. Ее одногодок, сосед по комнате, Виктор, свою грязную тарелку демонстративно не отдавал, так как у него от дамских разговоров за столом разыгрывался волчий аппетит на все, что еще было оставалось на тарелках.

Не успела Вера обидеться на обжору соседа, как тут тихо заговорила одна скромная брюнетка, имеющая милое лицо и покладистый характер.

– Я прожила с мужем десять лет, и о другом мужчине даже и не помышляю.

От этих слов Вера поставила стопкой тарелки на стол и вновь присела на свой стул. Исповедь Анжелики показалась ей очень любопытной. От всеобщего внимания щеки говорившей женщины зарделись румянцем, и она хорошела прямо на глазах.

– Да, – призналась она коллегам, – мой муж пьёт, так уж случилось. У нас с ним подрастают двое детей. Но я вам скажу одно, что только при условии, что любовь к другому мужчине станет сильнее, чем моя любовь к детям, я смогу изменить своему мужу. … Но этого не произойдет никогда! … Я хочу быть верной мужу. Я хочу быть примером честности для моих дочерей!

Большинство сидящих за столом смотрело на Анжелику с нескрываемой жалостью, ибо все понимали, что верность алкоголику еще никого из женщин не сделала счастливой. – Анжелика, сколько тебе лет? – сочувственно спросил кто-то за столом.

– Мне 38 лет. Дело не в возрасте, а во мне самой. Я могу вас заверить, что никакая случайная связь не может быть выше семейной верности и любви матери к своим детям. Мои дочери любят отца, … он их по головкам погладит, они и счастливы, они смеются. … Да, что там говорить, вышла я замуж неудачно, но не детям за это расплачиваться. Я большее скажу, если мой муж мне изменит, то я ему не изменю, потому что любую измену считаю грехом. … Нет, нет, я не верю в бога, но у каждого есть совесть, я хочу с ней жить в ладу. Лучше, я сейчас вам фотографии моих девочек покажу.

Тут за столом опять начался переполох. Всем захотелось похвастаться уже не приключениями с любовниками, а фотопортретами своих детей. Детей у Веры не было, поэтому беседы о детях она попускала мимо ушей, когда убирала со стола, а потом отправилась в свою комнату.

Наступил вечер. За распахнутыми окнами потихоньку увядала природа, и запах осени настаивал курсантов на томное настроение, которое больше подходило для душевных разговоров, чем для подготовки к зачетам.