В первый день после разрыва с Вероной от мрачных мыслей меня отвлекла госпитализация матери. Пришлось напрячься и полдня вдалбливать в ее занятую деканскую голову, что игра со смертью не шуточки и пока я не готов отпустить ее на тот свет. Она вроде поняла мой настрой и сказала, что делает это только ради моего спокойствия.

Выйдя ночью из больнички, я долго стоял на стоянке и пялился на луну, будто хренов оборотень перед преображением. Потом поехал домой и завалился спать, только не тут-то было. На меня навалилась такая тоска, что душу рвала на куски. Мне не хватало Вероны: ее тела, запаха, голоса. Проклятье! Не могу больше спать без нее. Как только понял это, меня накрыло по полной.

Ладно! Хватит стенать! Надо принять рабочий вид. Встаю под душ. Я все еще пьяный. Последняя порция вискаря смешалась с ночной порцией коньяка. Прохладная вода приятно бодрит, но меня все еще пошатывает. Воспоминания уносят в тот день, когда мы с Вероной соединили свои тела. Нет, это не секс в обычном понимании. С ней я действую терпеливо и осторожно. В тот день мы впервые доставили друг другу удовольствие. Помню ее полные любопытства глаза, когда она впервые сжимала Сэма, как неотрывно смотрела на мое перекошенное от оргазма лицо.

«Боль и услада», – так она тогда выразилась.

Я знаю, что ей тоже хреново, поэтому куролесил не так рьяно. Курт сказал, что она не выходит из комнаты подруги. Подсаженный на ее мобильник «жучок» подтверждал его слова. От того, что ей так скверно, мне стало легче. Значит, она тоже не в силах забыть меня. Сейчас я хотел ее еще сильнее, чем раньше. Два дня назад мы должны были улететь в Италию и впервые заняться сексом. Это была ее дурацкая мечта, на которую я по нахлынувшей вдруг на меня слабости поддался. Сейчас я уже жалею об этом. Надо было сделать это в тот день, когда она появилась на пороге моей спальни.

Как-то она написала мне:

«Ты в моей голове, в моем теле, в моей крови, в моей ДНК».

Вот теперь я понял, что это такое! Не могу не думать о ней, она будто поселилась в моей башке, залезла в печенку, а потом перебралась под сердце! Проклятье! Нужно все исправить. Только как?

Выхожу из душа и смотрю на себя в зеркало. Видела бы меня сейчас Верона, а впрочем, она, говорят, выглядит не лучше. Надо что-то с этим делать. Сегодня Курт справляет днюху. Он решил, что караоке-бар – самое подходящее для этого место. Увалень тупоголовый. Ну, кто из бро приедет в караоке? Хоть он мой кореш и брат Вероны, иногда мне хочется размозжить ему башку. Именно из-за Вероны в последнее время мы не ладим. Может, мне удастся сегодня с ним перетереть ситуацию и понять, что делать дальше. Навряд ли Верона приедет в это заведение, и, слава богу, там я частенько снимал чикс. Не хочу, чтобы она на них случайно натолкнулась. Одно дело – знать, другое – видеть.

– Кувалда приедет к восьми! – Годзилла маячит в коридоре.

– Угу, – бурчу я, плетусь на кухню, хватаю со стола мобильник и в очередной раз пялюсь на экран.

Верона, черт возьми, почему ты мне не звонишь?! Почему не молишь о прощении?! Зеленый пульсирующий маячок говорит о том, что она все еще дома.

– За что она тебя турнула?

Годзилла решил поиграть в «Почемучку». Не может понять, с чего это мне крышу сорвало. Ненавижу такие разговоры!

– За то, что не рассказал о Лили, а эта сука заявилась в бутик и закатила скандал при Вероне. Больше всего Верона зацепилась за то, что я скрыл от нее, что делал Лили предложение. Типа такой факт нужно вывешивать на лоб крупным шрифтом, чтоб новая пассия это первым делом увидела. Бред! – я тряхнул башкой и чуть на бок не завалился. – Бр-р-р…

Открываю холодильник, нужно что-нибудь съесть, чтобы утихомирить желудок. Шаром покати! Черт! Я же сам сказал Марии – своей домработнице – ничего не покупать. Хватаю пачку кукурузных хлопьев и засыпаю в рот.

– Странно, – пыхтит Годзилла и скоблит небритую щеку.

– Чего? – жую и таращусь на партнера.

– Да я про твою бывшую. Сидела три года на жопе, не булькала, а когда у тебя с сеструхой Курта все срослось, подрывается и закатывает скандал.

Я застыл. От прозрения открыл хавальник, половина хлопьев вывалилась на пол. Отменная мысля! Почему я сам до этого не допетрил?

Вера

Голова еще кружится, ноги заплетаются. Бреду на кухню и вижу подруг. Увидев меня, Анна вспорхнула со стула и приобняла.

– Как ты, Верона?

– Прекрати с ней сюсюкаться! – ворчит Софа. – Ей это не на пользу! Три дня ты с ней носилась как наседка с цыпленком – и никакого результата. Я взялась за дело, и, видишь, она теперь здесь, приняла душ и поест не в моей постели, – она поворачивается ко мне. – Верона, ты устроила в моей спальне жуткий поросятник!

Через панорамное окно вижу, что матрас и подушки сушатся на двух шезлонгах. Еще бы, я выплакала ведро слез. Никогда не думала, что в человеческом организме столько жидкости!

– Ешь сэндвичи! – бурчит Софа и придвигает тарелку.

Смотрю на идеальную ровную нарезку хлеба, ветчины и сыра и понимаю, что Софа сэндвичи делала не сама, а заказала по интернету.

– Нет, – мотаю головой, – я пас.

Анна идет к кофеварке и возвращается с огромной кружкой, на которой написано «I love Verona». Смотрю на кружку выпученными глазами, в сердце поселяется маленький лучик надежды.

– Откуда это здесь? – мой голос дрожит.

– Софа купила нам на новоселье, – объясняет Анна и показывает свою кружку с надписью «I love Undina».

Я и забыла, что это ее прозвище в готическом сообществе, которое она, слава богу, не приглашает в коттедж. Наверное, я единственная из ее друзей, кто проигнорировала это прозвище. Мне нравится имя Анна, оно ей очень идет, и я не буду в угоду кому-то, даже ей, называть ее Ундиной.

– Верона, прежде чем мы начнем, скажу, что в вашей ссоре с Руссо я не на твоей стороне.

– Знаю, – за последние три дня до меня не раз доносились шушуканья подруг. – Ты тоже так считаешь? – с вызовом спрашиваю у Анны.

– Я бы выслушала твою версию событий, – отвечает Анна и кидает на Софу красноречивый взгляд.

– Ладно, давай выслушаем ее версию.

Вообще-то я пришла посмотреть, что накопала Софа про Руссо, а попала на суд присяжных. Душещипательные откровения сейчас в мой план не входили. Да, собственно, я не любитель делиться подробностями из личной жизни. Это только мое и Руссо, но раз уж все слышали нашу ссору, да еще и заняли его позицию, начинаю разъяснять:

– Он скрыл от меня факт существования Лилианны.

– Кто это? – хмурится Анна.

– Невеста.

– Бывшая! Теперь она замужем и у нее ребенок, – вставляет Софа.

– Это не мешало ей заявиться в бутик и закатить скандал. Она так наехала на Руссо, что тот от злости разбил витрину. Пока они ссорились, было понятно, что между ними все еще сильные чувства…

– Ненависти, – опять вставила Софа, ее левая нога задергалась под столом.

– Она взывала к его совести, говорила, что он сильно изменился, – я строю рожицу и искажаю голос, изображая Лилианну: – Ах, Аристарх, – театральный всплеск руками, – я знала, что ты переживал после нашего разрыва, но не знала, что так сильно! Ты бросил медицину! А кто это девочка? Ее мама знает, что ты с ней делаешь?

– Фак! – злится Софа. – Я бы ей наподдавала.

– А я впала в ступор и до сих пор жалею! Но не это меня взбесило. Он скрыл, что за несколько дней до свадьбы она сбежала с другим.

Анна выпучивает глаза.

– У него была прекрасная возможность все мне рассказать, но он предпочел держать это в себе.

– И ты не можешь его в этом упрекать, – буркнула Софа.

– Это еще почему? – внутри меня закипает гнев.

– Потому! Это его прошлое. К тебе оно не имеет никакого отношения. Он заботится о тебе, а не о ней, – я пытаюсь возразить, но Софа жестом затыкает мне рот и продолжает: – Он любит тебя, Верона! Ее он ненавидит. Мы спрашивали, что случилось, и его тело передернуло, как в предсмертной агонии. А когда он говорит о тебе, то светлеет. А как он смотрит на тебя? С обожанием! Он гордится тобой!