— Он, может, и простил тебя, но я нет, — сказал Виллем.

— Спасибо, что просветил. Теперь можешь идти домой.

Вместо того, чтобы пойти домой, он вошел в комнату, стуча каблуками по деревянному полу. Его волосы были светлее, чем у Дикона, а короткая бородка была тронута медным оттенком.

— Ты несешь позор этой семье. Ты опасна и не можешь себя контролировать. Ты ребенок. Проклятый ребенок.

Даже если бы я не была связана десять минут назад, и даже если бы Дикон не сказал мне тех ужасных слов и не вышел за дверь, его слова все равно причинили бы мне боль. Я могла стерпеть, когда меня называют шлюхой и тварью с вечеринок. Не возражала, если кто-то называл меня глупой, но он думал обо мне как о ребенке. Это было очень больно.

— Ты зануда, Виллем. Неудивительно, что ты не можешь удержать женщину.

— Достаточно, — сказала Дебби своим доминирующим голосом. Виллем не узнал тон, но я узнала. — Вилл, Мэри сделала для тебя обед. Тебе стоит поесть.

Я видела его противоречивые эмоции. Он был вынужден повиноваться, но у него было что сказать. Виллем наполовину повернулся к двери и посмотрел на меня, словно не хотел проигрывать окончательно.

— Я не заслуживаю его прощения, — произнесла я. — Я буду здесь позже, если захочешь еще покричать на меня.

Он вздохнул и вышел. Мы смотрели, как он уходит. Как только он покинул комнату, я вместе с Дебби убрала веревки.

Я поймала себя на том, что делаю нечто странное. Нечто, что связывает две части несвязанной истории. Я шла по территории Лорел Каньон, пытаясь делать это ровно, чтобы не выглядеть как жертва изнасилования, и когда закручивала веревки в плотные спирали, у меня появилась фантазия.

В фантазии я рассказала Эллиоту, что сделал Уоррен.

Рассказывала ему прямо и уверенно. Рассказывала о своей боли, физической и эмоциональной. О том, как отказ дать согласие повлиял на меня. Рассказывала ему от том, что не чувствую своей вины в случившемся. Что я была честна. Что не обманывала себя. Фиона не винила Фиону. Я винила Уоррена и хотела сунуть свой кулак ему в задницу.

Я представляла, что он понимал. Что не рассердился. Что не пытался отомстить. Он не действовал как терапевт, и не действовал как человек на задании. Эллиот взял меня на руки и сказал, что все в порядке. Что моя реакция была нормальной. Что мое тело вскоре заживет, но это займет время, и я могла с этим справиться.

Он поцеловал меня в этой фантазии так, как целовал меня во многих других. Но я только что была связана, и мои эмоции были открытыми и неукротимыми, а эффект оказался резким и сильным для моего воображения. Волосы на затылке встали дыбом, и я застыла, потому что могла ощутить его вкус. Мои губы изогнулись напротив его, его желание было реальным и глубоким, желание мужчины иметь женщину.

— Фиона? — позвала Дебби.

Идея закреплялась в моих мыслях, медленно, с каждой фантазией о том, что это могло произойти. Что он позволил бы этому случиться. Что я бы приняла это. Что могла быть взрослой, в кого Эллиот бы верил, а не испорченной девочкой, которую Дикон принимал.

Дебби поймала веревки, когда они выпали из моих рук.

— Что с тобой случилось?

Я стряхнула корку под названием «Эллиот», но ядро осталось.

— Я в порядке, — ответила я, убеждая себя, что с горем пополам смогу довести дело до конца. — В порядке. У меня завтра сьемка с Ирвингом Виттенштейном. Можешь себе представить? Она была запланирована шесть месяцев назад, и я вернулась как раз вовремя. Это безумие, как все возвращается к нормальной жизни. Механизм продолжает вращаться, несмотря ни на что.

Я улыбнулась. Дебби долго и пристально смотрела на меня. Она не поверила мне, и, поскольку я не должна была переживать о том, что она думала, я поняла, что меня это очень сильно заботило.

ГЛАВА 8

Фиона

Двумя годами ранее

Дом номер два на Манди вонял сексом, и хоть звучала приглушенная атмосферная музыка, я слышала крики и стоны удовольствия и боли. Шлепки. Удары.

Свист хлыста в воздухе и шипение при встречи его с плотью. Я делала все это раньше, но в ту ночь это было чем-то новым. Я скрестила ноги под столом и поболтала своей содовой, звеня кубиками льда в стакане, пока их углы не исчезли.

С моим другом Ахмед мы несколько раз ходили в «Купол» в Нью-Йорке. Мы арендовали кушетку, и Хозяйка привела девушку ко мне на поводке. Она преклонила колени передо мной, и я развела перед ней ноги. Я называла ее хорошей маленькой сучкой, когда она вылизывала мое лоно, и я кончала жестко и приятно. Но я чувствовала себя гостем даже после того, как Хозяйка поцеловала меня в губы.

На Манди я не чувствовала себя наблюдателем. Я не смотрела в окно. Я была не почетным гостем, а кусочком головоломки. Меня всего лишь нужно было поставить на место.

Передо мной, через узкую мраморную дорожку, на четвереньках стояла обнаженная женщина. Ее волосы были завязаны в аккуратный хвост, а спина была ровной под весом ног человека, в то время, как тот откинулся на сером диване. Она не пошевельнулась, даже когда подошва одного ботинка толкнула ее, двигая, словно она была журнальным столиком.

Он поставил свой холодный напиток между ее лопатками. Без держателя. Она поморщилась от холода, но даже не посмотрела, как он повернулся ко второй женщине, стоявшей на коленях перед ним. На ней были подвязки, волосы были розовыми, и кожа в татуировках.

Мужчина сунул палец в горло девушки с розовыми волосами. Она приняла его. Всего. Он повторно сунул в нее палец, трахая ее рот своей рукой. На нем был костюм, но это был не Дикон.

Мастер Дикон, как называла его Тиффани. Ему шло. Я не была удивлена.

Я сидела одна, мой взгляд был прикован к женщине-кофейному столику. Тиффани, проводив меня и усадив, ушла несколько секунд назад. Я видела все атрибуты раньше: ремни в стенах, крюки на потолках, деревянные кресты в форме Х между окнами, вид которых выходил на Лос-Анджелес.

— Что ты видишь?

Я развернулась, чтобы увидеть Дикона, стоявшего рядом со мной. Я видела его лишь на переднем сиденье его машины. Он был великолепным, когда стоял. Высокий. С прямой осанкой. Плечи под темным костюмом сужались до тонкой талии. Несколько пуговиц на рубашке были расстегнуты. Виднелся искусный кожаный ремень с пряжкой в форме двух сомкнутых перьев.

— Многое.

— Мне можно сесть?

— Это твоя вечеринка.

Он сел. Слева от меня раздался ворчливый крик. Я даже не могла посмотреть — он был таким великолепным. Таким уверенным в себе. Он использовал уверенность там, где большинство мужчин использовали только свои члены.

— Обычно я не спускаюсь вниз, но Тиффани сказала, что ты здесь. Сказала, что ты пришла с подругой.

— Она ушла.

Дикон кивнул. Свет от маленькой настольной лампы открывал отчетливое очертание его лица. Короткая бородка, шрам на щеке, и еще один на красивой верхней губе. Его язык показался на секунду, быстро облизав губу, и я едва поняла, что это произошло.

— Чем занимаетесь, мисс Дрейзен?

— Типа, в жизни?

— Если хочешь это так назвать.

Я пожала плечами.

— Меня видят. Мне платят за то, чтобы я носила вещи, которые люди хотят, чтобы я носила. Или фотографируют. В любом случае, у меня много, за счет чего можно жить.

— Кто тебя фотографирует?

— У меня кое-что намечается с Ирвингом Виттенштейном в среду.

— Впечатляет.

— Не очень. Я просто иду и улыбаюсь. Выгляжу вызывающе. Крутизна-гламур.

— Ты зарабатываешь тем, что заставляешь людей думать о тебе. Напоминаешь им, что ты существуешь.

Я не думала об этом в таком свете, но что-то в этом заставило меня ощетиниться.

— Мне все равно, что они думают.

— Уверен, что это не так.

Дикон не поверил мне. Я смогла понять это по его превосходной усмешке. Весьма скоро он поверит.