– Ура! Ты успел! Спасибо, друг!

По коридору у Грейс за спиной шла девушка в джинсовом супермини, на высоких каблуках. Я посмотрел на нее. Грейс, обернувшись, перехватила мой взгляд. Когда она снова повернулась ко мне, я ответил невинной улыбкой.

– Тебе нравится? Это твой тип?

Я оперся на дверь и скрестил руки на груди.

– Не совсем.

– Ты в Лос-Анджелесе был бабником?

– Вовсе нет.

– Сколько у тебя было девушек? – она была очень серьезной.

– Это вопрос на засыпку?

– Мне просто интересно. Ты симпатичный парень, и…

– Ты – красавица. Значит ли это, что у тебя было много парней?

Она фыркнула.

– Ладно, можешь не отвечать.

– У меня было несколько девушек, Грейс. Но не много.

– А с девственницей ты когда-нибудь спал?

Резко повернувшись, я заметил, что ее глаза широко раскрыты, а губы дрожат.

– Нет. Я никогда не спал с девственницей, – ответил я, наклонившись, чтобы поймать ее взгляд, но она быстро отвернулась и уставилась на свои туфли.

Я почти было спросил Грейс, девственница ли она, но уже и так знал ответ и не хотел ее смущать.

– Ладно, я пойду заниматься, – сказала она.

– Погоди минутку.

Я забежал в свою комнату и, покопавшись там, вернулся к ней с диском «Пиксиз»[6] «Роза серфера» и «Давай, Пилигрим».

– Это классный альбом, один из моих любимых. А седьмая песня самая лучшая.

Она прочла название:

– «Где был мой разум?»

– Эта самая.

– Клево. Спасибо, Мэтт. Слушай, завтра после уроков, – она запнулась. – Ну, я собиралась пойти заниматься наверх, на крышу.

– Угу.

– Ну и… Хочешь тоже пойти? Можем музыку послушать.

– Давай.

– Ладно. Я заканчиваю около трех. Хочешь, я сделаю бутерброды?

– Звучит отлично.

Я открыл руки для объятия. Когда она обхватила меня за талию, я поцеловал ее в макушку и почувствовал от ее волос запах фиалок.

Она отпрянула и нахмурилась.

– Ты поцеловал меня в макушку?

– Это дружеский поцелуй. Вот такой, – я наклонился и поцеловал ее в щеку. Она стояла не двигаясь, с широко распахнутыми глазами. – Доброй ночи, Грейси.

– Доброй, Мэтти, – прошептала она, пока я шел в свою комнату.

После этого мы с Грейс проводили вместе почти все время, и у нас сформировался своего рода распорядок. Мы продавали кровь, ходили на пижамные ужины и изобретали другие способы заработать. Мы вместе занимались – она играла свою музыку, а я ее фотографировал. Ее длинные светлые волосы, развеваясь, падали ей на лицо, когда она страстно мотала головой вверх и вниз, следуя движениям смычка. Скоро это стало одним из любимых зрелищ для меня.

Всю осень и начало зимы мы с Грейс много тусовались, в основном с ее друзьями с музыкального курса. Брендон и Тати были самой частой нашей компанией, и, хотя мы с Грейс не были парой, все равно казалось, что это так. Грейс и Тати ухитрились раздобыть для нас бесплатный пропуск во все музеи и даже заманили меня на бесплатный симфонический концерт. Лично мне казалось, что энтузиазм Тати и Брендона от перспективы прослушивания классической музыки в течение двух часов был излишен. Я был уверен, что они вообще хотели меня прогнать, потому что я пришел в джинсах, но, честно говоря, я и сам был поражен, как мне понравилось и как там было хорошо.

Но, как бы Грейс ни была увлечена музыкой, она никогда не забывала найти что-то, что было бы интересно мне. Она подсовывала под мою дверь вырезки из газет про выставки фотографии, проходящие в городе. Мы делали все, чтобы вырваться из тесных комнат общаги, пропитанной запахом рыбных палочек, исходящим из комнаты Дарьи.

Всем знакомы эти справочники для экономных путешественников: «Путеводитель по Гавайям» или там «По Нью-Йорку за пять долларов в день». Ну так вот, клянусь всем святым, мы делали все то же самое за два доллара в день. Ну да, тут не обошлось без кучи растворимой китайской лапши и безбилетных проездов в метро, но мы изучили весь город вдоль и поперек.

Энергия Нью-Йорка прорастала сквозь наши тела. Даже приезжий вроде меня начинал воспринимать все его части и районы как живые, дышащие организмы. Такого больше нигде нет. Город становился не просто частью, а персонажем твоей жизни, любовью, которую нельзя было отнять. Загадочный человеческий фактор этого места мог заставить тебя полюбить его и одновременно разбить тебе сердце. Когда ты слышишь его звуки, чувствуешь его запахи, ты делишь его со всеми прохожими на улицах, в метро, в аллеях Центрального парка и понимаешь, что ты – живой, жизнь прекрасна, и ты плывешь по ней, наслаждаясь взахлеб. Я думаю, именно поэтому все жители Нью-Йорка связаны друг с другом – этот город источает всеобщую коллективную любовь и восхищение. Так и мы с Грейс тоже влюбились в него.

Следующие пару месяцев я почти каждый день мог найти Грейс в лобби. Она занималась и ждала меня. Наша дружба стала такой комфортной, что казалось совершенно естественным, когда я прижимался к ней, брал ее за руку или катал на закорках. Иногда выдавались более тихие минуты, когда мне казалось, что она хочет поцеловать меня – и, видит Бог, мне тоже хотелось этого, но она всегда прерывала молчание или отворачивалась. Я не расстраивался, мне все равно нравилось быть с ней рядом. И мне совсем не хотелось ни с кем встречаться и даже смотреть на других девушек.

– Уже поздно, да? – как-то заметила она в один из бесконечных вечеров, которые мы провели вместе.

– Два часа ночи, – ответил я, взглянув на часы.

– Мне надо идти к себе.

Грейс лежала на животе поперек моей койки, свесив голову вниз. На ней были треники и майка с рисунком «Секс пистолс»[7], а волосы были скручены в небрежный пучок. Я знал, что ей вообще-то не хочется уходить, хотя мы оба уже порядком устали.

– Подожди еще, давай поиграем в «Я никогда».

– Ну давай. Чур ты первый, – пробормотала она.

– Я никогда ничего не воровал.

Она внезапно погрустнела, а затем загнула палец на руке.

– И что же ты украла?

– Ну, такое было несколько раз. Но про самое плохое я не могу тебе рассказать.

Она перевернулась на спину и спрятала голову под одеяло.

– Ну брось, расскажи. Ты же знаешь, я тебя не осужу.

– Я украла сорок баксов у своей соседки, – промямлила она из-под одеяла.

– Зачем? Ну брось, рассказывай. Такие правила игры.

– Я больше не хочу в нее играть.

Я выкопал ее из-под одеяла.

– Ну же, что там было-то?

Она взглянула мне прямо в глаза.

– Я их украла, чтобы заплатить за свой выпускной альбом, ясно? И я чувствовала себя страшной свиньей и честно собиралась ей все вернуть.

Мне было ее очень жаль. Я даже не представлял себе, как это, когда нельзя попросить у родителей сорок долларов. Она украла деньги, чтобы купить не что-нибудь, а свой собственный выпускной альбом – то, что другие дети получают, даже не задумываясь. Это было ужасно грустно.

– Давай поиграем во что-нибудь другое, – предложил я. Как насчет «Трахнуть, Жениться, Убить»?

Она приободрилась.

– Давай. Твои будут… Дай подумать… хмм… Вот – Кортни Лав, Памела Андерсон и Дженнифер Энистон.

– Фуу, убить, убить, убить.

– Да ну тебя, психопат, давай отвечай по-честному! – она дала мне шутливый подзатыльник.

– Ну ладно. Убить Кортни – это всем ясно, трахнуть Памелу и жениться на Дженнифер. Вот! Теперь твоя очередь. Билл Клинтон, Спайк Ли и я.

– Ха! Проще простого! Трахнуть Билла, выйти замуж за Спайка и убить тебя.

– Ты гадкая, злобная девчонка!

– Любишь ты меня, – она собралась уходить.

– Грейс?

– Что?

– Да ничего, – я хотел спросить, что между нами происходит. Мне хотелось понять, можем ли мы быть не только друзьями. Но вместо этого я отвернулся и стал смотреть в окно.